SwapFell: Свободный мир

      — Майк, подожди меня, Майк! — звонко кричала девочка, резво сбегая вниз по сырому травянистому склону. — Майк! Так нечестно, подожди!       Запинаясь и вздрагивая, то сердито, то обидчиво она выкрикивала это имя снова и снова, пока, наконец, он не остановился, и не повернулся к ней. Но девочка, будто боясь, что брат может неожиданно исчезнуть, или же побежит от неё, помчалась только ещё быстрее. Ноги цеплялись за скользкие корни, высокая пшеница закрывала вид, путала, сбивала её взгляд со знакомого силуэта, застывшего на другом конце зелёного поля. Но он покорно ждал, молча наблюдая за колышущейся всё ближе и ближе травой, и мелькающем в ней фиолетовом платьице.       — Майк! Майк! Не уходи! — снова закричала она, придавая себе и сил и уверенности в борьбе с этим, казалось, бескрайнем полем.       Наконец, последние колосья упали перед её руками, и он очутился рядом с ней. Она радостно воскликнула, подбежала к нему, схватилась за рукав его лёгкой куртки, и, уже почти ворчливо, протянула:       — Майк, это нечестно! Почему ты идёшь гулять, а я должна остаться дома? Я тоже хочу пойти с тобой! — она с нетерпеливой надеждой заглянула в глаза брата.       — Чара, я не могу. Ты же знаешь, что тебе нельзя уходить далеко от дома. Мама и папа не разрешат. — мягко и уклончиво ответил мальчик, приобняв её за плечи. — Обязательно возьму, но как-нибудь в другой раз.       — Это всё неправда! — плаксиво ответила девочка, обидчиво хмурясь. — Я уже не маленькая, мне можно! И где тут опасность? Тут поле, там город, а там река и мельница... — она торопливо показывала в разные стороны, называя при этом известные ей места. — Вот видишь, я всё знаю!        — Не могу, Чара, не могу. — твёрдо сказал брат, глядя в её широко раскрытые карие глаза. — Я иду в лес, а туда тебе ещё точно нельзя. В городе и за рекой ты уже была, и была не одна, а в том лесу не был даже я. А если ты испугаешься или потеряешься, что будет тогда?       — И ничего я не испугаюсь! — Чара нахмурилась ещё сильнее, к горлу подступали слёзы. — Ты же будешь рядом! А с тобой не может быть страшно!       — Чара... — мальчик опустился на одно колено, чтобы поравняться с сестрой. — Я обещаю, что в следующий раз возьму тебя с собой. Я попрошу папу, он разрешит мне, вот увидишь! И тогда мы пойдем в тобой вместе, прямо в тот самый лес, и я всё-всё тебе покажу. Просто... — Майкл замялся, неожиданно побледнев. — я сам немного боюсь идти туда, понимаешь? — тихо-тихо прошептал он.       Чара удивленно посмотрела на него. Он никогда прежде не говорил ей ничего подобного, ни разу не рассказывал о своих страхах. Она всегда знала его храбрым, смелым, отважным, он всегда мог и защищал её. Ей казалось, что нет ничего в этом целом мире, ни в за тем городом, ни за той рекой, ни даже за этим огромным полем, что могло бы его испугать. Майк прогнал того страшного чёрного пса, что напугал на её около дома, он защитил её от хулиганов, он сражался смело, а затем успокаивал её, смеялся, но его лицо было очень бледное, и из носа сочилась кровь. Но сейчас он был ещё бледнее. Девочка вздрогнула. Её брат боялся. Значит, он был прав.       — Х-хорошо... — выговорила Чара, уже без нотки возражения и упорства. — Только ты возвращайся поскорее, ладно?       — До заката я точно вернусь, сестрёнка! — с улыбкой ответил он. — Не беспокойся за меня! Но из дома ни на шаг, пока не вернусь я, идёт? И ни слова маме и папе! — он шутливо погрозил ей пальцем. — А не то никаких прогулок, никакого леса, и никаких тайн, Чара!       Девочка молча кивнула, давая всем видом понять, что она ни за что не проговориться. Брат обнял её, и она на несколько секунд почувствовала его тепло совсем близко. Где-то совсем рядом стучало сердце. Ясно. Ритмично. Но торопливо. Он выпустил её, выпрямился и кивнул в сторону дома.       — Ладно, теперь возвращайся. Я подожду здесь.       Чара вздохнула, повернулась и торопливо зашагала в сторону холма по уже протоптанной ею дорожке в высокой траве. Она шла, а в голове всё повторялись и повторялись слова брата. Она была даже в приподнятом настроении, ведь совсем скоро и она сможет зайти в тот большой лес, за которым где-то далеко виднелась огромная гора, на которую она столько смотрела из окна своей комнаты, мечтая хоть раз очутиться там. Теперь мечта казалась ей такой близкой, такой явной, что она бежала почти вприпрыжку, уже не обращая внимание на высокие стены колосьев по обе стороны от её маленькой тропинки. Ловко вскарабкавшись на невысокий холм, Чара подбежала к крыльцу дома и обернулась: Майкл всё ещё был там. Маленький, почти даже незаметный, но это был он, разумеется он! Девочка вскрикнула, помахав ему рукой. Он ответил ей тем же.       А затем он повернулся, и быстро зашагал к тёмной опушке, выстроившейся стеной лапистых сосен вдоль бесконечного края поля. Солнечный свет провожал его до самых деревьев, а затем он исчез в лесу. И день пролетел быстро, красные огни заката так скоро заиграли в облаках над серой рекой, что девочка даже удивилась такому короткому дню. Лишь только предчувствуя что-то, она ещё не знала того, какая длинная ночь ждёт её впереди.       Сумерки сменились непроглядной тьмой, и ни леса, ни поля, уже нельзя было разглядеть из окна, но он всё не приходил. И не вернулся.       С того страшного дня минуло целых четыре года.

***

      Всё позади...       Тёплые, пушистые и ласковые руки, что неумело и слегка небрежно обнимали её за худенькие плечи, а потом низвергли на неё смертоносное пламя, как только решимость впервые пробудилась в её красной душе. Его голос всегда казался таким грустным, и надтреснутым, лишь затем, у самого порога Руин, он резко срывался на крик отчаяния и злобы, когда пущенный им в сердцах огонь сжигал её заживо. В его тяжёлом, временами почти остекленелом за мыслями взгляде, таилась и пустота, и лёгкая печаль, всполохи незримой борьбы заботливого отца и отчаявшегося безумца.       Всё позади...       Сотни, нет, тысячи костей, вырывающихся из-под глубоко снега, всполохи синего света, жгучая боль от острых костей и ледяной воздух, разрываемые визжащими боевыми кличами младшего скелета. Озорной блеск в чёрных глазницах, слепой азарт и неукротимое упрямство в каждой атаке, в каждом сбивчивом, неумелом, но таком свирепом и опасном для неё ударе.       Всё позади...       Вой ветра, грохот камней, срывающихся с высокой скалы. Треск жёлтых электрических разрядов перед самыми глазами, свистящие удары страшной секиры. Она была не столь азартной и нетерпеливой, как её верный ученик, но от это не отнимало у неё ни йоты истинного устрашения. Взор единственного кроваво-красного глаза, опьянённый ненавистью, бесчисленные удары, наносимые с холодной точностью, гром железных доспех за спиной, и победный клич бесконечного торжества – она слышала его несколько раз, всего несколько раз за сотни смертей.       Всё позади...       Мрак и дребезжащий свет холодных комнат, бесконечные мучения, и снова смерть, но теперь уже как вознаграждение. Напряженная тишина и полумрак гротескном сплетении комнат и коридоров, надежда, тлеющая в самых объятиях страха, пока капкан не хватал её. И этот тихий, нежный, бархатный голос, внушающий столько доверия и умиротворения, разрушающиеся вмиг тем звонким и безумным смехом. Металлический блеск инструментов, горящие глаза с чёрным узким зрачком, кровь, её собственная кровь, и боль, боль, боль... До самого конца, который не приблизили никакие мольбы, и лишь затем тот краткий призрачный покой перед новым пробуждением.       Всё позади...       Презрительные насмешки под всполохи софитов на тёмной сцене, изощрённые ловушки, мириады лазерных лучей, клинков и бомб. Он так напоминал в этом того младшего скелета, но за его стальной оболочкой таились настоящие страдания. Первый удар, нанесённый ей именно здесь, в который она вложила всю силу, попросил сделать именно он. Её нож с удивительной легкостью рассёк его прочное тело, искры и дым вырвались снопом наружу. А затем... он исчез. В первый и последний раз поблагодарив её.       Всё позади...       Да, теперь уже позади. Она стояла на пороге последнего коридора перед королевскими покоями. Два ряда массивных белых колонн тянулись вдаль, возвышаясь над ней, словно застывшие колоссы. Чуть хлопали тяжёлые ставни окон, ветер тревожно выл где-то совсем неподалеку. Лиловый полумрак окутывал величественную галерею, окружая Чару со всех сторон. Но темнота была не тем, что заставляло её бояться сейчас. Она бы ни за что не испугала её снова. Ни за что, если бы там, во мраке, не поджидал её он.        — Человек. — старшего скелета было сложно разглядеть, но мерцающий красный огонёк в его левой глазнице выдавал присутствие монстра. — Вот уж не думал, что мы встретимся с тобой здесь. Ещё не один человек не переступал порог этого зала. Своими ногами.       Папирус подался вперёд, выходя на слабый свет, падающий через витражные окна. Красное свечение продолжало искриться в глазнице скелета, второй же он, казалось, пристально разглядывал крохотную фигурку Чары, сжимающуюся под его взором. Девочка слишком многое поняла, чтобы позволить себе глядеть на него с такой опаской.       Его вид не выражал ничего особенного: плотная и потрепанная фиолетовая куртка, приподнятый воротник, покрытый пеплом, длинные чёрные шорты, тёплые тапочки на ногах – он производил впечатление чудаковатого простака, коих в Сноудене хватало, которого можно было лёгкостью обвести вокруг пальца даже ребёнку. Казалось, его ничто не интересовало, происходящее вокруг, и обыденное и необычное, всё оставалось для него где-то за гранью всех примитивных интересов. Но именно он, этот странный скелет, следил за каждым её шагом, едва только она переступила порог Руин. Тогда, ещё в самом начале, он пронзил её костями, подкравшись сзади, а затем, с новым воскрешением, как ни в чём не бывало, уже дружески протянул ей руку, пытаясь быть дружелюбным. Она так и не смогла понять, что же ему было так нужно от неё? Зачем он позволял ей шагать вперёд, лишь изредка, будто забавляясь, мельком появляться где-то поблизости, заставляя её каждый раз дрожать от страха? Она так хотела избежать этой встречи, но он, будто предугадав и эти опасения, сам стал у неё на пути именно здесь и сейчас.       Чиркнула спичка – Папирус зажёг сигарету. Он не курил, просто потому, что не умел этого делать при всём своём желании. Он лишь подолгу держал тлеющую сигарету в острых зубах, обмолвившись как-то раз, что от этого ему проще размышлять. С насмешливостью скелет протянул мятую пачку и Чаре.       — Бери. — небрежно бросил он. — Говорят, что людям это вроде как нервы успокаивает. А тебе бы сейчас это не помешало, человек.       — Нет, не нужно... — как можно вежливей ответила девочка. — Спасибо...       — Как хочешь. — Папирус сунул пачку обратно в карман куртки. — Тогда перейдём сразу к делу, времени у нас совсем немного.       Чара ничего не ответила. Белая точка в глазнице скелета потухла, а красное свечение заискрилось ещё сильней. Скелет сделал короткий шаг к ней. Но девочка не шелохнулась.       — Прямо за этим коридором находятся королевские покои. — начал скелет низким и гулким голосом, без всех привычных хрипов и рычаний. — Это и есть пункт твоего назначения. Там для тебя всё и закончиться. Либо ты сразишь нашу королеву, либо тебя разделают, выпотрошат, и так будет раз за разом, пока ты не заревёшь и не отступишь, а затем сдохнешь где-то на закоулках этого мерзкого местечка. — Папирус злорадно усмехнулся. — Но всё это будет потом. А пока я должен тебя судить.       Чара насторожилась сильнее, рука сама потянулась к кожаному чехлу с железным ножом, что висел на её поясе. Папирус спокойно продолжал:       — Однако, по правде говоря, я не знаю за что же мне именно тебя судить. Ты первая, кому выпала такая честь, но я, скажем так, немного в замешательстве, человек. Судить тебя за милосердие? Ведь оно как раз против наших правил. Наши принципы, как ты, наверное, успела немного понять, неплохо отличаются от ваших, людских. Добро, в твоём понимании, здесь – это лицемерие, это порок, мерзкая слабость, а вот "зло", как ты его называешь, приветствуется и разделяется большинством. Твой Уровень Резни так и остался неизменным, хотя, Напстатона, конечно, жаль, но ведь он сам тебя попросил. По собственной воле, личному желанию или бездумной прихоти ты никого не ранила, и не убила, даже тех, кто этого заслуживал сотню раз. Не надейся, что я намерен хвалить тебя за это. — глазницы скелета вспыхнули багровым блеском на мгновение. — Но просто знай, что тебе было бы намного хуже, если бы ты убила их всех.       Папирус щёлкнул пальцами и в воздухе материализовались сломанные кости, мгновенно окружившие Чару. Их пики угрожающе нацелились на девочку.       — Неожиданно, да? — усмехнулся Папирус, наклонившись чуть ближе. — Помнишь её, нашу первую встречу, чувствуешь это приятное и знакомое ощущение? Не бойся, я просто хочу задать тебе один вопрос.       — О чём ты? — Чара с испугом и непониманием смотрела на скелета.       — Что ты будешь делать, когда придётся сразиться с королевой? — резко спросил тот.       — Я... я не знаю... — Чара была в полной растерянности, не зная, что именно он хочет услышать от неё. — Может быть, может, я смогу поговорить с ней и тогда... тогда...       Несколько костей метнулись вперёд и застыли всего в нескольких сантиметрах от её горла. Она громко вскрикнула, схватившись за нож, чтобы защититься от удара, но скелет призвал синюю магию, и одним невидимым касанием полностью парализовал её тело.       — Я повторю, что ты будешь делать, когда тебе придётся сразиться с королевой?       — Я не хочу убивать её!       Одна из костей метнулась вперёд, распоров зелёный свитер на боку, но не задев кожу. Чара стиснула зубы. Она всё равно не боялась боли, вся прежняя, что она уже пережила, сделала её готовой к любому удару. Папирус невозмутимо продолжал:       — Ты так и не ответила...       — Зачем так поступать!?       — Опять неверный ответ, человек.       — Прекрати, Папирус! Хватит, остановись! Я не стану убивать её! Не стану! — закричала Чара, готовясь к страшной смерти в то же мгновение. Однако, этого не произошло. Мгновение спустя раздался сухой щелчок, а вместе с ним все кости вокруг неё исчезли.       — Хорошо. Как знаешь. — Папирус сунул руки в карманы и, чуть склонив голову в низ, всё ещё дымя сигаретой, прошагал мимо неё. — Прошу тебя только об одном... не сдавайся перед ней. Чтобы ты ни услышала, чтобы не чувствовала, тебе надо бороться до конца. — скелет неумело потрепал девочку по голове, отчего она вздрогнула, а он только покачал головой. — Прости, что заставил понервничать лишний раз... Никогда бы не подумал, что кто-то способен заставить меня зайти так далеко. Особенно, человек. И что я только в тебе такого нашёл?       Пожав плечами, Папирус в задумчивости зашагал дальше, оставляя Чару в полном одиночестве. А она и не знала: радоваться ли ей сейчас или бояться только сильнее? Он отпустил её, он пожалел, проявил пощаду, но королева так не поступит, о её жестокости болтал даже Санс, сидя вместе с ней в баре сварливой паучихи Маффет. Тогда какова же была её истинная сущность? Всего лишь эта полутёмная галерея разделяла Чару и нечто неизвестное, неизменно коварное и страшное, притаившееся за тяжёлыми дверями. Она сделала глубокий вдох. Воздух был спёртым, душным, почти искрящимся от давящего напряжения, легче ей ничуть не стало. С неуверенностью, опаской, но с ещё теплящейся силой надежды и решимости, девочка направилась к королевским покоям.

***

      Это место словно ждало её. Массивные двери с кованными замками распахнулись перед ней так легко, будто она была здесь желанным гостем. И за тьмой наконец возник свет. Золотые лучи падали со сводов огромной пещеры, отражаясь от скалистой глади, создавая необычное, почти волшебное ощущение после стольких галерей, залов и комнат, наполненных темнотой и первозданным мраком. Даже воздух, согреваемый вечерними солнечным светом, здесь чувствовался совершенно иным. Чара, как никогда прежде, ощутила близость дома, близость скорого завершения этого долгого и мучительного пути. Наконец-то она очутилась на пороге подземного мира.       В окружении туманных столпов света, в самом центре зала была разбита большая цветочная клумба, за которой возвышался и королевский трон. Пустой. Девочка осторожно приблизилась к нему, даже обошла вокруг, но поблизости не было ни души. Чара подошла к цветам, чтобы теперь разглядеть их получше, и только сейчас поняла, что все они были совершенно сухие, мёртвые. Она наклонилась, взяла в руки один из них, совсем хрупкий и чёрный. Едва только её пальцы сомкнулись чуть сильнее, как он рассыпался в пыль. Мелькнув на несколько мгновений в тёплом свете, песчинки исчезли на земле.       — Никогда не понимала этого. Что может быть проще, чем сохранить в цветке жизнь?       Чара вздрогнула и обернулась. Владычица стояла подле неё, почти безучастно, лишь с лёгким сожалением, глядя на погибшие растения. Девочка поднялась и янтарные глаза устремили свой тяжёлый взор на неё. Блестящая белая шерсть, сверкающая серебряная диадема – символ её превосходства, её безграничной и беспощадной власти, шёлковая чёрная мантия, скрывающая золотые доспехи. Королева Ториэль Дримурр предстала перед ней.       — Как тебя зовут, дитя? — мягко спросила королева, чуть прикрывая глаза от яркого света.       — Чара... Меня зовут Чара, Ваше... Ваше Высочество. — тихо, но почтительно ответила девочка.       — Чара? — Ториэль слегка улыбнулась. — Какое красивое имя. Оно столь же красиво, как и её имя, имя моей дочери. — Из груди королевы вырвался печальный вздох. — Ты, наверное, никогда не слышала о ней. В этом месте мало с кем можно поговорить просто так, по душам. Но ты очень напоминаешь мне её, Чара.       Девочка неожиданно растерялась, не готовая к тому, что Ториэль начнёт с ней дружеский диалог. Она ожидала эту встречу совсем иной. Безмятежное спокойствие королевы, её сдержанность, и непринуждённость скорее вселяли ещё больший испуг, нежели чем доверие. Ведь за этой мягкой вуалью грусти и душевного умиротворения, было трудно разглядеть искренность таких слов.       — Я... я не знаю, Ваше Высочество. — настороженно, но учтиво ответила Чара.       — О, не стоит всех этих формальностей. Я не твоя королева, дитя. Называй меня просто так, по имени, чтобы нам было проще понимать друг друга.       Чара, всё ещё растерянная, только с трудом кивнула головой. Ториэль тихо вздохнула, медленно отошла к трону, опустилась на него, а затем поманила девочку к себе.       — Я знаю, что ты прошла очень долгий и очень сложный путь. Этот мир совершенно не то место, где можно надеяться на удачу, на добро, на сострадание или милосердие... здесь совсем не место ребёнку. Но... ты много кого повстречала, и о тебе сейчас твердит почти всё Подземелье. Я знаю, чего все они хотят, чего они ждут. Однако, позволь спросить, для чего ты пришла к нам, что заставило тебя спуститься в этот мрачный мир? Что ты хочешь сейчас? Просто вернуться домой или твои намерения куда менее прозаичные?       — Я не знаю... Я, конечно, очень хочу вернуться домой. Но... я пришла сюда вовсе не за этим. — она сглотнула, каждый раз дрожь пробегала по коже, когда этот образ вновь, почти как живой, вставал перед её глазами. — Я ищу здесь своего брата.       Чаре показалось, что взгляд королевы вдруг переменилось в этот самый миг. Как будто... она поняла, о ком она говорит? Но Ториэль не задала ей вопроса, лишь вежливо и коротко кивнув, намекая, что она может продолжать свой рассказ.       — Но, очутившись здесь, я думала, что смогу изменить что-то в лучшую сторону. Возможно, я хотела сделать этот мир немного лучше, но я... я понятия не имею, что мне нужно для этого...       — Бывает порой очень трудно отказаться от своих убеждений. — задумчиво изрекла королева. — Особенно, если это принципы всей твоей жизни. Кто-то прожил в Подземелье долгие годы, а кто-то уже и целую жизнь. Наши дети, выросшие во мраке, воспитанные той ненавистью, что мы испытывали и что жива в нас до сих пор к людям. Все мы ждем того момента, когда падёт барьер и мы сможем совершить, пусть и запоздалое, но заслуженное возмездие, жажду которого мы воспитывали, растили и вскармливали все эти годы заточения. Ненависть против людей объединяет нас, сближает даже тех, кто ненавидит друг друга, она была и остаётся нашими единственными светом, надеждой и путём. Только это чувство не даёт нам ввергнуть себя в хаос, в анархию, в тотальное самоистребление, благодаря этому никто, даже самые смелые отступники веры, не решаться бросить вызов большинству. А если и решатся, то у меня всегда найдется сила, чтобы избавиться от них. Но я только поддерживаю сложившийся порядок, он воцарился не по моей воле, а по воле всех монстров, что жили и живут здесь.       — Вы хотите воевать? — Чара вздрогнула, словно голос королевы резко налился свинцом. — Но... может, может... мы сможем заключить мир? Ведь... это же будет так ужасно, к чему снова это нужно, если может погибнуть столько монстров! Я... это же бессмысленно!       — Не думаю, дитя. — бесстрастно ответила Ториэль, но в её лучистом взгляде блеснуло что-то зловещее. — Мы уже многому научились за те годы, что провели здесь. Да, это будет жестокая, кровавая битва, но я верю в силу душ, она принесёт нам тяжёлый, но закономерный триумф. Он будет непреложен. Война – это единственный выход, это исход, это начало новой эпохи для монстров. Ни ты, ни я, никто другой не сможет изменить этого единого стремления монстров к собственному отмщению. Посуди сама, если бы объявила людям мир, то что бы сделали со мной мой подданные? Поддержали бы они меня? О нет, как бы они не трепетали от ужаса перед своей королевой, но такой удар они не примут с простым смирением. Они уничтожат меня, они уничтожат порядок, и кто тогда поведёт за собой монстров? Видишь, поэтому исход только один. У монстров, у людей, и у этого разговора.       Королева поднялась с трона и свысока взглянула на девочку. Решительно. Зорко. И по-настоящему хищно.       — Но я ценю твоё милосердие, дитя, хоть и отрицаю подобную слабость в монстрах. Я дам тебе шанс на честный поединок. Ты станешь первым человеком, кто примет бой здесь и погибнет в этом тронном зале.       Королева приподняла руку. И из полумрака зала одновременно вышагнули стражники, закованные в чёрную броню, держа арбалеты, топоры, мечи и копья наперевес, лишь ожидающие сигнала к молниеносной расправе. Чара с испугом оглянулась. Железные великаны стояли далеко, но их кольцо казалось таким плотным, что вырваться из него и сбежать было бы невозможно. Ториэль неспешно опустила руку, и, после секундного промедления, гвардейцы покорно сложили оружие, развернулись и зашагали прочь из тронного зала.       — У меня была мысль о том, чтобы закончить всё быстро. — владычица с усмешкой посмотрела на испуганную Чару. — Но я подумала, что сама, своими руками заполучу всё, что мне нужно сегодня.       Двери с грохотом захлопнулись. Девочка вздрогнула, только сейчас она почувствовала какими тяжёлыми они были на самом деле. Как челюсти капкана. Это светлое, яркое и теплое место стало для неё последней западней.       — Здесь всё и закончиться. — закончила королева, будто продолжая её мысли. — Взгляни на это солнце, дитя, почувствуй тепло этого прекрасного света, я знаю, как дорого тебе это.       — Ваше Высоче... Ториэль! — вскрикнула Чара. — Нет! Подождите! Я не хотела сражаться с вами!       — Это ничего не изменит. — покачала головой королева. — Всё уже давно предрешено. Я никогда прежде не убивала лично, но крови на моих руках больше, чем у любого монстра в этом мире. И если ты откажешься защищаться, то только сделаешь мне хорошее одолжение. Но я вовсе не думаю, что тебе хочется умирать, дитя. И почему не хочется причинять боль чужим. Однако, пропасть между нами слишком велика, чтобы я могла отрешиться от единственной цели. Мне уже нечего терять, и я не останусь в долгу перед совестью, как бы искренне мне не было жаль, ведь я знаю, что даже цена, заплаченная чужой кровью, оправдает себя сполна. Поэтому... просто попытай удачу, быть может, это немного утешит тебя. А теперь прощай, Чара...       Чёрная мантия всколыхнулась, золото доспех вспыхнуло в ярком свете, а в могучих руках заиграл багровым пламенем острый трезубец. Ториэль шагнула к девочке, не сводя с неё глаз. Чара схватилась за своё, столь жалкое в этой схватке, оружие, и в ужасе отпрянула назад. Она отступала, пытаясь взять себя в руки, но ноги дрожали, пальцы, сжимающие рукоять ножа, онемели, когда как королева неумолимо надвигалась на неё. Ещё шаг, ещё один, и она занесла своё оружие над головой, готовясь метнуть его, как копьё чтобы первым и последним ударом разорвать на части хрупкое человеческое тело. Красный огонь всё сверкал, уже нацелив смертельные языки на Чару. Девочка отступила ещё и наткнулась спиной на холодную каменную стену, отрезавшую последний путь от неизбежного. Нож со звоном упал на гранит, а она лишь в отчаянии попыталась закрыть лицо дрожащими руками.       Почему ей так страшно? Почему? Сколько раз это уже было, сколько раз она прошла через это... Почему же ей сейчас так страшно пережить это вновь?       И тут громовой удар сотряс тысячелетние своды. Тяжёлые двери разлетелись почти в щепки и стена страшного огня на мгновение скрыла всё яркой пеленой перед ей глазами. Чара закричала, но ни боли, ни удара не последовало. В неожиданно повисшей тишине раздался лишь протяжный болезненный стон. Совсем рядом. Чара отняла руки от лица и увидела красный трезубец, лежащий у самых её ног. А следом кто-то воскликнул:       — Чара!       Девочка в ту же секунду вскочила на ноги. Она узнала этот голос в тот же момент. Азгор Дримурр.       Да, потрепанный, раненый и тяжело хромающий на одну ногу Хранитель Руин, спешил к ней, как мог. Он улыбался, но уже совсем не так безумно, и так странно, как это было прежде. Беспокойно, ласково, нежно, он выглядел теперь как испуганный отец, защищающий своё чадо. Она рванулась к нему и через секунд была уже в его объятиях – таких же неумелых, осторожных, и тёплых. Всё же он не забыл, не оставил, и шёл следом за ней, торопился, успев в самый нужный момент.       — Я спешил... Не знаю, что на меня нашло, но я не мог иначе. — пробасил Азгор, осторожно поглаживая дрожащую девочку по спине.       — Я знаю... я боялась... пойми, я не хотела этого... я не думала...       — Ну-у-у, всё позади, успокойся. Больше никто тебя не тронет. И она тоже.       — Ториэль!?       Чара выскочила из объятий Дримурра и вскрикнула: позади него, прижимая скорченные в конвульсии руки к груди, недвижно лежала королева. Её застывшие глаза были широко распахнуты, рот приоткрыт, посмертная маска ужаса застыла на лице ледяной владычицы. Шёлковая мантия слегка дымилась, золото доспех было покрыто копотью и оплавленными брешами, что прожёг магический огонь. Азгор искоса и ядовито посмотрел на неё.       — Давние счёты. — с жёсткостью произнес он. — Я бы давно это уже сделал, но не побоялся только сегодня. Теперь с ней, как и со всей этой тиранией будет покончено.       — Не знаю... — ответила Чара, с жалостью глядя на павшую королеву. — Что же нам делать дальше?       Он не успел ответить, как за разбитыми дверями раздался грохот, не менее оглушительный, но уже без всяких разрушений. Не успело его эхо смолкнуть в тронном зале, как Чара услышала знакомую и торопливую речь и брань младшего скелета:       — Что это ещё за чертовщина? Какого... я спрашиваю тебя, мы тут делаем? Мы же только что были в Сноудене! И не делай вид, что я спятил, я это прекрасно помню! Это же было всего пару секунд назад! Чёрт возьми, никогда больше не стану участвовать в твоих делах! — на пороге зала возник Санс, по-прежнему в боевом обличии, лишь абсолютно растерянный и напуганный. — Дурак, это же королевский дворец, королевский, тупица, нам тут нельзя быть! Быстро возвращай меня обратно, пока сюда не прибежали стражники!       — Санс?! — воскликнула Чара, с недоумением глядя на него. — Что ты здесь делаешь!?       — Хотел бы я знать! — по привычке огрызнулся тот в ответ, но тут же осекся, вперившись взглядом в девочку. — Погодите-ка... Эй, да ты же тот самый человек! Папирус, давай, шевелись уже, тут не всё так и просто!       — Конечно, милорд. — с невозмутимостью в голосе и игривой иронией ответил тот, наконец показавшись и сам на пороге тронного зала.       — Слушай, человек. — Санс понизил голос, с опаской глядя по сторонам. — Я не знаю, что ты задумал, но королева вздёрнет тебя, если найдет здесь. Честное слово, сам это слышал! Кхем... понятия не имею, что сделал мой брат, но, думаю, он сможет вытащить нас отсюда, пока ещё не поздно!       — Это уже ни к чему. — пробасил Азгор, с любопытством разглядывая Санса.       — Что?! Почему это!? — взорвался младший скелет и только сейчас обратил внимание на Хранителя, отчего его злоба тут же растаяла в диком испуге. — Ва... ва… ваше Высочество? — дрожащим голосом пропищал он.       — Да, только король. Бывший, милорд, бывший. — успокоил его Папирус, подойдя поближе к лежащей королеве. — А здесь нам бояться больше нечего. Королева мертва.       — Правда?! — Санс подскочил на месте, и замер, уставившись на неё, а затем машинально перевёл взгляд на брата, Чару, и Азгора. — И... и... что же это значит?       — Теперь мы свободны. — коротко ответил Дримурр, но Папирус заметно помрачнел.       — У меня дрянное предчувствие... — едва слышно проскрипел он, и взглянул на Чару. — Тебе надо поскорее убираться отсюда. Половина Подземелья теперь скорее обвинит тебя в гибели королевы. На слово всё равно поверят немногие, а вот защитить мы тебя не сумеем. Так что...       Скелет протянул руку, указывая на белую сияющую душу Ториэль, вырвавшуюся из её бездыханной груди, в то время, как тело уже начинало обращаться в пыль и прах. Белое сердце, как маленькая звёздочка, сияла в центре солнечного зала, затмевая даже свет, что падал сверху. Это был свет последней надежды.       — Возьми её. — сказал Папирус. — С этой силой ты сможешь прорваться через барьер и выйти в свой мир.       — Да, бери её, Чара. — Азгор, ласково и легонько подтолкнув девочку вперёд. — Тебе пора выбираться из этого проклятого места.       — Давай, человек! — поддакнул Санс. — Я позволяю тебе! Если так будет лучше для тебя, то сделай же это!       Чара только сдавленно кивнула и медленно подошла к белому свечению. Осторожно коснулась его. Свет был таким горячим, таким живым, именно в нём была заключена великая сила и маленькое спасение. Словно невидимые нити потянулись от её собственной души, сливаясь и притягивая новую. Две непримиримые души слились в единое свечение, в единую силу. Чара почувствовала, как новая энергия разливается по её телу, наполняя кровь, каждую клеточку, всё, совершенно всё. Теперь она была готова вернуться на Поверхность. Вернуться домой.       — Очень хорошо. — прохрипел Папирус. — Пойдем, теперь я покажу...       Но в этот момент послышался нарастающий гул где-то совсем неподалеку. Кто-то стремительно приближался через последний коридор, рвался к тронному залу. Звонкие громыхания железных подошв, грозные выкрики, всё это не оставляло вариантов – сюда мчалась Королевская Гвардия.       На несколько мгновений все оцепенели, прислушиваясь к этой лавине звуков, что неслась сюда с угрожающей скоростью, пока Папирус не очнулся от замешательства первым, поняв что медлить уже нельзя.       — Дьявол, нам надо торопиться! — прорычал скелет, хватая Чару за руку, но было уже поздно.       — Всем ни с места!       Чара испуганно вскрикнула и зажмурилась, узнав этот свирепый рык.       Остатки дверей слетели под мощным ударом секиры. Облаченная в боевые доспехи, Альфис уже стояла на пороге, грозно взирая единственным глазом на девочку. Позади неё столпились остальные гвардейцы, размахивая оружием, и выглядывая из-за плеч друг друга, чтобы хоть мельком увидеть происходящее в тронном зале. Их капитан, ещё ничего не поняв, слегка растерянно огляделась, и почти сразу же её взгляд упал на тело королевы, неподвижно лежащее у опрокинутого трона. Альфис хватило мгновения, что всё осознать, и она в отчаянии вскричала:       — Королева мертва!       — Королева? Мертва? Мертва! Убита! Повержена! — испуганно зароптали остальные стражники, в глазах которых заблестел неподдельный ужас.       Альфис сомкнула челюсти, страшно осклабившись, в сердцах ударила секирой по полу, расколов в щепки гранит, и впилась окровавленным глазом в Чару:       — Ты... ты... — она задыхалась от гнева. — Это ты убила нашу королеву! Вы слышали?! Это человеческое отродье убило Её Высочество! Это она посмела лишить всех нас последней надежды!       — Человек! Человек... человек... — вторили ей гвардейцы, покрепче перехватывая оружие, и смеряя Чару мутными обезумевшими взглядами. — Убийца! Убийца!       — Стойте! Человек спас нас! — вдруг раздался звонкий клич Догамия. — Королева погибла! Тирании пришёл конец! Мы свободны!       — Он прав! — твёрдо подхватил Малый Пёс. — Моих родители теперь отомщены, и их имя будет очищено от позорного клейма, что наложила та казнь без суда и разбирательств! Долой тиранию, больше никакого гнёта!       — Молчать! — взревела Альфис, резко развернувшись к ним. — Вы предаёте честь стражника, честь нашего народа... честь павших от рук этих людей... этими грязными словами! — капитан яростно осклабилась. — Но теперь будет по-моему! С предателями у нас разговор короткий... Уничтожить их! — скомандовала она остальным гвардейцам. — Разорвать изменников на куски!       Те опешили на несколько секунд, но Альфис, приподняв топор, уже нацелилась нанести слепой удар и тогда, громко взвизгнув, Догаресса бросилась с алебардой на своего мужа, но Малый Пёс тут же бросился ему на выручку, и так, друг за другом, в считанные мгновения, гвардейцы бросились рубить друг друга. Воздух, наполнившийся проклятиями, воплями, руганью, разрывался и от безумных кличей: "За королеву!", "За свободу!". Заскрежетала сталь, с треском заломались мечи и копья от сокрушающих ударов без счёта и числа. Альфис хотела броситься в схватку, чтобы лично избавиться от всех предателей, но в этот момент Азгор крикнул Папирусу:       — Скорее, уводи отсюда Чару!       Папирус, не раздумывая, схватил девочку за руку, и они помчались в сторону барьера. Несколько стражников вырвались из общей схватки, и бросились в погоню, но Дримурр загородил им путь, призвав целую огненную стену. Альфис, увидев это, сама побежала за ними. Воя от ярости, она бросала вслед жёлтые молнии, чтобы парализовать обоих, и одним ударом секиры снести их головы. Однако, вырвавшиеся прямо из-под пола кости, едва не сшибли её с ног. Ящерица развернулась, замахиваясь изо всех сил, но не ударила, увидев на сей раз перед собой Санса.       — Оставь человека в покое! — триумфально вскричал скелет. — Я не позволю тебе причинить им вред!       — Куда ты лезешь!? — зычно вскрикнула Альфис, наступая на него. — Ты хоть представляешь, сколько времени мне потребуется, чтобы разбить тебе череп? Прочь с дороги!       — Нет! — сжал кулаки Санс, дрожа, как осиновый лист. — Тебе... тебе придётся сразиться со мной... иначе никак!       — Ты меня не расслышал? Я твой капитан и твой командир! — зарычала Альфис. — Или ты сейчас же уберёшься, или разрублю тебя прямо на этом месте!       — Так нападай! — воскликнул Санс, отчаянно пытаясь спрятать собственный испуг, и призывая кости. — Вот увидишь, я ничуть не хуже любого стражника!       Тем временем Папирус мчался вперёд, а Чара не отставала ни на шаг. Позади них гремела схватка между гвардейцами, а где-то дальше нарастал гул сотен голосов, приближающихся к королевским покоям. Неожиданно остановившись, скелет даже прислушался, и красный свет в его глазнице нервно замерцал. Чара взглянула на него:       — Что там происходит?       — Анархия... — бросил в ответ Папирус. — Кажется, что самые отчаянные сейчас рвутся к барьеру. Они ещё и не догадываются, что же их тут ждёт. Но как только узнают, то сцепятся насмерть сразу же, их больше уже ничто не удержит.       Покрепче сжав её ладонь, он снова зашагал вперёд, свернул налево, и здесь перед ними выросла гигантская стена белого света, преграждающая выход из пещеры. А за ней, сквозь туманное сияние, виднелся темнеющий лес, окрашенный последними огнями заходящего Солнца, и небо, чистое-чистое, лишь маленькие одинокие облачка умиротворённо плыли по его синему простору, постепенно отдаляясь к пылающему закату.       Папирус замер. Он впервые в жизни видел уголок этого мира, раннее чуждого ему, и знакомого только по рассказам да сплетням среди монстров. Но сейчас он видел его наяву, пускай и через барьер, но он видел его собственными глазами. Его настолько очаровала эта картина, что он и не шелохнулся, пока чем Чара осторожно не потянула его за рукав куртки:       — Папирус?       — Как же чудесно... — прохрипел скелет, всё ещё заворожённый зрелищем. — Я бы, наверное, отдал остаток жизни, отдал бы душу, чтобы очутиться там, по ту сторону.       — Только за это?       Они разом обернулись. Позади них, всего в нескольких шагах, улыбаясь и слегка щурясь от яркого света, возвышалась Андайн. Чара задрожала, крепче вцепившись в руку Папируса, затравленно глядя на учёную. Взор той презрительно и быстро скользнул по скелету, а затем с любопытством устремился на девочку. В глазах загорелся безумный интерес, в левой руке холодно блестел корпус циркулярной пилы, отчего у девочки невольно перехватило дыхание – как же знакомо было ей это ужасное оружие, что столько раз разрывало тело на части, безжалостно отрезая от последних нитей жизни снова и снова.       — Почему ты так дрожишь, дитя? — ласково спросила Андайн, чуть приблизившись. — Не помню, чтобы мы встречались хоть раз. К сожалению.       — Не надо... не подходи... — судорожно ответила девочка, всё крепче прижимаясь к Папирусу. — Я не хочу... нет... только не снова...       — О чём ты говоришь? — с удивлением спросила Андайн, не спуская с неё пристального взгляда. — Ты что-то обо мне знаешь? Он... — она перевела взгляд на скелета. — рассказывал тебе что-то обо мне?       — Возможно. — глухо ответил тот, отстраняя Чару за спину. — У меня было время, чтобы рассказать. Одну неприятную правду про тебя.       — И она поверила? Тебе? — Андайн удивилась ещё сильнее. — А он рассказывал что-нибудь о себе? Ты никогда не задумывалась, скольких детей он и его братец погубили? И ты думаешь, что он отпустит тебя?       — Он... мой друг. — тихо проговорила Чара. — Я знаю, кто он... Я верю ему.       — Друг? — она звонко рассмеялась. — Глупый ребёнок, неужели ты ничего не понимаешь... Пойдём. — она протянула руку вперёд. — Идём со мной. Скоро здесь станет слишком опасно для тебя.       — Ты не поняла. — процедил Папирус, красный огонь заплясал в чёрной глазнице. — Она никуда не пойдёт. Она всё знает.       — Знает? — Андайн изобразила лёгкое сожаление. — Тогда я могу кое-что добавить. Послушай, дитя... — она наклонилась, глядя прямо в глаза девочки. — У тебя такое знакомое личико, как будто я уже видела где-то эти испуганные глаза и эти жалкие слёзы в них. Может, твоя сестрёнка или... а может, твой братик оказался на моём столе, может, я нечаянно стала причиной их такой скорой и безвременной гибели.       Чару будто прожгло от этих слов, дыхание перехватило вновь от ужаса и от ненависти. Она никогда не слышала этого прежде, словно, и Андайн сама знала об этом. Руки затряслись от бессильного гнева, и от мысли, что это страшная издёвка есть самой настоящей правдой. Да, он был здесь! Её брат был здесь! И это она... это она...       — Ты убийца! — закричала Чара, вырвавшись из-за спины Папируса, и бросившись вперёд. — Я отомщу за него!       — Вот и умница! — воскликнула Андайн и страшный рокот циркулярной пилы разрезал воздух в то же мгновение. — Иди скорее ко мне!       Резкий замах сменился почти молниеносным ударом. Жуткое лезвие бы вспороло девочке горло, если бы Папирус вовремя не оттолкнул её в сторону. Она упала, выронив нож, и свистящий удар послышался снова. Пила снова едва не задела её, но следующему удару случится уже не пришлось. Скелет мигом призвал кости, оттеснив противницу на некоторое время прочным заслоном. Он подскочил к Чаре, подхватил на руки это удивительно лёгкое тельце, и повернулся к барьеру. Остановившись у самой стены, он на секунду заглянул в перепуганное лицо девочки, и злобно проскрежетал:       — Не вздумай возвращаться! Беги прочь!       И толкнул её вперёд. Свет на мгновение застлал ей глаза, ослепив, а затем – она уже очутилась по другую сторону магической преграды, где её уже было не схватить.       Папирус ухмыльнулся, по привычке потянувшись за сигаретами, чтобы успокоиться. Но шум пилы вмиг оторвал его от этих мыслей, заставив вновь концентрировать магию для нового удара. Он уже проклинал себя, что использовал телепортацию для перемещения себя и Санса во дворец. Это отняло столько сил, столько магии, что не было и шанса на серьёзный отпор, тем более, на спасительные бластеры.       — Девчонка ускользнула! — язвительно бросил он Андайн. — Теперь всё кончено!       — Посмотрим, дорогуша! — пропела ученая, занося пилу для новой атаки. — Тем более, что ты от меня никуда не ускользнёшь. Ты зря помог этому отродью, и за это наказание будет для тебя о-очень мучительным!       — Ну, разумеется! — бравировал Папирус. — Давай, посмотрим, чего ты стоишь в честном бою!       — Думаешь, что я ничего не знаю? — наигранно удивлённо воскликнула Андайн. — В тебе нет ничего опасного. Ты рассыпешься, стоит только пальцем тронуть твою душу. У тебя нет таких сил, чтобы навредить мне. Бедная крошка! Но ничего,— она улыбнулась, подступая к скелету всё ближе. — обещаю, что не стану убивать тебя сразу.       Папирус предательски вздрогнул. Андайн злорадно усмехнулась, и мотор пилы вновь угрожающе заревел.       — Как же я обожаю этот беспомощный взгляд!       Не в силах сдерживать себя в спокойствии, скелет отпрянул назад, призывая новые кости. Он едва сумел собрать все силы в кулак, только бы защититься любой ценой. Круша вдребезги его щит, Андайн неумолимо рвалась к нему. И впервые за долгие годы Папирус ощутил в своей душе настоящий ужас.

***

      Чара очутилась дома. Мгновение слепящего света и вот уже знакомый лес шумел вокруг под порывами июльских ветров. Тепло. Первое, что почувствовала она, очутившись здесь снова. Мягкие лучи заходящего солнца скользили в свежей листве, согревая, и уже ничуть не обжигая. Воздух. Чистый воздух. Жизнь. Это было прекрасное чувство и настолько сильное, что на пару минут девочка забыла почти обо всём. Адская какофония сражения неожиданно кануло теперь в тишину, оставшись, казалось, где-то запредельно далеко отсюда. Но воспоминания о ней яркими тенями вставали перед её глазами, как только первая пелена счастья возвращения спала с глаз. И Чара вновь повернулась к барьеру.       С этой стороны он уже был не той стеной света, а являл собой лишь чёрную зияющую пещеру, во мраке которой ничего нельзя было разглядеть. Этот мрак и был той завесой, что скрывала подземный мир от человеческого взгляда. Чара невольно шагнула ей навстречу, но остановилась. Ей только что подарили это спасения, ей позволили дотянуться до надежды и обрести свободу, вернуться домой.       Но ведь где-то там, за этим тёмным миражом ещё гремела настоящая бойня, её друзья были всё ещё там, сражаясь, защищаясь, и умирая. Азгор, Санс, Папирус… Что они чувствовали сейчас? Чара вздрогнула, она словно видела в этом мраке перед собой знакомые образы, теряющие последние силы, слабеющие с каждой секундой, и на шаг подступая к такому близкому и страшному концу. И это всё из-за неё! Если бы они все не оказались в тронном зале, если бы не видели в ней надежду, если бы они верили в её силы... И если бы только она сама верила в собственную решимость.       Но она не верила. Она была готова к борьбе, к самой ожесточённой и суровой схватке, но только не к убийству. Может, не сделав тогда этого удара, она чувствовала бы себя совсем иначе, и смогла дать королеве достойный отпор. Но убить? Нет, ни за что, она больше не поступит так. И её брат бы так не поступил, значит, и она не посмеет оступиться от этого принципа, даже если бы в её руках была сила богов.       И всё же они в опасности. И она может ещё их спасти. Ей нужно быть сильной, ведь в ней течет решимость.

***

      — О, ты только взгляни на эти рейтинги! Я никогда не видел такого прежде!       Яркий свет слепил Чаре глаза, мутными сверкающими пятнами расплываясь и мерцая. Она с трудом поднялась на ноги, не веря, что получила такую неожиданную передышку в этой, казалось, бесконечной череде вспышек, взрывов, ударов, которые за столько попыток почти истощили её силы. Напстатон, блистая своим синим металлическим корпусом, торжественно парил над этой смертельной ареной, положив все четыре руки на два дистанционных пульта, с помощью которых он с лёгкостью мог активировать очередной "смертельный трюк", оставаясь при этом в полной недосягаемости для любой атаки.       Но горящий взгляд его теперь был не устремлён на девочку, а был прикован в большому экрану позади неё, где тонкая жёлтая линия застыла, чуть колеблясь, на высочайшей отметке зрительских рейтингов. Напстатон некоторое время почти благоговейно смотрел на невиданную прежде для себя картину, пока вдруг не разразился искажённым электронным хохотом, вырвавшимся из его шипящего нагрудного динамика.       — Как это мило! — воскликнул он, ожесточённо вцепившись в один из пультов, будто намереваясь швырнуть его. — Как мило заблуждаться насчёт того, будто это и есть моя заслуженная похвала! О-о, Напстатон, какой же ты всё-таки безмозглый! Они хотят вовсе не этого, слышишь? Они ждут совсем другого!       Он развернулся лицом к телевизионным камерам, свисающим с потолка, и, будто оскалившись, напыщенно-торжественно прорычал:       — Дорогие зрители, мои самые достопочтенные, самые преданные и безгранично мною любимые поклонники, покорнейше прошу у вас прощения, что задерживаю момент, которого вы все так давно ждали! Как видите, мои боевые ресурсы полностью истощены, и у меня попросту не осталось сил, чтобы уничтожить этого человека! И вы прекрасно знаете, дорогуши, все до единого, что именно это означает! Победитель может быть только один!       Робот наконец спустился к сцене, и неожиданно помог девочке подняться на ноги. Затем слегка отряхнул её одежду, поправил причёску и, развернув в сторону камер, всё так же провозгласил:       — Дайте крупный план! Смотрите, дорогуши, смотрите, вот и наш безусловный чемпион в этом поединке, который выстоял против всех моих атак в честном бою, и я оказался бессильным и ничтожным против такой силы! А это значит, что настал тот самый день, долгожданный день нашего последнего эфира!       Чара обернулась к Напстатону, робот был прямо перед ней, зависнув в воздухе уже без всяких пультов. Взгляд его, как и прежде, оставался скорее насмешливо-озлобленным, но свет в глазах уже заметно дрожал. Он похлопал её одной из четырех ладоней по плечу, сдавленно усмехнувшись, то ли из-за дефекта звука, то ли из-за сильного волнения.       — Всё, это шоу почти окончено, дорогая. — тихо проговорил он, чтобы слышала только она. — Мои зрители ждут достойного и зрелищного финала. Они ждут моего бесславного конца прямо на этой сцене. Понимаешь? — он коротко обвёл руками арену. — И сегодня, и до этого, всё шло именно к такому завершению, и час ему пришёл. Я подумал, что, может, сейчас, когда они увидят, как я разделаюсь с тобой, как я получу твою душу, подниму её над своей головой, то они наконец перестанут ненавидеть! Они прекратят звонить сюда и бросать мне в лицо, что желают мне смерти! И сегодня они смотрели это шоу не ради меня. Их сердца замерли в предвкушении моего смертельного провала. Ты понимаешь? — он легонько потряс её за плечи, зрачки его нервно тряслись. — Тебе нужно оправдать их ожидания, тебе нужно подарить им это, мы обязаны служить капризам зрителя во чтобы ты ни стало!       — Нет! Я не могу! — вскрикнула Чара, вырвавшись из его рук. — Оно... оно... не может закончиться вот так! Я этого не сделаю!       — У меня больше нет выхода! — обречённо протрещал Напстатон. — Это был мой последний шанс разрушить все предубеждения, что годами гонялись за мной, но вместо этого они разрушили именно меня! Я проиграл, и это очевидно. И не только тебе, но и себе самому. Я хотел перечеркнуть правила этой игры, где все друг друга только и делают, что ненавидят и бояться! Хотел стать первым кумиром, которого бы монстры именно обожали, который смог бы их воодушевить не силой и угрозой! Но... тщетно, тщетно! Я так и остался частью этой игры, ведь меня всё также ненавидели, но боялись растерзать, ведь я был создан страхом более сильным для них всех. Поэтому они не трогали меня, и дело тут не в жалости или, ха, любви... дело в гнили, которая нам всем въелась в наши головы ещё сильнее, чем людям. Так пусть же я качусь к чёрту, но там мне уже будет совершенно плевать!       Динамик с шипением замолк. Напстатон развернулся боком к камере, скорбно опустив все четыре руки в знак поражения, и немигающим взором уставился на Чару:       — Давай, дорогуша! Мы и так слишком затягиваем, они ждут!       Жёлтый свет по-прежнему горел в его глазницах, механические зрачки застыли, словно демонстрируя спокойствие и отчужденность. Робот был неподвижен. Но девочка чувствовала это сильное напряжение, исходившее даже от него. Мерный звук механизмов, словно биение железного сердца, вырывался из-под стальной пластины. Ритмичный, ясный, но торопливый. Чара содрогнулась, и дрожащая рука с трудом подняла оружие для удара.       — Хорошо... всё правильно. — успокаивающе протрещал Напстатон, не двигаясь с места. — Бей резко и сильно, в правый верхний край моей защитной пластины, там слабое место в моей броне. Андайн специально сделала так, она не хотела возиться со мной долго, если вдруг взбунтуюсь и намерюсь выбить ей мозги. Всё просто, ты справишься, это всего один удар и только.       Чара с трудом вдохнула напряжённый воздух, закрыла глаза, коротко замахнулась, и, едва не теряя равновесие, обрушила единственный удар почти вслепую. Но не промахнулась. Нож распорол прочную сталь, как горячее масло, и погрузился в грудь робота. Напстатон дернулся, будто в предсмертной конвульсии, отпрянул назад, и свет в его глазах угрожающе потускнел.       — Ты слыш… ишь... их? — едва разборчиво трещал динамик. — Эт… это... они! Гр...гром ап... аплоди… сментов в тв… твою честь! И я... и я... бла… го… да... рю... те... бя!       Синие электрические дуги ярко озарили всю сцену, прежде чем свет в глазах работа резко потух, двигатели остановились, и тот словно обмяк, а затем со страшным грохотом рухнул на арену. Мгновение спустя его дребезжащие механизмы затихли окончательно. Только протяжное гудение массивных камер ещё висело над всем залом, но это только подчеркивало ту необычайную, странную тишину, которая воцарилась сейчас здесь.       Чара почти минуту не шевелилась, не зная, что ей делать. Прямо перед ней лежала бесполезная груда металла, что ещё минуту назад была живым Напстатоном. Едва ли робота можно было снова починить, Чара уже не верила в это. А затем, когда шок отпустил её, она бросилась прочь, прочь от этого страшного места, от сотен пристальных взглядов, что ликовали в этот миг, глядя на поверженного робота, так и не ставшего кумиром для них.

***

      Две заклятые и беспощадные силы сцепились в кровавой и смертельной борьбе. Одну из них обуяла жажда свободы, другую – жажда возмездия. И здесь, в тронном зале, в последней святыне этого мира, монстры схватились друг с другом в безумной бойне. Никто и ничего уже не понимал, все бросались друг на друга, опьяненные жаждой крови, через которую они рвались к своей цели. У кого не было оружия, то тот шёл в бой с голыми руками, в ход шли и когти, и зубы, всё что могло убивать. Почти все гвардейцы пали, оставшиеся дрались с простыми монстрами, топча тела бывших товарищей. Рвали и уродовали друг друга, вцеплялись и впивались в глотки, били со всей силы, били насмерть. Монстры, так долго таившие в себе это безумие, теперь выплёскивали его наружу. Крики, вопли, визги, стоны, всё смешалось, нависая чудовищным гулом над безжалостным побоищем. Убивали за королеву, убивали за свободу, за собственные обиды, и чем дальше, тем более без всякой причины. Барахтаясь в собственной крови, этот мир только сейчас явил всю свою невиданную прежде жесткость, непримиримость, и ужас.       Азгор, сдерживающий гвардейцев, что прорывались к барьеру, тяжело упал на одно на колено, больше не в силах стоять на ногах. Он был весь в крови, всё тело жгло от нестерпимой боли, что до сих пор отзывалась от тех страшных ударов мечей, копий и топоров, которые обрушились на него. Перед ним, как груда исковерканного металла, лежали мёртвые стражники, пораженные огненными атаками. Магия отняла у Дримурра почти последние силы, а раны, которыми было истерзано будто всё его тело, забирали и этот остаток. Хранитель Руин понимал, что ещё чуть-чуть и сознание покинет его, ещё совсем немного и он тоже падёт. С трудом он обернулся в сторону барьера, но видел лишь белый отблеск света, играющий на мраморной стене пещеры. Он не знал, что произошло там, но был уверен, что девочка сумела спастись, и монстры разорвали её на части. Папирус должен был защитить её, он бы сумел это сделать, непременно сумел. Азгор закрыл глаза, пытаясь собрать хоть немного утекающих сил, что ещё оставались у него пока.       Но в этот момент кто-то сильно ударил его в грудь, и в следующую секунду челюсти вонзились в его горло. Он инстинктивно попытался вдохнуть воздуха, но не смог этого сделать. Перед глазами всё закружилось, а затем резко потемнело, теряя всякое очертание. Из растерзанного горла короля вырвался судорожный свист, и его могучее тело обмякло и рухнуло на землю. Догго, небрежно утерев рукавом кровь со своей морды, несколько мгновений разглядывал застывшее лицо короля своими мутными голубыми глазами, в которых блестела звериная ярость. Он поднял голову, огляделся вокруг, выискивая кого-нибудь из оставшихся "союзников", взгляд его зацепился за Альфис, вступившую в бой с Сансом.       Догго оскалился, спрыгнул с груди павшего Азгора, и хотел поспешить на помощь капитану, но путь ему неожиданно преградил Первый Королевский Стражник, только подоспевший со своего поста в Хотленде.       Санс никогда прежде не бился против своего капитана насмерть, но сегодня всё было из ряда выходящим вон. Альфис рвалась в бой, мастерски уклоняясь от всех его атак, но ещё не решаясь подступить поближе и нанести упрямому скелету смертельный удар. Она видела, как он дрожал, как он боялся её, но он не останавливался, его атаки не слабели, не становились менее опасными. Стена из костей – удар и всё вдребезги, синие кости – прыжок вправо, а затем вперёд, чтобы не попасть под эту подлую атаку из-под земли. Санс держался достойно, ещё бы вчера она могла даже лишний раз гордиться за него, но его упорство сейчас, шло вразрез со всем о чём она только думала, и чего желала достичь всеми фибрами души.       — Ещё не надоело? Тебе так хочется нарваться на собственную смерть? —неистовствовала Альфис, лихорадочно круша кости Санса.       — Я выполняю свой долг! — воскликнул скелет, призывая синие атаки, чтобы задержать капитана хоть на йоту, и дать себе маленькую передышку. — Человек – мой друг! Папирус – мой брат! Я не могу иначе! Не могу!       — Вот оно как! — зарычала Альфис, ловко уворачиваясь от целой стены парализующей атаки. — Как быстро ты променял мою дружбу на дружбу с этим грязным убийцей!       — Не говори так! — запальчиво воскликнул Санс. — Ты всё ещё мой друг, но ты хочешь причинить им вред! И я не посмею допустить этого!       — А разве ты не пытаешься сейчас причинить вред мне? — взревела Альфис, рассекая секирой очередную серию костей, вырвавшихся из-под пола. — Что это отродье только сотворило с тобой?!       — Я защищаю их! Я не хочу навредить тебе, Альфис! — уязвлённо ответил скелет, резко ослабив собственные атаки. — Если ты не тронешь их, то я перестану сражаться с тобой!       Альфис удивлённо остановилась, не нанеся очередной удар, и Санс заставил замереть все летящие в неё кости в воздухе. Скелет смотрел на неё, в его белеющих зрачках искрился и страх, и сочувствие, от его былого боевого азарта и пыла не осталось почти и следа. Капитан гвардии растерянно огляделась, будто только сейчас увидев, какая жестокая бойня развернулась совсем рядом с ними. Они стояли в центре этого хаоса, единственные, опустив оружие, но всё происходящее вокруг и все втянутые в это словно и не замечали их. Альфис видела, как падали в крови падали монстры подле неё, как катались по полу раненые и сцепившиеся в жестоком бою, как всё вокруг было пропитано сотрясающим звучанием боли и страданий. Она впала в исступление на какое-то время, безучастно, растерянно уставившись на этот бой, без смысла и пощады.       Всё рушилось. Всё гибло и умирало прямо на глазах. Прямо здесь, в этом самом тихом месте в Подземелье, в покоях королевы. Её разбитый взгляд обратился в сторону королевского трона и, с отчаянным вскриком, она увидела, как и там монстры схватились между собой, бесстыдно топча ногами бездыханную королеву. Слёзы, да, это слёзы, подступили комом к её горлу, когда она понимала собственное бессилие в том, чтобы прекратить это. Руки её впервые задрожали, верное оружие потяжелело, ровно как и броня. Она стиснула зубы, задыхаясь от паршивого ей этого чувства, что душило её теперь изо всех сил.       — Альфис? Альфис, ты в порядке?       Санс робко приблизился к ней, дрожа, даже, кажется, постукивая зубами. Кости исчезли, синее пламя в его пурпурных рукавицах погасло. Альфис исступлённо взглянула на них, а затем и в белые зрачки скелета. Надежда? Да, в них был её блеск. Он хочет, чтобы всё было, как прежде. Но королева мертва, монстры теперь и здесь и там убивают друг друга за эту мерзкую свободу, и всё, всё, ради чего эти годы держался этот крепкий порядок, теперь было бессмысленно. Королевы больше нет, а значит нет больше и всего Подземелья. Ничего больше не осталось! Альфис стиснула зубы, буравя взглядом Санса. Почему он не понимает? Почему этот человек для него выше монстров, выше друзей, выше самой королевы..? Почему он не схватил его и не пронзил его костями, ещё до того, как стража добралась сюда? Почему...       — Альфис? — дрожа, как в лихорадке, Санс слабо потряс её за плечи. — Скажи же хоть что-нибудь! Альфис!       — Жалкий... — едва слышным, страшным шепотом изрекла Альфис, словно куда-то в пустоту. — Ничтожный... Как же ты... как же ты только...       Жёлтый разряд резко полыхнул в её руке, и Санса, как тряпичную куклу, с силой отшвырнуло на землю. Он попытался вскочить и снова призвать кости, но не смог и пошевелиться. Альфис парализовала его. Ещё пара секунд и зловещая фигура капитана нависла над ним. Молча, не спуская глаза с беззащитного скелета, она занесла топор, нацелившись прямо в эти испуганные, но такие отвратительные ей теперь глаза.       — Я верила тебе! — вскричала она, держа секиру над плечом. — Я верила! Верила всем сердцем! Ты... ты подвёл меня, Санс! Ты променял свою священную клятву на самое гнусное, что только можно было!       — Не надо... не надо... Альфис! — Санс едва мог говорить, но его голос звучал так испуганно, и так жалобно, что рука Альфис дрогнула, на мгновение она увидела перед собой не заклятого предателя, а того маленького скелета, что в один день появился на пороге её дома. Выглядевший как ребёнок, потерявшийся в тёмном лесу, но с искренней решимостью стать отважным гвардейцем. Ведь тогда она сжалилась над ним, почему сейчас она не может поступить...       Тяжёлый удар в висок оборвал в ней все чувства и мысли в один момент. Лезвие алебарды раскроило ей череп, и капитан гвардии рухнула без единого вскрика, в тот же провалившись в вечную мглу. Затем кто-то схватил Санса за руку, и одним рывком поставил на ноги. Это был Догамий.       С рассеченной губой, в окровавленном и почти растерзанном плаще, стражник держал его за плечо, хрипло и тяжело дыша, крепко сжимая сломанное оружие в одной, ещё не покалеченной, лапе. Он хлопнул Санса по спине, и сдавленно выпалил:       — Давай, приходи в себя! Тебе надо помочь Папирусу! Азгора убили, Санс, больше некому это сделать, давай же! — пёс тряхнул его погрубее, пытаясь вывести из оцепенения. — Я должен задержать остальных гвардейцев, а ты помоги ему и человеку!       Догамий кивнул в сторону барьера, а затем развернулся и с клокочущим лаем помчался на Догго, который тоже ковылял к выходу из Подземелья, держа наперевес отнятый у убитого Первого Стражника меч. Санс вздрогнул, будто пробуждаясь только сейчас, и, едва разъяренные рыки и взвизги двух схватившихся псов долетели до него, как он сорвался с места, и, петляя как заяц между другими монстрами, бросился в сторону барьера.

***

      Альфис долго стояла перед запертыми белыми дверями, никак не решаясь войти внутрь. Красная кнопка горела прямо перед ней, молча и холодно упираясь в неё своим тусклым светом. Но капитан всё же взяла в себя в руки, и нервно вдавила кнопку до противного сигнала затяжного сигнала. Со скрипом массивные механических створки скользнули в стороны, расступаясь перед ней, и открывая путь вперёд, в тревожный полумрак лаборатории.       Альфис медленно зашагала внутрь, невольно озираясь по сторонам. Жаркие огненно-рыжие тона Хотленда сменились неприятным зеленоватым светом. Двери быстро сомкнулись вновь, оставляя Альфис внутри, и уже совершенно одну. Она постояла с минуту на месте, по привычке прислушиваясь к каждому окружающему шороху, пока её глаза привыкали к столь знакомой, но непривычной обстановке. Между тем, она подумывала над тем, куда же ей стоит направиться в этом огромном здании, которое всегда казалось ей бессмысленным лабиринтом однотонно-мрачных комнат и коридоров, где бродить в одиночку, сложно признаться, но было не по себе даже ей.       — Да тут и сам чёрт ни за что не разберется. — злобно проворчала Альфис себе под нос, и направилась в сторону лифтов. — Что за гиблое место, а ведь ещё и под королевским крылом!       У самых дверей она остановилась, бросив короткий взгляд на схематичную карту, привинченную к стене. Чёрно-белое перекрестье многочисленных линий, образующих даже здесь совершенно непонятную картину, только заставили её понервничать сильнее. Кнопка вызова лифта звякнула под грубоватым ударом, и совсем скоро, кабина спустилась к ней.       Здесь было неприятно. Чертовски неприятно и чересчур темно. Альфис всегда думала, заходя сюда, что даже стоя перед королевой дрожь не продирает её также сильно, как за порогом лаборатории. В этой крепости, раскинувшейся посреди лавовых земель Хотленда и обитала, будто отрешившись от мира сего, вторая тень владычицы монстров. Прошлое Андайн не осталось даже на смутных задворках памяти, иногда Альфис казалось, что ничего такого и не было вовсе, просто самообман, мираж воспоминаний, не более того. Лишь смутный образ маленькой и пуганой рыбки, маячащей где-то в зарослях Ватерфолла, изредка промелькивал перед глазами, когда она проходила там снова, верно неся свою службу. Да, маленькой и испуганной...       Альфис подавленно вздохнула. Кого-то страх перед всеми опустил на самое дно, в самую тишь, чтобы не нашли другие, но Андайн оказалась не из их числа. Альфис припоминала, как она радовалась за неё, видя как крепнет слабая воля, как блеск в глазах всё больше отливает всполохами холодной решимости, как она становится такой похожей, такой близкой ей... А потом что-то случилось, совершенно внезапно, словно опомнившись от минутного забытья, она вдруг поняла, что не узнаёт Андайн. И, кажется, что ничего не изменилось, и что у них по-прежнему много общего, но это общее было каким-то неправильным, каким-то искажённым или даже уродованным? Что это было? Альфис не могла найти ответ, поэтому и всё давно ушедшее и казалось теперь таким неестественным, таким мнимым и надуманным. А даже если всё так и было, то вернуться к нему вновь уже невозможно, какие бы перемены не явились в этот мир.       Альфис интуитивно поднялась этажа на три, затем, миновав ещё один затяжной зеленоватый коридор, очутилась перед белой дверью с лаконичной красной надписью "Наблюдение". Это было едва ли ни единственное место, знакомое ей здесь. Уповая на счастливый случай, Альфис схватилась за ручку и решительно толкнула дверь вперёд.       — А ты добралась довольно быстро. — с усмешкой сказала Андайн, слегка отвернувшись от нескольких горящих экранов, где отчётливо виднелись изображения из различных районов Подземелья. — Я думала, что у тебя это займет чуточку больше времени.       — Я всё-таки не настолько глупа. — зарычала Альфис, проходя в небольшую тусклую комнату. — Уж где-где, а даже в паре сотен комнат я отыщу верную, иначе бы королева никогда не сделала бы меня капитаном.       — Да, капитаном гвардии, которая так часто упускает из-под самого носа человека. — Андайн развернулась к ней, в бледном свете мониторов её глаза заблестели. — А ведь души людей так бесконечно дороги здесь, большую ценность и представить себе сложно. — она негромко рассмеялась. — Не злись, мне тоже сейчас не до этого. Как и тебе, не так ли?       — Ну, есть одно дело... — слегка замялась Альфис, едва поумерив свой было воспрянувший боевой пыл. — Я понимаю, что глупо тащиться к тебе по какому-либо совету, а уж за помощью так и тем более, но одному гвардейцу сейчас помощь нужна.       — Заботишься о них? — Андайн с напускным удивлением покачала головой. — Не припоминаю тебя такой, с чего это вдруг такая нежность?       — Эй! Это совсем другое! — озлобленно вскрикнула капитан, невольно сжав кулаки. — Вернее, не совсем... — она раздраженно помотала головой. — чёрт, обязательно нужно было сбивать меня? Я так до самого вечера не объясню!       — Ну хорошо, хорошо, рассказывай. — ученая махнула рукой, вновь повернувшись к камерам. — Будем считать, что ты меня заинтриговала.       Альфис тяжело вздохнула, небрежно взяла стул, стоящий поблизости, и, усевшись подальше от собеседницы, нерешительно начала:       — Меня немного волнует один мой подопечный. Стражник, хоть и недавно в наших рядах, но подаёт неплохие надежды. В нем полно энергии, полно сил, короче, он почти прирожденный боец. Но вот легкомысленный, да... Я бы даже сказала, слишком. Мне кажется, что в нём слишком много этой сентиментальной дряни, которую он хоть и умеет прятать, но иногда она становится ему настоящим врагом в бою. Я столько времени вбиваю ему в голову мысль о том, что таким гвардеец быть просто не может, и он это понимает, он всё это понимает! Но меня терзает то, что окажись он в схватке с человеком также слаб, ошибись он хоть на секунду, и тот просто размажет его без всякой жалости! Поэтому... аргх, я долго над этим думала, и тут вспомнила как ты рассказывала про эту... как же... решимость?       — Решимость? — Андайн резко и холодно взглянула на неё. — Это очень ценный материал, необходимый для моих исследований, я не могу так просто тратить его на каждого встречного.       — Но у тебя же должно быть его много! — воскликнула Альфис с заметной тревогой в голосе. — У тебя есть души людей, а ты сама говорила, что у них всегда полно этой решимости! А я не прошу у тебя её слишком много!       — А кто же этот счастливчик, Альфи? — насмешливо спросила Андайн, глядя ей в глаза. — Хотя, нет, не отвечай! Дай мне угадать, это же твой любимчик Санс, верно?       — Не любимчик! — ощетинилась Альфис, зло сверкнув единственным глазом. — Просто я волнуюсь за него, как капитан гвардии за своего стражника!       — И как за своего друга, да? — лукаво прищурилась Андайн, а затем поднялась на ноги. — Альфис, а ты изменилась, очень изменилась. Правда, я ещё не знаю, к лучшему ли такое изменение, не сделает ли оно и тебя слишком мягкосердечной. Я знаю, что у твоего Санса есть и брат, который во всём потакает младшему. Может, стоило бы лучше провести с ним опыты с решимостью? Согласно информации из общей базы о душах монстрах, что успел составить Гастер, его душа просто ничтожна слаба, да и ты не питаешь к нему особо глубоких чувств, как к братцу. — она с усмешкой отмахнулась. — Просто шучу, милая, такой материал мне и даром не нужен.       — Так ты поможешь мне... Андайн? — Альфис слегка потупила взгляд и встревоженно вздохнула. — Пожалуйста... прошу, я не желаю, чтобы какой-нибудь человеческий выродок... убил его. Ты же знаешь, что в этом их природа, она не знают иного языка, кроме насилия.       — Ладно. — сухо ответила Андайн. — Так и быть. Я помогу тебе. Приведи его ко мне через два дня, и я всё сделаю.       — Отлично! — воспрянула духом капитан, вскочив со стула, и в голосе её зазвучала радость. — Эм... спасибо, Андайн. Это... это правда будет для меня важно.       — Не за что. — ученая взяла со стола тетрадь в плотной чёрной обложке, и раскрыв её, направилась к выходу. — Мне нужно будет поработать сейчас. Да... — пробормотала она, чиркнув пальцем по одной из страниц. — сегодня возьмём его, а если не продержится, то и её тоже. — она подняла глаза на Альфис. — Я буду в операционной, если вдруг ещё что понадобится. Только стучись погромче, ладно? Ты же знаешь, как они будут визжать... — она с сожалением вздохнула. — Больше головной боли, чем хоть крошечной пользы.       Альфис промолчала, прекрасно понимая, о чём она говорит. Она не раз сама слышала эти ужасные, истошные крики, бродя по полутемным коридорам, пытаясь разыскать ученую. Чей-то жалобный и протяжный плач доносился до неё несколько раз, казалось, из самых холодных глубин этой дьявольской лаборатории. Альфис никогда не решалась заглядывать в здешние посторонние комнаты, и лишь единожды переступила порог "операционной", о чём пожалела слишком быстро.       Андайн уже ушла, а она всё стояла посреди этой маленькой комнаты, пытаясь прогнать от себя воспоминания тех моментов, когда даже ей, не брезговавшей порой жаждой крови и беспощадных расправ, пришлось содрогнуться перед увиденной жестокостью.       — Прекрати, прекрати это, успокойся! — шептала она, схватившись за голову. — Всё это лишь плохие воспоминания! Соберись, Альфис, тебе надо рассказать обо всём Сансу, думай сейчас только об этом, да, ни о чём другом.       Вновь взяв себя в руки, она нащупала в кармане телефон, торопливо набрала знакомый номер и уже уверенно нажала кнопку для вызова. Он не должен был услышать её тревог.

***

      Удивительно, каким длинным показался ему этот бой. Возможно, настолько жалки оказались его силы, что истощение казалось настоящей вечностью, да и его соперница, казалось, не слишком спешила избавиться от него. Но в какой-то момент Папирус понял, что магия больше не отзывается, и его душа, как пустой сосуд, теперь лишь слабая оболочка, готовая разбиться вдребезги со следующим ударом. Скелет оперся на холодную стену возле самого барьера, ноги его подводили, и только глаза ещё зорко могли следить за врагом. Впрочем, вышел слишком слабый блеф, что не смог бы и смутить её хоть на секунду.       — Всё ещё делаешь вид, что можешь держаться? — спросила Андайн, стоя неподалеку, сжимая в руках пилу.       — Я-то могу, и не в таких передрягах бывал. Тебе даже и не снилось. — сдавленно усмехнулся скелет, едва стоя на ногах об бессилия. — Хотя, таким как ты, кошмары снится не могут...       — И что ты такой сердитый? — Андайн зашагала к нему, уже без особой опаски.— Чем же я так обидела тебя, что эта ненависть так и рвётся наружу?       Она поравнялась с ним, с усмешкой оглядела ослабевшего скелета и с издёвкой протянула:       — Ну-у, вот она я, прямо перед тобой. Такая беззащитная, такая самонадеянная и глупая в сравнении с твоими силами. Давай, Папирус, уничтожь, избавься от меня, я знаю, как ты этого хочешь!       — Опять эти мерзкие замашки... — скелет с холодной решимостью посмотрел ей в глаза. — Сколько можно делать этот дурацкий вид, выставляя собственное лицемерие за благородство? Сколько несчастных надеялись на спасение, когда ты несла эту чушь им в глаза, пряча за спиной эти паршивые инструменты? Зачем это всё? Ради чего?       — Если бы ты хоть раз видел этот блеск в глазах, эту жалкую надежду, что их не ждёт невыносимая агония, ты бы не задавал подобных вопросов. — улыбнулась Андайн, барабаня пальцами по корпусу пилу. — У взрослых всё немного не так, они пытаются не казаться слабыми, они могут почуять обман, но если это не взрослый монстр... — её глаза плотоядно засверкали. — тогда всё зрелище намно-о-ого интересней, Папирус. Тебе бы стоило хоть один раз увидеть, и потом бы ты уже о таком никогда не забыл!       — Да! Я бы скорее расшибся вдребезги, чем жил с таким... чувством! — прохрипел скелет, опершись рукой на стену. — Чёрт с ними, с людьми, но сколько семей здесь проливало слёзы, из-за того что кто-то не вернулся домой, и по твоей вине! Они же тоже монстры, мы все жили в этой дыре, едва сводили концы с концами, без проблеска надежды, но тебе было и на это плевать!       — Разумеется! У меня же была своя работа! — негодующе воскликнула Андайн. — Я искала способ вытащить всех из этого места, понимаешь? Только я одна! И ради этого я имела право жертвовать любым! Это всего лишь материал, что дрыгается и ревёт до поры и до времени. Я никого не звала в свою лабораторию, все эти глупые дети сами виноваты, что они сунулись куда не следует, а их заботливые родители не втолковали в маленькие черепушки, что я ни с кем не стану играть, и не стану жалеть. Впрочем, — она выпрямилась, и её губы застыли в злорадной усмешке. — эта детская наивность мне была только на руку. Взрослые монстры пытались бежать и прятаться, когда чувствовали западню, а эти, милые создания, порой были так счастливы мне, как спасителю...       — Мне так жаль, так жаль, что я не разделался с тобой раньше. — процедил Папирус, и красное пламя яростно заплясало вновь в чёрной глазнице. — Я бы отвадил такую тварь от этого мира, от монстров, от остатков жизни, что ещё мы могли сохранить.       — Молодец, Папирус. — трепетно прошептала Андайн. — Даже полураздавленным, ты держишься ещё очень хорошо. Я восхищена тобой.       В следующий момент череп Папируса с силой ударился о камень, а затем, новый толчок заставил его больно упасть на спину. Скелет зарычал, пытаясь подняться, но кованый сапог с силой вдавил его грудную клетку в землю. Жалобно и нестерпимо затрещали кости.       — Что дальше, дорогуша? — игриво спросила Андайн, стоя над ним. — Проломим тебе сразу грудь и вырвем душу, или же тебе страшно уходить так быстро? Не торопись, подумай немного, Папирус...       Скелет отвернул голову, пытаясь призвать хоть немного магии, хоть всего одну атаку, чтобы изрешетить эту фурию в один миг, но тщетно. Ни единой кости, ни одной искорки в воздухе, он был полностью опустошён. Железная подошва надавила сильнее, кости едва не сломались, Папирус стиснул зубы, лишь бы не закричать от невиданной прежде боли.       — Ну же, скажи мне хоть что-нибудь. Я же не кусаюсь, глупышка. А, впрочем, молчи пока, если хочешь.       И тут снова заработала пила, а вместе с тем тяжесть с его груди исчезла, но он не успел и пошевелиться, как страшная боль врезалась в его правую ногу, чуть ниже колена. С жутким треском пила вонзилась в кость, медленно рассекая её. Ошмётки летели в сторону, лезвие дробило и уродовало ногу, а Папирус не мог и дернуться, скованный ужасной конвульсией, он раскрыл челюсти, и лишь беззвучный вопль вырывался из них. Что-то треснуло вновь и пила смолкла – отсечённая кость отлетела в сторону. Андайн посмотрела на него:       — Как ощущения!? — с издевательской усмешкой воскликнула она, уже войдя в свой кровавый азарт. — Тебе было больно?! Больно?! — сапог с силой врезался ему в бок, отчего одно ребро переломилось. Но скелет не мог ничего выговорить, тело будто не слушалось его, и он ничего не мог поделать с этим. — Ладно, если тебе так нравится помалкивать, то мы продолжим дальше! — Андайн наступила на его правое плечо. — Избавим тебя теперь от косточек и здесь!       — Оставь его в покое!       Учёная изумлённо обернулась, но в этот момент кто-то сбил её с ног, а затем раздался крик. Чара, бросившаяся на неё, ударила её ножом, сильно порезав бок. Белая ткань халата тут же пропиталась тёмной кровью. Андайн болезненно вскрикнула, рефлекторно зажимая жгучую рану. Девочка, споткнувшись, упала на пол, сильно ударившись головой о каменную гладь. Её оружие со звоном отлетело в сторону.       — Маленькая ты дрянь... — прошипела Андайн, вцепившись одной рукой в порезанный бок. — Думала... думала, что сможешь этим застать меня врасплох? Глупая... глупая девчонка! — засмеялась она, резко подавшись вперёд, и схватив Чару за руку, рывком подтащила её к себе. — Ты сама пришла... ко мне... и больше уже не вырвешься!       Прижимая одной рукой кровоточащую раны, она перевернула девочка лицом к себе, и пальцы впились в её тоненькую шею, железными тисками сжимаясь на ней. Чара закашлялась, пытаясь оторвать от себя руку учёной, но хватка той становилась только сильнее и сильнее. Девочка быстро задыхалась, жизнь затухала, вместе с тем, как скоро слабели её попытки отбиться от Андайн. Папирус захрипел, пытаясь дотянуться до ножа, что лежал так рядом, но руки не слушались, руки чудовищно дрожали. Он слышал, как погибает она, в его черепе, в хаосе боли, почти стучали эти умирающие всполохи жизни, но он не мог прийти на помощь, как сумела она.       И тут знакомый белый луч, горячий как пламя, рассёк воздух на мгновение. Раскатистый грохот бластера прокатился по пещере. Папирус с изумлением перевёл взгляд, и увидел Санса, с зависшим над ним гигантским черепом, с распахнутыми челюстями, в глазницах которого сверкал лиловый огонь. Чара почувствовала, как дрогнули и ослабли пальцы, держащие её за горло, и, с трудом открыв глаза, увидела над собой уже не Андайн, а что-то ужасающее, бесформенное, рассыпающееся в чёрный пепел. Тепловой луч в одно мгновение почти испепелил её, не оставив почти ничего, что могло бы напомнить о её прежнем облике. Полусожжённое тело подкосилось, рухнуло на пол, и замерло уже окончательно.       — Человек! Папирус! — Санс подбежал к ним, растерянный, казалось, до глубины до души, и всё ещё держа бластер наготове. — Эй, всё вы живы?       — Да... — выдохнула Чара, откашлявшись, и поднимаясь на ноги. — Спасибо, Санс. Ты очень вовремя!       Они оба взглянули на лежащего Папируса. Тот, опершись руками на пол, уже слегка приподнялся, и взглянув на искалеченную ногу, саркастически прохрипел:       — Кажется, большую часть от меня всё же сохранили. И на там спасибо. Правда, подняться теперь будет тяжеловато...       — Папирус! — Санс испуганно засуетился вокруг него, пока наконец не перекинул руку брата через собственное плечо, и, вместе с Чарой, они подняли раненого скелета.       — Непривычно, когда она всего одна! — с горечью усмехнулся Папирус. — Милорд, вы уж простите, что теперь стал такой бессмысленной ношей для вас, скверно получилось.       — Да будет тебе! — раздраженно, но без всякой злобы, с беспокойной заботливостью воскликнул младший скелет, покрепче держа его за руку. — Ты же мой брат, как ты можешь быть ношей для меня? Даже не думай, что я брошу тебя из-за этого!       — Вот счастье! Даже не выгнали со службы. — скелет всё отшучивался, видимо пытаясь перебороть боль. — Благодарю, милорд...       — Брось это, Папирус! Всё кончилось! Я больше никакой ни "лорд", я никогда... и не был им. — Санс виновато поник головой. — К чёрту, это какие-то глупые детские игры!       — Сможешь идти? — спросила Чара, поддерживая скелета с другого бока.       — Попробую. Но теперь-то я на пяти ногах, не на одной. — Папирус ободряюще взглянул на девочку. — И всё-таки ты меня не послушала. Вернулась. Эх, люди, все вы, наверное, такие импульсивные. Хотя, сегодня это дало мне новый шанс. Кстати, мил... Санс, как тебе удалось призвать бластеры? Это же очень сильная магия.       — А кто сказал, что я слаб в этом? — по привычке вспылил Санс, но тут же поутих. — То есть, я хотел сказать, что уже давно пытался призвать это. Сам не знаю, но в какой-то момент я просто почувствовал, что могу использовать куда более сильную магию, чем обычно. Альфис постоянно меня колотила меня, я хотел иметь козырь в рукаве, чтобы в один день её удивить, и тогда бы она точно сделала меня частью Гвардии. Но... я не думал, что он имеет такую... силу... я даже представить не мог, я не знал, что он окажется таким мощным оружием...       — Санс! — мягко произнёс Папирус, чуть похлопав его по броне. — Никто не станет осуждать тебя этот поступок. Вы наконец уничтожили это чудовище, что желало смерти нам всем. Правда, получается, что ты подарил ей всё-таки благородную смерть... Жаль, что мы так и не линчевали её, я бы посмотрел тогда в эти ошалелые глаза.       Троица сделала несколько осторожных шагов, проверяя силы раненого скелета. Папирус держался вполне уверенно, Чара и Санс поддерживали его надёжно. Ещё через пару шагов Папирус попросил остановиться и дать ему закурить – после волны шока и боли, старая привычка снова занозила его душу. С бессмысленным горящим угольком в зубах, он и его спутники, шли в сторону тронного зала, откуда доносилась непривычная звенящая тишина. Ни криков, ни ударов, ни мольбы, ни последних страданий, словно в королевских покоях царило привычное умиротворение, не нарушившееся ужасной бойней монстров.       Вновь преодолев несколько тёмных поворотов пещеры, Чара, Санс и Папирус, наконец вновь вернулись в место из последней встречи. Да, здесь всё было тихо. И всё было мертво. Пол был устлан скорчившимися и онемевшими телами монстров, заколотых, зарубленных, и почти растерзанных на части. Белый прах поднимался в воздух, развеиваясь лёгким ветерком, тела павших постепенно обращались в пыль, страшная картина побоища постепенно теряла свои очертания, расплываясь и рассыпаясь в тысячи белых песчинок забвения, поднимающихся к тускнеющему свету сумерек. Жестокое сражение было окончено, без победителей и проигравших, без смысла и итога, лишь под жизнями стольких монстров была подведена последняя, кровавая черта.       Троица с ужасом огляделась, и даже Папирус едва сдерживал привычное самообладание. Санс с трудом шевелил челюстями, пытаясь что-то выговорить, но тщетно. Взгляд Чары скользнул в сторону, и дыхание резко перехватило, когда она увидела знакомую фигуру, безжизненно лежащую теперь рядом с телами нескольких гвардейцев.       — Азгор!       Чара подбежала к бездыханному телу Хранителя Руин, которое постепенно рассыпалось в прах. Израненное стражниками и истерзанное Догго лицо павшего короля по-прежнему являло удивительное, стоическое спокойствие, словно он пребывал в глубоком сне. Девочка в отчаянии потормошила его, надеясь, что так оно и есть, но руки её уже предательски дрожали и горькие слёзы сами подкатывались к горлу. Чара бессильно упала на могучую грудь, и зарыдала, вцепляясь руками в изорванную робу.       Братья, ещё держась поодаль, и не шевелясь, молча смотрели на неё.       — Что же это... — наконец выдавил Санс, едва совладая с собственным голосом — Неужели это конец, Папирус?       — Нет. — коротко покачал головой тот. — Сегодня все безумцы пали здесь, все, чьи головы заплыли этим тупым рвением к тирании или свободе через смерть самой тирании. Скверный денёк, но отныне те, кто остались, смогут выйти наружу и восстановить честное имя монстров. Без убийств, без войны, без жажды отмщения, без всех, кто не способен отпустить прошлое, и избавиться от своих дрянных принципов, что годами были нажиты в этой дыре. Теперь вздохнут свободно те, кого грозились они раздавить, над кем стояла и сама королева с занесенным мечом. Мы... — он запнулся, и с горечью опустил голову. — столько потеряли сегодня. Но я верю, что взамен мы получим ещё больше. С этого дня... нам надо будет бороться именно за это. Не за свободу, не за новую кровь, а за новых монстров, которые очистят наши души и души всех их от этого грязного позора, под которым мы все жили и до, и после того, как нас согнали сюда...       — Но кто тогда поведёт монстров за собой теперь? — спросил Санс, озираясь по сторонам. — Ведь королева погибла... Азгор пал, и больше некому быть лидером!       — Это вопрос на будущее. Сейчас не это главное, Санс.       Он замолчал, встряхнулся, легонько толкнул брата, и они вдвоём молча подошли к девочке, тихо плачущей на гранитном полу. Санс, поддерживая покалеченного брата, осторожно коснулся её плеча, и заботливо проскрежетал:       — Человек... Чара, послушай, всё ещё образумится, мы вырвемся отсюда, вот увидишь! Это ни за что не станет напрасной жертвой, я обещаю, что не позволю этому случится!       — Он хотел защитить хотя бы одного ребёнка. — поддержал Папирус. — И он защищал тебя. Я уверен, что он бы ни на секунду не стал сомневаться в том, что такая жертва станет напрасной. И... послушай, разве он не справился? Разве ты не жива?       — Жива! — сквозь слёзы воскликнула девочка, и в голосе её проскользнула злоба. —Но... но... какой в этом смысл? Ты же... ты же знаешь, что я могла погибнуть снова и снова, если бы только потребовалось! Если бы это спасло их!       — Чара. Не нужно этого делать. — даже привычная грубость Папируса не смогла утаить мольбу, который были наполнены эти слова. — Ты же знаешь, что так может стать только хуже. Просто, просто... оставь теперь всё на волю жизни. То, к чему мы пришли сегодня, нет твоей вины. Это был наш выбор.       Она понимала. Но знала, что всё можно было переиначить, всё можно было перечеркнуть и начать заново. Только прикажи это своей силе, только возьми управление этим миром в свои руки вновь, и можно будет вернуться и вернуть к жизни его. Но Папирус был прав. Никто не знает, станет ли от такого поступка кому-то лучше, чем сейчас. И не станет ли это той дорогой, что будет вымощена ею в самый ад. Она не может вновь рисковать чужими жизнями только из-за своих собственных интересов.       В последний раз взглянув в безмятежное лицо павшего короля, она медленно поднялась на ноги, и повернулась к скелетам, молча ожидавшим её. Затем она с твёрдостью взяла руку Папируса, перекинула её через плечо, и тот одобрительно взглянул на неё, зная, что она приняла для себя верное решение. Так будет лучше для всех. Для выживших. И павших. Он повернул голову к брату и, мягко, но настойчиво, попросил его:       — Санс, будь добр, оставь нас ненадолго. Всего пару минут, не больше.       — Что за секреты... — проворчал младший скелет, но возражать не стал. Осторожно высвободив плечо брата, и быстрым шагом удалился подальше в темнеющую галерею. Чара вопросительно взглянула на Папируса:       — Что-то случилось?       — Ничего, всё в порядке. — Папирус легко и дружески похлопал её по плечу. — Нам предстоит вернуться, мы должны собрать всех, кто остался в Подземелье, и объявить им, что здесь произошло. Если честно, я не знаю, что ждёт нас, и как всё случится. В любом случае, ещё одна душа отделяет нас от разрушения барьера. И я... хотел попросить тебя об одной услуге...       — Я понимаю, Папирус. — с уверенностью ответила девочка. — Я обещаю, я сделаю всё, чтобы убедить людей уничтожить его и выпустить вас на свободу. Вот увидишь, у меня это получится! Я их обязательно уговорю!       — Будем тебе благодарны. — скелет сунул руку в карман, и, вытащив из него маленький клочок бумаги, протянул ей Чаре. — Вот, возьми, это мой номер. Давай созвонимся через несколько дней, узнаем, как всё идёт, и готовы ли мы наконец уйти отсюда совсем. Только не звони Сансу, он наверняка начнёт с ума сходить от радости. Если... всё будет хорошо.       — Да, я обязательно позвоню. — сказала Чара, зажимая клочок в кулаке. — Всё получится, Папирус, больше... больше не будет ничего плохого... обещаю.       — Мне очень жаль твоего брата, Чара. — неожиданно проговорил Папирус, глядя ей прямо в глаза. — Я не сказал раньше, но я встречал его здесь, в Подземелье. Я... был слишком груб с ним, всё же людей я тогда ещё почти на дух не переносил. Но он не сказал мне ни разу хоть одного плохого слова в ответ. Он был слишком вежлив. И слишком добр. А меня это тогда так раздражало. Что же я был за дурак... — Папирус гневно заскрежетал зубами. — Я слышал, что ему не удалось покинуть Хотленд. Альфис и её приспешники гнались за ним, и он попытался спастись в лаборатории. Дальше... он... — Папирус замолчал, но Чара и так поняла, что он хотел сказать. — Знаешь, он бы тобой точно гордился. У тебя в руках была такая сила, ты могла стереть всё и всех, но сама сущность твоей души была против убийства. Ты знаешь, что не можешь поступить так, и даже если сама судьба заставит тебя занести нож, то это только сделает хуже, потому что ты не можешь это совершить, потому что ты понимаешь, что это действительно страшно. И в этом вы так похожи... уверен, ты была для него самой лучшей сестрой на свете.       Скелет неуверенно, почти оробело поник, подбирая нужные слова, и немного поколебавшись, стараясь вновь придать голосу твёрдости, наконец продолжил:       — Послушай, тебе нужно уничтожить человеческие души. Королева хранила их в особой комнате, рядом с барьером. Там есть потайная дверь, за ней – лестница, ведущая как раз к ней. Разбей защитные сосуды, и тогда заклятие сразу перестанет работать. Ты согласна?       — Да. — чуть помедлив, ответила девочка. — Я согласна. Я сделаю это.       — Хорошо, ты молодец. — скелет похлопал её по плечу. — Я бы, наверное, уже давно сдался на твоем месте. И не только в бою... Надеюсь, что всё пройдёт хорошо, и мы сможем спокойно зажить уже там. Эй, Санс! Можешь уже возвращаться!       Младший скелет нетерпеливо подбежал к ним, уставившись с некоторым недоумением на Чару, и проскрипел:       — Ну, и что теперь? Идем дальше?       — Да, но сейчас уже разными путями. Чара должна вернуться к людям, чтобы разрушить барьер с из помощью. А мы с тобой соберем монстров, чтобы вместе выйти наружу.       — Но... но... — Санс вопросительно взглянул на девочку, и голос его слегка треснул. — Ведь мы же ещё увидимся, верно?       — Конечно, Санс. Мы встретимся совсем скоро, вот увидишь! — обнадёжила его Чара, и беспокойная дрожь огоньков в глазах скелета тут же стихла.       — Это будет наш звёздный час! И я наконец смогу поглазеть на ваши, как их там, в общем, те быстрые штуки, на которых вы гоняете по гигантским дорогам!       — Да, автомобили. — кивнула Чара, невольно улыбнувшись. — Их там много, тебе это точно понравиться!       — Вот, ты слышал? — Санс посмотрел на Папируса. — Идем скорее, нас ждёт наверху много очень неотложных вещей, на которые явно не хватит даже моего великого терпения!       — Как скажешь... — Чара осторожно высвободилась из-под плеча скелета, и Санс снова принял его на себя.       — До встречи, человек! — Санс крепко, всё ещё слегка грубовато, но добросердечно, пожал ей руку. — Надеюсь, она тоже не заставит себя долго ждать!       — Увидимся. — кивнул ей Папирус, и Чара только сейчас увидела два горящих белых огонька в его глазницах – как символ полного доверия, долгожданного умиротворения и, быть может, новой надежды. — Удачи тебе.       — Удачи и вам. — ответила девочка. — До скорой встречи!       И на этом трудные пути их разминулись. Тронный зал опустел, и теперь тишина воцарилась окончательно, став единственной и всесильной властительницей.

***

      Шесть стеклянных сосудов восстали перед ней. Шесть ярких огней человеческих душ озарили комнату. Да, все они были здесь. Все, до кого сумела дотянуться рука королевы. Последние павшие, но лишенные покоя. Голубая Душа Терпения, Оранжевая Душа Храбрости, Синяя Душа Порядочности, Фиолетовая Душа Настойчивости, Жёлтая Душа Справедливости и, последняя, Зелёная Душа Доброты. Девочка некоторое время молча смотрела на них, колеблясь перед последним поручением. Но всё же оружие заблестело в её правой руке. Она замахнулась. И обрушила первый удар.       Треск и звон разбивающегося стекла. Девочка шагнула в сторону, и осколки хрустнули под ей ногами. Ещё удар. Второй сосуд разлетелся вдребезги. Следующий шаг, и третья клетка была расколота холодным железом. Она действовала быстро, машинально, ни о чём не думая, и не останавливаясь. Пять метких и резких бросков, и пять разбитых сосудов, вслед за которыми, одна за другой, погасли и наконец рассыпались в сверкающую пыль и сами души. Но шестой удар она не нанесла. Её остановил голос. Голос, назвавший её имя. Хотя, это было не столь важно. Он мог сказать ей всё, что угодно, но она неизменно узнала бы его и даже так. В ту же самую секунду. Она подняла изумленные от смятения и ужаса глаза на этот изумрудный свет, лившийся из запертого стекла, и не могла поверить.       — Чара. Ты пришла за мной.

***

      Они снова были здесь, на краю зелёного пшеничного поля. Всё такого же необъятного и совершенно бескрайнего. Сумерки сгущались над волнами молодых колосьев, далёкие звёзды робко и постепенно зажигались в темнеющих небесах. Последнее зарево угасло над лесом, но эта ночь, мягко подступающая на смену пламенного заката, казалась невероятно тихой, и самой умиротворенной из всех, какие только помнила Чара.       Брат был снова рядом с ней. Он сидел в густой траве, уткнувшись лицом в колени, и тихо вздрагивал, будто боясь или стыдясь взглянуть на сестру. Она осторожно подошла ближе.       — Майк? — Чара потянула его за руку.       Мальчик вздрогнул от этого прикосновения, чуть отвернулся в сторону, и покрепче обхватил руками колени, всё ещё не решаясь взглянуть на неё.       — Прости, я не сдержал обещания. — чуть слышно проговорил он. — Я не сдержал его, Чара. Я не смог. Я не смог... — он закрыл лицо руками и задрожал. — Я не смог... Я ничего не смог сделать... Чара, сестрёнка, я пытался, я правда очень этого хотел, но я не смог...       — Майк... нет, это не твоя вина! — изумлённо вскрикнула девочка. — Ты же знаешь, что это совсем не так! Майк, я никогда не была зла на тебя за это, ты слышишь? Я никогда бы так не подумала!       — Ты... ты не злишься на меня из-за этого? — брат поднял на неё красные и опухшие от слёз, но удивлённые глаза.       — Ни за что. — её тёплые пальцы нежно сомкнулись на его холодной руке. — Ни за что, Майк. Я никогда это не сделаю. Мне... мне плевать... — ком подкатился в её горлу, душа и обжигая, она невольно смахнула прядь волос, чтобы спрятать собственный слёзы. — мне всё равно, даже если ты не сдержишь хоть тысячу обещаний... я знаю, что ты в этом не виноват, ты не хотел, чтобы всё так получилось. Я просто ждала... я верила, что однажды всё станет вот так, как прежде, и мы снова сможем встретиться здесь. Я просто снова хотела увидеть тебя...       Он не ответил, но лёгкая тень счастливой улыбки, что впервые коснулась его лица за столько времени, что он провёл в вечном мраке и абсолютной пустоте, сказала ей куда больше, чем любые слова. Он очень долго ждал этого дня. Его жизнь оборвалась давно и безвременно; она оборвалась во тьме, в которой он потерялся, и откуда не сумел вырваться на волю; она оборвалась в окровавленных когтях, раздирающих его слабое тело, и эта высокая чёрная тень с горящими глазами и безжалостным смехом даже потом, уже по ту сторону жизни, преследовала его и, то тут, то там, чудилась искалеченному сознанию ребёнка. И когда этот хаос вечной пустоты, спустя годы, проведённые маленькой душой в самом его сердце, добрался до последних осколков воспоминаний о прошлой, ушедшей в недосягаемые дали жизни, всё это рухнуло, всё это исчезло, и на месте ничего, в одночасье возникло всё, что позволяло ему цепляться за этот мир даже после смерти.       А Чара столько всего хотела ему сейчас сказать, сколько скопилось слов после четырёх лет тяжелой разлуки, но она не могла. Мысли натыкались на незримые преграды и рассыпались в пыль, всё казалось каким-то неважным, неуместным, что-то останавливало её от всех этих вопросов, хотя она знала, как коротка же эта встреча. Но это было ни к чему, брат всегда понимал её лучше, чем кто-либо ещё. И это читалось в его взгляде сейчас. Он всё понимал. Поэтому девочка, ещё украдкой вытирая слёзы, сказала:       — Просто давай, давай... посидим здесь немного, и посмотрим вместе на эти... на эти звёзды. Ты же... ты же не против?       — Нет... — с теплотой ответил он. — это очень хорошая мысль.       Она опустилась на траву рядом с ним, и, сидя рядом друг с другом, они, затаив дыхание, устремили взгляд в звёздную бездну, что расстилалась высоко над полем и лесом. Тихая и безлунная ночь, в лёгкой прохладе которой возвращалось из забвения столько воспоминаний, что, казалось, перед глазами медленно проплывала целая жизнь. Чара повернула голову в сторону брата и увидела, как счастливо блестят его глаза, что вновь взирают на такое близкое небо, с которым его разлучил подземный мрак.       — Со мной всё хорошо. — с улыбкой ответил он, посмотрев на неё. — Разве что-то может быть не так здесь? Знаешь, мне кажется, что это самое прекрасное место на всей Земле...       Да, она и сама думала сейчас об этом. После всего, что произошло, после того, как мрак царства монстров остался в прошлом, именно здесь, на краю этого поля, она чувствовала себя живой. Больше не чудились тени, крадущиеся за ней, не слышался грохот железных подошв где-то рядом, не звучали яростные выкрики монстров, готовых наброситься в ту же секунду. Ей ничего не угрожало, страх отступил и затаился уже надолго. Но будь прошлое, то далёкое прошлое, что она не сумела застать, хоть чуточку иным, и судьба распорядилась бы иначе с самого начала.       И где-то там, в чёрном лесу, что возвышался над бледным краем тихого поля, осталось так много потерянного, утраченного, забытого и безнадёжно испорченного. И могла ли она только этого не допустить? И неужели всего этого не могло случиться? Неужели всё не могло быть иначе? Чара вздрогнула. А ведь там могли гореть тёплые огни уютных окошек, там могли бы дымить маленькие печки, а там мог выситься и сиять в лунном свете белым мрамором дворец.       Мудрые король и королева, что рука об руку бы долгие годы поддерживали мир и порядок маленького королевства. Оживленные улочки, заполненные монстрами, где происходят оживленные беседы, приятные встречи, новые знакомства, где веселятся и играют дети, и верные гвардейцы защищают их покой. Они могли бы быть всего лишь дружелюбными соседями, верными друзьями, с которыми можно было бы найти столько всего общего всем людям. Но, быть может, всё ещё именно так и случиться? Ведь в её руках было сделать всё, чтобы годы ненависти и распрей навсегда ушли в прошлое, и два народа, таких близких друг другу, заключили новый и непреложный мир.       Ночь всё глубже окутывала их, звёзды зажигались всё ярче и смелее, серебряной россыпью застилая собой тёмный высоты. Чара чувствовала их свет, лёгкую ночную прохладу и тепло близкой души, которая всегда была и будет рядом с ней, чтобы только не произошло, чтобы не случилось. И ради него, ради её друзей, ради будущего, ещё скрытого в густом тумане неизвестности, она будет оставаться решительной.       Конец.