Подобно гравию на ещё не заложенной булыжниками мостовой под его ботинками захрустело стекло. Мужчина пробежал мимо бутиков и пекарен с разбитыми окнами и выбитыми дверями, давясь резкой вонью горящей смолы и масла. Руку нещадно саднило под уже бурыми бинтами и следами запёкшейся крови, но он только крепче стиснул в руке рукоять револьвера, когда услышал донёсшиеся снизу по улице гневные крики и стрельбу. У его уха со свистом пролетела пуля и попала в стоявший неподалеку фонарный столб, разбив там плафон.
Бросившись к опрокинутой рядом карете, он присел, чтобы перевести дыхание.
— За ним! — донеслось позади.
— За Проповедника! — взревел прерывистый мужской голос.
Ещё больше пуль вонзилось в дерево крыши экипажа, выбивая дождь из щепок. Его ноги нещадно болели, сердце бешено стучало, а лёгкие горели. Стиснув зубы, он поднялся, прицелился и выстрелил из ручной пушки. Голова солдата на другом конце улицы красочно взорвалась, вывалив на землю кровь и мозги. Другой преследовавший боец мигом занял место павшего.
Сердце словно провалилось в пятки. Их слишком много.
Он нажал на курок снова, только чтобы услышать щелчок молоточка, ударившего по пустой камере. В повозку снова зарядили пули, некоторые в опасной близости прошли рядом с его головой. Тяжело дыша, он вернулся в укрытие.
В груди закралась паника. Он потерял её?
— Букер, лови!
Он повернул голову на голос. Почти что инстинктивно выбросил револьвер и, подняв руки, словил брошенный ему пистолет.
Вот и она, прижалась к дверному проёму на другой стороне улицы. Волосы цвета вороного крыла обрамляли её лицо, омраченное неисчислимым количеством шрамов, и голубые глаза — глаза, которые не должны были увидеть то, что пришлось пережить за последние двадцать четыре часа.
Укол вины пронзил его живот от памяти всех тех раз, когда он солгал ей.
Но после её сменила вспышка гнева от воспоминаний вида ужасных инструментов в башне.
Рыкнув от боли и усилия, он сосредоточил в ладони энергию и бросил взгляд на то, как пальцы замерцали от тлеющих на них угольков. Ощущая как запузырилась подобно расплавленному свинцу по венам соль, он создал в руке огненный шар и швырнул его в наступающих солдат, а после выждал как воздух пресытился их криками, выскочил из-за кареты и открыл по ним огонь.
Он должен убить всех. Это единственный способ ее спасти.
— Пап, что ты делаешь?
Он замер, услышав эти слова.
— Как… как ты назвала меня?
— Проснись, папа!
Глаза Букера ДеВитта открылись от проникавших сквозь окна мягких лучей послеполуденного солнца. Он понял, что находится не на разбитых улицах Колумбии, а лежит на подушках в кресле. Потребовалось несколько секунд, прежде чем перестало звенеть в ушах от звуков стрельбы.
— У тебя кровь.
Знакомое лицо склонилось ближе — оно выглядело моложе, чем он ожидал, с теми же голубыми глазами, полными беспокойства. Прежде чем у Букера появилась возможность оттолкнуть помощь, к его носу уже прижали носовой платок.
— Я-я в порядке. — Он бережно берет руки девочки —
его дочери — в свои. — Все нормально, Анна. Просто уснул ненадолго.
— Неужели новости сегодня настолько скучные? — рассмеялась Анна. Оставив в его руке платок, она подобрала лежавшую у него на коленях газету и принялась её полистывать.
— Эй, разве ты не должна сейчас быть на уроках? — шутливо пригрозил Букер.
— Уроки заканчиваются
at quatre heures de l’après-midi*, помнишь?
— Что же, твой французский всегда был лучше моего, — посмеиваясь, заметил он, и посадил Анну себе на колени.
Завтра ей исполнится одиннадцать; она уже слишком большая, чтобы сидеть на одном колене. Округлость детских черт ее лица начала сходить на нет, уступая намёкам той женщины, которую он не должен быть помнить.
Он взглянул на стоявшие в углу квартиры отцовское часы. Неужели он проспал на целый час?
— Я должен быть забрать тебя сегодня, — положив одну ладонь на плечо Анны, другой он разгладил складки на её белом летнем платье. Он провел рукой по ткани, которая могла —
должна была — красоваться её инициалами, но нет. И никогда не будет. — Прости.
— Не беда, папуль, — все так же не отрываясь от газеты, пролепетала она в ответ. — Меня проводил Жак.
— Что-то многовато времени ты проводишь с этим Жаком, а? — игриво поинтересовался Букер и растрепал рукой ей прическу, пока Анна её не убрала. И не скрывая возмущённой насупленности поправила удерживающий хвост бантик.
— Он очень интересный. Ты знал, что он хочет стать учёным, когда вырастет?
— Хм-м.
— Мне кажется, это ему подходит. Он очень умный.
Букер снова рассмеялся, влекомый идеей начать собственное небольшое расследование о мальчишке. Анна была ещё слишком маленькой, чтобы начать с кем-нибудь встречаться, но если этот «кто-нибудь» проводит слишком много времени рядом с его дочерью… Думается, капелька пристального внимания никогда лишней не будет.
— Услышать такое от тебя равноценно комплименту. — Он легонько щёлкнул пальцем ей по носу. — Спорим, что он не прочёл столько книг, сколько прочла ты.
— Я не думаю, что ему нравятся те же книги, что и мне.
— Ну, тогда ему должно быть чертовски стыдно.
— Папа! Тебе нельзя говорить это слово.
— Нет, это
тебе нельзя говорить это слово. Это ужасное слово дозволено произносить только капризным старым людям. Как мне, например.
— Это не честно…
Притянув поближе, Букер принялся щекотать дочурку, пока реплика возмущения не оказалась заглушена заливистым смехом. От её близости всё вокруг стало казаться безопасным и надежным. Он отпустил её не скоро.
— Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? — нежно поинтересовался он.
Анна повернулась, сидя у него на коленях, Анна повернулась, чтобы получше на него взглянуть.
— Хочу быть детективом, как ты!
Букер медленно покачал головой.
— Ну уж нет. Такая умная и одарённая девочка на вроде тебя не должна марать руки о такую скучную работёнку.
Уголки губ Анны дернулись вниз в лёгкой обиде.
— Я думала, тебе нравится твоя работа.
— Когда тебе стукнет столько лет, сколько мне, ты поймёшь, что «нравится» —
слишком сильное слово. Я хорош в своём деле, и денег с неё хватит, чтобы не умереть с голоду.
По крайней мере, пока.
Букер отбросил горькую мысль, подавив отголоски темных нью-йорских ночей, которые проводил на дне бутылки, настолько отчаявшись заработать хоть какие-то гроши, что чуть было не продал собственную дочь. Он был жалким, презренным. Чудовищем, не лучше чем Захари Комсток. Вот только ситуация с Букером ДеВиттом происходила гораздо плачевней.
В эту ночь он проснулся от своего пьяного угара с текущей кровью из носа и девятнадцатью годами ценных, раздробленных и
невозможных воспоминаний.
— Тогда писателем, — не унималась Анна, задумчиво коснувшись рукой подбородка. Тяжелые тучи расступились, проясняя Букеру рассудок видом её прекрасного, целованого солнцем личика. Здесь не было и никогда не будет Комстока. — Я хочу путешествовать по миру и собирать истории, чтобы потом поведать их другим людям!
— Писатель, значит, да, — пробубнил он.
Букер перевел взгляд на стоявшую в другом конце квартиры кровать Анны, — полки рядом с ней ломились от большого количества книг. На каждую отложенную монету он покупал книги, потому что они нравились девочке. Как бы он не твердил себе, что его дочка — не
она и никогда не станет
ею, он не мог остановиться, потому что
ей нравились книги.
И даже без
башни, Анна полюбила их так же, как и Элизабет.
— Постоянные и переменные.
— Что ты говоришь, пап?
— Да так, пустяки, милая. — Он получше усадил её на колене. — Скажи, вот завтра твой день рождения. А ты все так и не сказала, какой подарок хочешь.
Анна задумчиво надула губы.
— Хочу щенка, — внезапно выпалила она.
Судя по нервному личику, она наверняка думала, что отец откажется; и на долю секунды Букер раздумывал так и поступить. Ведь сказать, что переезд в Париж стал самым настоящим финансовым ужасом — это ничего не сказать. Даже спустя пять лет ему с трудом удавалось платить ренту. И пёс всё только усложнит.
— И какого? — стало настоящим ответом.
Бросившись ему на шею, Анна радостно залепетала о породах, о которых Букер никогда не слышал. Он широко улыбнулся, удивив даже самого себя.
Эта девчонка станет для него гибелью.
Нет, исправился он,
не в этот раз.
***
Бумажная волокита оказалась куда легче, чем он думал. Чего не скажешь о собаке. Но выражение искреннего счастья на лице дочурки при виде такого же взволнованного щенка, попискивающего в её руках, было именно таким, каким он его и представлял.
— Как ты хочешь назвать его? — спросил он по дороге домой, неловко приподнимая шляпу, приветствуя прохожих, другой рукой пытаясь удержать собаку. Анна практически повисла на локте, идя вприпрыжку и не желая пропустить ни секунды времени вместе с её новым другом. Дамы на улице указывали на них пальцами и хихикали, некоторые даже в его сторону отвешивали комплименты
милой девочке и щенку.
Темные брови Анны сомкнулись на переносице, когда девочка серьезно задумалась над вопросом.
— Мариус. Как мальчика из Les Misérables*.
— Les Mis, да?
— Ты тоже её читал?
— Нет, нет. — Смех мужчины утих, Букер перевёл взгляд на Эйфелеву башню, залитую золотом от утреннего солнца. Он добавил низким тоном, скорее для себя: — Но знаю кое-кого, кто прочёл.
— Я знаю его? — Анна выглядела сбитой с толку.
— Не думаю.
Он чуть взъерошил ей волосы, а после погладил шерстку щенку. Это бульдог, так сказала барышня в зоомагазине. Похоже, они были выведены стать отменными защитниками, когда полностью вырастут.
— Мариус. Мне нравится, — произнёс он, держа улыбку на одном из уголков губ.
По крайней мере, это получше, чем Соловей.
Щенок лизнул ему пальцы, и он это позволил.
***
С летом дни начали становились длиннее, а ночи — наступали позже, чем привык Букер. Дополнительные солнечные часы, казалось, шли прямиком на подпитку безграничных запасов энергии Анны, и прошло уже далеко за одиннадцать, прежде чем ему удалось уговорить проказницу лечь в постель. Он не хотел, чтобы щенок спал вместе с ней, но дочка оказалась весьма настойчива.
— Если он обмочит простынь — убирать будешь сама, — заявил он, хмыкнув.
— Мариус будет умницей, обещаю, — с нежностью в голосе ответила Анна, свернувшись калачиком вокруг мехового клубка, уютно приткнувшегося рядом с её животом. — Не так ли, малыш?
Она захихикала, когда пёс сонно лизнул её в подбородок.
Букер упер руки в бока.
— И не говори потом, что не предупреждал. — Но он не сумел спрятать ласковые нотки в голосе. Убрав пряди со лба девочки, он наклонился и нежно чмокнул дочурку. — Сладких снов, птенчик.
— Спокойной ночи, папуль.
Прикрывая дверь в комнату, он напоследок оглянулся на неподвижное тело дочки, и заметил корешок спрятанной под подушкой книжки. Он улыбнулся себе под нос.
Лестничная площадка была залита мёртвой тишиной, не считая звуков его собственных шагов. Он единственный, кто работал в здании в такое время, как и единственный, кто работал по выходным. Повернув ключ в запасной двери своего кабинета, он подумал о том, другом кабинете, находящимся по ту сторону океана. Усевшись за бюро, он посмотрел на залитую лунным светом дверь, на матовом стекле которой отчётливо виднелись отзеркаленные буквы.
Букер ДеВитт
Расследование вопросов, государственных и частных.
Он задумался, сумеют ли когда-нибудь найти этот кабинет ростовщики. Задумался, до сих пор ли его ищут. И задумался, сколько ещё пройдёт времени, прежде чем Анна будет в полной безопасности.
Тяжело вздохнув, он щёлкнул пальцами и зажег наполовину сгоревшую свечку, стоявшую на углу стола. Окинув быстрым взглядом небрежно написанные заметки, он отодвинул бумаги в сторону и достал из верхнего ящика стола папку с последним делом, попутно открыв зубами перьевую ручку.
В эти дни его работа, казалось, включала более вежливые дневные запросы о состоянии правовых документов, чем неясные полуночные встречи с сомнительными информаторами, но будь он проклят, если эта бумажная работа не была бы такой же утомляющей. Кончик ручки слабо зацарапал в гробовой тишине ночи, заполняя даты, имена, гроссбухи и детали.
На страницу упала красная клякса, заблестев при свете свечи. Он коснулся кончиками пальцев к носу, подушечки показались мокрыми от крови.
Звук каблуков донёсся в тишине до его ушей. Он положил ручку.
Сперва она была всего лишь силуэтом за тускло освещенным окном. Свеча озарила белоснежную блузку и губы, такие же красные, как кровь. Она остановилась в двух шагах от стола, подняв тонкую бровь, когда окинула его взглядом потрясающе голубых радужек.
— Мистер ДеВитт.
— Элизабет. Ты знаешь, что нужно стучаться? — проворчал он.
Женщина окинула взглядом кабинет, скрестив руки на груди.
— Выглядишь так, будто работа появилась.
— Ну, растить ребёнка — работёнка не из лёгких. — Он почесал щетинистую щеку. — Сегодня ей одиннадцать. Захотела щенка, чтобы ты понимала.
— Постоянные и переменные. — Миндалевидные глаза Элизабет заполнились отстранённым взглядом.
— Типа того. Что с одеждой?
— Очередной Комсток. 1959.
— Что случилось?
Элизабет пожала плечами.
— Убила его. Потом была избита до смерти злым ирландцем.
Букер глуповато моргнул.
— Ты умерла?
— Пока что нет.
— Что это зна… — Он мотнул головой. Продолжение расспроса в таком же духе могло плохо сказаться на его психике. — Неважно. Слушай, уверен, ты пришла сюда не просто так поговорить о погоде с человеком, которого никогда раньше не видела.
Элизабет склонилась над столом, свет от свечи заблестел в смоляных кудрях и отбросил тень на бледном лице.
— Ты знаешь, почему я здесь, мистер ДеВитт.
Букер откинулся в кресле, от чего то натужно скрипнуло.
— Ещё один из твоих разрывов?
Элизабет кивнула.
— Комсток без Колумбии.
Букер нахмурил брови.
— Но это невозможно. Всегда есть маяк, всегда есть человек…
— И всегда есть город.
На стол приземлилась открытка, подтолкнутая к нему тонкими пальцами с глянцевыми красными ногтями. Его глаза широко распахнулись.
— Я не могу бросить Анну, — прошептал он. — Уж ты-то должна понять.
— Ты не будешь её бросать. И никогда не бросишь. Ты мне не веришь, спустя столько времени?
Букер невесело рассмеялся.
— Мне кажется, что я верю тебе с каждым разом всё меньше и меньше. — Он потянулся к самому нижнему ящику стола и потянул на себя. Пальцы мужчины сомкнулись вокруг спрятанного внутри револьвера. — Но опять-таки, у меня и так нет выбора, да?
— Ты
уже знаешь ответ на этот вопрос, мистер ДеВитт.
Он глубоко вздохнул, а после поднялся, убрав оружие в кобуру и накинув на плечи пиджак. Он спрятал маленькую коробочку с патронами во внутренний карман одежды и уже принялся прочесывать самые любимые виды тоников среди своих запасов, спрятанных под двойным дном ящика, как его ладонь накрыли чужие пальцы.
— В этот раз они нам не понадобятся.
В глазах Элизабет проскакивали озорные огоньки. Букер поднял бровь.
— Как скажешь. — Задвинув ящик обратно, мужчина подошёл к двери. Он услышал за собой цокот каблуков Элизабет. Его рука легла на металлическую ручку. — Я скучал по тебе, Элизабет.
Наступила пауза. А за ней вздох.
— И я тоже, Букер. Прямо как в старые добрые, да?
Тихий смешок.
— Как будто бы в этом есть смысл.
Дверь резко распахнулась и также быстро закрылась, оставив открытку с Эмпайр-Стейт-Билдинг у всё ещё горящей свечи на усеянном документами столе бюро.
