Там горная болезнь, где растут эдельвейсы, Хочешь туда залезть — ладно, только не убейся.
Опрокинутое небо стекает на Сентфор прокисшим молоком, Адель выступает из воздуха — кардамон, корица и имбирь — у нее вместо слёз пряная ангостура, а в голове… ни одной из приличных мысли, все похожи одна на одну, кричат голосами сжигаемых ведьм, у них рыжие волосы, вьющиеся мелким бесом, и глаза от жара текут по черным щекам. И на вкус, наверняка, как ангостура. Адель, девочка — слышится ей в глуши, на дне бассейна с застоявшейся зловонной водой и во сне, ей приходится просыпаться, выныривать из-под руки Аарона и босиком тащиться на кухню. Запивать транки виски и ложиться обратно, Аарон сонно загребает ее под бок, утыкается носом в волосы, храпит куда-то в шею, почти не заснуть, но Адель уже наловчилась. К рукам навеки пришит запах пожара в этом проклятом доме — Адель не ест мяса, потому что человеческая жарящаяся на открытом огне плоть ни чем особенно не отличается от запаха бекона, который Аарон перехватывает в местной забегаловке перед тем, как в очередной раз поехать выбивать дерьмо из должника. Никаких плоек, утюжков и прочего стаффа, палящего волосы — Адель чувствует, что не выдержит. Ты ведь знаешь наверняка от угрюмого сынка Никсона, кто во всем виноват. Дерек вертит в руках мятую пачку сигарет, воспаленные глаза не смотрят выше колен, обтянутых черными колготками даже в самый жаркий день в году. Он не собирается искать того, кто украл ее сумку — а ей на эту сумку плевать, Аарон может только свистнуть своим парням, и ей принесут с десяток таких же, с той же самой начинкой (паспорт, ключи, маленькая бутылочка виски, кислотно-розовая скрепка, заколка, презик, чеки из супермаркета и пустая склянка из-под духов). — Он как испарился, понимаешь, вчера был, нахер разнёс город, а сегодня и город цел, и цирка этого его поганого как не бывало, и… Сары О’нил. Дереку даже договаривать не нужно, он единственный, кто остался в Сентфоре из их бесящей четверки. Адель положено надменно фыркнуть и вырвать заявление из-под чужих ладоней, оцарапав краем бумаги, а выйдя на улицу удивлённо вскинуть голову — первый снег. Серый, мгновенно тающий в волосах, Адель наспех мажет по губам винной помадой и запрыгивает на мотоцикл за спину Вишне, который отдает ей оставленную на хранение сумку. Адель сама того не замечает, как начинает задыхаться среди антикварной мебели, каталогов и извечных отекших лиц богачей, света не видящих без резной табуретки под восемнадцатый век, наспех спиленной и состаренной в пристройке к дому нанятым Аароном человеком. Адель стоит только интимно улыбнуться, проникновенно глядя блестящими глазами, и заверить, что все документы в порядке. Все в порядке — рвется изо рта, Адель оттягивает колючий ворот лазуристой водолазки от бордовой с засосов шеи и готова укусить собственное запястье до квадратных отпечатков зубов, остающихся несколько часов болезненно цвести. Все никогда не станет таким как прежде, да?Да?
Под маской у человека сморщенная исчерченная розовыми нитками шрамов кожа, Адель слишком знакомая. Она хочет вмазать ему по этому кожаному барабану, но он то ли уклоняется, то ли кулак проходит насквозь. Аарон научил ее бить, чтобы отключить человека сразу, но, видимо, не этого. Он приносит с собой удушающий запах смерти, намешанный с галлюциногенной пыльцой морозника, Адель бьёт, не глядя, но руки проходят насквозь, не задевая даже пыль на угловатых плечах сюртука. На утро руки болят, запястья кровят из синюшных отпечатков чужой хватки, а Адель бьётся Аарону в спину лбом, не зная, что сказать, чтобы он не сдал ее в больницу из-за белой горячки. — Я подаю на развод, — до Адель сказанное доходит не сразу, она отклеивает лоб и глубоко вдыхает. — Я устал. — А меня спросить? Нет? Ещё одна разбитая о стену тарелка и разлетающиеся брызги дорогущего фарфора, царапающие эту же спину. Адель размашисто ставит подписи на всем, что ей подсунет Аарон, слезы злости клокочут в горле. Драка месячной давности, закончившаяся агрессивным, максимально неудобным сексом на битом, мать его, стекле, Адель размазывает помаду по подбородку, а выйдя из кабинета адвоката, ждёт (думает, что понятия не имеет чего, но хочется большего). Дожидается. Кусает Аарона в поцелуе, он сжимает руки на ее едва не картонных рёбрах и почти отшвыривает ее от себя к перилам, на прощание оставив рот алеть болезненным подтеком вокруг губ. На пустыре, где разбивались цирковые шатры, больше трава не растет — выжженные проплешины глины и сухостоя. Адель выливает на землю немного виски, хмыкнув, делает глоток и опускает фляжку в сумку. Ночью в животе екает до резкой боли. Адель бьёт одеяло ногами, стонет в подушку, но заснуть получается только к утру. Тогда все повторяется по новой, но теперь у человека лицо красивое, остроскулое, улыбающееся, а у Адель тело сковано сонным параличом. Пальцы чертят узор на ее животе по ткани пижамной рубашки, почти ласково, Адель так хочется закричать, разнести ему башку из какого-нибудь забытого Аароном под кроватью пистолета, но она даже рта открыть не может, ничего не слушается, внутри остаётся только паутинно липкий ужас. — Тебе это всего лишь снится, Адель Моринг, — человек щелкает пальцами, и Адель чувствует, что взлетает под потолок, одеяло спадает с ног, рубашка разметывается в стороны. — Где картина, девочка? Адель швыряет вниз, а после снова — резко вверх. Комната начинает расплываться, и все вспыхивает, она снова в глубине комнат, неистово кашляющий Люк остаётся под завалом, а огонь продолжает слизывать со стен дорогие обои и с обуви подошву. Нет, пожалуйста, только не заново. Адель падает на мгновенно пружинящий её матрас, наволочка насквозь мокрая от слёз. — В доме никого не было. Адель дёргает головой, тяжёлые нечесаные кудри норовят закрыть лицо. Вишня плюхается рядом на диван, Адель поджимает ноги. — Что? — Никого не было. Никаких признаков взлома. Задняя дверь заперта изнутри, передняя была тоже, когда ты вышла мне открыть. Окна целые, подвал снаружи заварен, — Вишня оглядывается на неё — одомашненная Адель выглядит непривычно жалко, хочется пойти и прочитать боссу лекцию о том, как не надо себя вести, когда бывшая звонит в шесть утра и слёзно просит хоть что-нибудь сделать. — Как ты вообще, принцесса? — Выйди и оставь свои фамильярности за дверью, — фыркает Адель под его довольный смешок. Вишня достает сигарету и предлагает ей, пепельницей становится любимая кружка Аарона. — Кошмар, наверное. Новые таблетки. — Ты не пьешь? — Пытаюсь. Держусь пока. Но понимаешь, — Адель убирает волосы за ухо, чтобы не сжечь, — все было чересчур по-настоящему, я думала онемею от страха. — Извини, что спрашиваю, — Вишня вальяжно расползается по дивану, застегивание рубашки это не для него, слева на ремне приветливо висит кобура, Адель чуть давится дымом. Вишня совершенно по-братски ерошит ей волосы, Адель даже хочется вцепиться в эту руку, чтобы она не слезала с ее затылка, но Вишня успевает убрать. — Но что ты видела? — Человека. В маске. Из цирка уродцев, — Адель затягивается поглубже, сигарета опасно тлеет у самых волос. — Как же это было, блять, реально. Рука с сигаретой дрожит, в голосе — перекатывающиеся хрипы, Адель всхлипывает и мгновенно оказывается в крепких руках Вишни. От него пахнет так знакомо, значит, они всю ночь пробыли в казино. Жизнь идёт своим чередом, одна малышка Моринг заперта у себя в голове на замок без ключей. Вишня уходит, а с ним уходят мнимое чувство безопасности и дух успокоения, который витал в сладком сигаретном дыму. Непотушенные окурки печально чадят, Адель смотрит на тонкие синие нитки дыма, пока они не иссякнут. — Человеку в маске нужна какая-то картина. Понятия не имею, с чего я должна что-то знать о ней, но меня порядком, — Адель растягивает губы, обнажая розовые от помады зубы. Она ворвалась в кабинет шерифа Никсона без стука, проигнорировав приемную с туповатенькой секретаршей на телефоне, по пути стягивая с шеи шарф-удавку. — Всё это утомило. Ты был в цирке, ты должен знать больше меня. Дерек сжимает кулаки, от злости ли, кто знает. Адель трет пальцем зубы, Дерек выкидывает сильное тело из офисного кресла и чуть ли не бегом устремляется из кабинета. Адель оглядывается, но вслед не идёт, расстёгивает пальто, разглядывая унылую обстановку. В кабинете идеальный порядок, а ещё ни одной фотографии, кажется, Дерек совсем отчаялся. Приземлившись на край стола, Адель лениво пролистывает оставленное Дереком дело, какой-то совсем неинтересный угон подростками проржавевшего насквозь ведра на колесах. — Держи. Можешь в угол сесть, кофе в автомате, — Дерек швыряет дело ей под руку, — Сара сбежала, так что показания неполные. — О’нил, кажется, нравилось сбегать, — замечает Адель, сдувая волосы. Дерек презрительно хмыкает, но не спорит. Дело небольшое, но на час времени точно убьет. — И Адель, — Дерек садится за стол, открывает что-то в экране компьютера, на Моринг ноль внимания, будто она не сидит на столе у него под носом, такая хищная, дерзкая и все ещё бесящая, несмотря на годы, прошедшие с тех пор, когда она в школе посмеивалась над тем, что его папаша жалкий шериф, — Тебе стоит поговорить с бывшим мужем о осени восемьдесят шестого. — А что… Дерек ее перебивает, Адель недовольно шмыгает носом, скребет бордовым обломанным ногтем наклейку из скотча на корешке с номером дела. — Я не хочу с тобой говорить об этом сейчас, сначала Хилл, потом я. Адель, хохотнув, захлопывает открытую на столе папку. — Любишь квесты? Может, ещё в шарады порубимся? Я верну дело завтра, — едва не начавшуюся перепалку Адель прерывает лёгким жестом, окончательно сдернув дело со стола из-под руки Дерека, — а будешь возражать, драконы устроят тебе веселую жизнь. Аарон не отвечает и на третий звонок. Едва не спалив дело, Адель бросает его на столе в гостиной. Хочется жареного и сдохнуть, а чего больше по ощущениям не очень понятно. Под входной дверью оказывается подвявший букет морозника, Адель запихивает его поглубже в урну на улице. Адель шмыгает носом, задрав голову, кровь капает на носок туфли — небо сгущается смертельной белизной и вот-вот рухнет, обвалив черепицу с крыш. — Твою ж, — Адель ныряет в дом. Телефон молчит, а Аарон все ещё не отвечает. Адель не спит столько, на сколько ее хватает — из темных углов начинают лезть пауки, а в ушах завывать горящие на кострах медноволосые ведьмы. Человек приходит, возвышается над всеми ее кошмарами, протягивает руку в перчатке для приветственного поцелуя и снимает маску. Адель кусает губы, подаёт дрогнувшую руку в ответ — давай сыграем по твоим, мерзавец. — Это сон. — Я ничего не спрашивала. — Я слышу, что ты хочешь спросить. Он улыбается — Адель вздрагивает от вспыхнувшего со всех сторон света. Между ними стол, в горелом мясе копошатся насекомые, копчёные заячьи головы пустыми глазницами любопытно пялятся, Адель теснее запахивает рубашку Аарона на себе. Она ни к чему не притрагивается, на плоском блюде напротив лениво скользят паразиты, Адель не тошнит только потому что нечем. — Мне наплевать на вежливость. — Я заметил. Адель хмыкает. И залезает с ногами на стол, спинывает головы и куски тухлятины, едва не поскальзывается на своих паразитах, но человек ее ловит, мгновенно оказавшись рядом. — В ритме вальса, — они встают так, будто прямо сейчас пустятся нарезать тройки по краю стола, — как тебе? — Прекрасно, — Адель наклоняет голову и томно рассматривает платок, повязанный у него на шее. Сорвать бы, затолкать в глотку, а его самого прикопать в перелеске. Раз-два-три. Уродцы в клетках пищат и бьются в прутья, какофония вокруг заменяет музыку. Раз-два-три. Из носа капает на рубашку, Адель отворачивается, чтобы было незаметно, но куда там, она спотыкается, и боль вырывается из утробы, словно только этого и ждала. Адель открывает глаза. Аарон хмурит тёмные брови, низко наклонившись над ней. Адель наскоро вцепляется ему в руку, чувствует, как горят от заноз ступни. — Как ты, шапка? Телефон мне сорвала, а потом не отвечала, кто так делает. — Осень восемьдесят шестого, Хилл, я само внимание, начинай. Аарон сдерживает нервный смешок, отклонившись, трет нос, сказал бы что-нибудь резкое про ее беспробудный алкоголизм, да не пьет она, ни одной бутылки в доме, а новый бармен понятия не имеет, кто она такая и никогда её не видел. — И что ты хочешь услышать? — Не знаю, что-нибудь про кражу картин из музея? Трупы детей в лесу, рядом с которыми нашли твою ДНК? Цирк уродцев? Я буквально разрываюсь, не знаю, какая ещё подлянка из прошлого от тебя на меня выпрыгнет, — в глазах плывет, Адель, сжимавшая руку Аарона чуть пониже задранного рукава косухи, отпускает её. В ушах снова завывают ведьмы, а Аарон сбрасывает одеяло с ее тела.