Кераунофобия

      Быть чей-то задумкой или планом на будущее — дело не совсем из приятных. Знать наперед то, чего врагу не пожелать — такое себе. Видеть кого-то настолько вымораживаюшего твои нервные клетки до последнего миллиметра — адская пытка. Жить с объектом своего обожания и работать его охраной — веселье в агонии.              Кому-то везёт, а кто-то — она.              Трини откидывает голову и косит взгляд на всегда задумчивого Руфуса, который с таким серьезным лицом заполнял грёбаные бумажки, что смешно было. Она должна быть последней, кто увидит его таким, но, ха, матушка судьба занесла ее пьяную в этот чертов кабинет в три ночи, в надежде, что грёбаный Шинра сидит тут, и, о боже, она была права. Она могла бы усмехнутся и плюнуть ядом в его безупречное бледное личико, но, почему-то, лишь закинув ноги на спинку кресла, глядела на его безупречно-гладкие руки, подписывающие очередной документ. От такого ей хотелось облить его порцией отборных претензий, ведь, какого черта он сидит тут, а не дома или с какой-нибудь девчонкой, ведь желающих Руфуса Шинра, плейбоя, миллионера, джентльмена — чуть ли не целая компания.              Рено как-то пошутил в присутствии Трини, что она заполучила золо из зол, на что та отреагировала весьма спокойно: она объяснила парню, что не желала связывать жизнь с бумагоплюем, белоручкой и принцем-неженкой, но власть куда важнее, чем желание собственной дочери. Руфус, узнал имя и внешность своей будущей жёнушки именно в тот момент, когда она стояла перед ним, прижимаясь к стене спиной, охраняя драгоценного босса в случае чего. Она все ещё помнит, как он поднимал взгляд то на нее, то обратно в письмо, снова на нее, снова на фото. То, как он издал истерический смешок и, чуть ли не доведя девушку до белого коления, пошутил о том, что ему приятно было работать с собственной женой.              Тогда Трини не выкупила шутки мужчины, думая о том, что его женят на какой-то девчонке из турков, но стоило тому развернуть фотографию — девушка побелела на глазах, пока Шинра разразился смехом. Смотреть на то, как вечно спокойная и собраная Тринити резко меняется в лице с серьезности до растерянности, дрожащей рукой хватая фотографию с письмом, и, падая в кресло, проводит нервно по темным волосам пальцами, усеянными кольцами, — это именно то, о чем, мать вашу, мечтал Руфус. Шутки шутками, но в тот момент девушка была готова достать пистолет и… Нет, не застрелить мужчину. Застрелить себя.              И сейчас, вспоминая эту ситуацию, она больше не улыбается, а наоборот, готова проклинать Шинру за то, что сводят ее с этим нарциссичным плейбоем, страдающим манией величия. Хорошо, кличка «принц-белоручка» отпала, ведь Руфус нехило втащил парню, который пытался дотронуться до его будущей жены, хотя и знал статус этого ТУРКА. Боже упаси кого-то ещё так сделать, ведь повторит, идиота кусок, а потом сиди, Трини, да обрабатывай его костяшки, приговаривая оскорбления в сторону мужчины. Ну не придурок ведь? Вот чего полез-то! Впрочем, ей было приятно, что Шинра способен обороняться и без ее помощи, ведь после свадьбы дорога в компанию ей закрыта. Вот так работаешь себе, а потом на твою голову сваливается оповещение и будущий муженёк, который по совместительству твой босс. Ты, черт возьми, оберегать его должна, а не отношения строить. Хотя, кого это волнует в том обществе, в котором они рождены? Если напился — выгляди сногшибательно. Если под наркотиками — будь неотразимым. Вся суть их существования — быть куклами в чьих-то руках.              — Рууууфус, мне скууучно. — Тянет девушка, стараясь привлечь внимание мужчины, однако тот даже внимания на нее не обратил.              Иногда это очень сильно раздражало, ведь бывали моменты и случаи, когда вмешательство Шинры было обязательно, на что тот отвечал, что Тринити и сама справиться. Приходилось просить кого угодно из Турков, лишь бы только справиться с нависшей проблемой. Конечно, куда уж там занятому Руфусу до делов и проблем его «жены». От этого становилось так гадко, что Трини после такого всегда сторонилась любых взаимодействий с мужчиной. Никаких прикосновений, когда она садиться в машину. Никаких взглядов и ответов, пока они едут домой. Никаких пересечений дома. Спать отдельно. Есть у себя. Не отвечать, когда он стоит у двери. Да, по-детски. Но это единственное, что она могла бы сделать. Это хоть как-то шевелило шестерёнки в их взаимоотношениях. Но это все равно так глупо. Стараться привлечь внимание, хотя человек тебе противен.              Иногда эта логика сногшибательна до дрожи в коленях и безнадежна до корки мозга.              — Я работаю, а ты пьяна, так что ты хочешь от меня в таком случае? Не ты ли сказала больше никогда с тобой не говорить минут семь назад? — Руфус, не отрываясь от бумаг, наконец нарушает тишину за те два часа, что тараторила девушка.              С тех пор, как она появилась в его жизни — покоя нет. Нет и сна здорового и спокойного. Нет живых нервных клеток. Он растерял все, пока она заявляется вот так, просто, пьяная в дрова, просящая внимания, а к утру уже все забудет, глядя на него все так же официально и безразлично, пока они завтракают. Их будут разделять пол метра стола, но в итоге никто не спросит о произошедшем за ночь. Она не спросит почему спала в его постели, а он не скажет, что спал в своем кабинете за стенкой. Просто Тринити из тех людей, кто забывает обо всем и им точно станет плевать, даже если что-то было. Она не помнит — не было. Он не подтверждает — все ясно. И это обычная их жизнь, к которой уже привычно возвращаться. Привычно молчать и не смотреть друг на друга. Привычно считать друг друга никем, а потом вот так, без лишних разговоров, пить в одиночку, прижимаясь спинами друг к другу. Спинами, что разделены, буквально, стеной из кирпичей.              — Ты постоянно занят. Постоянно что-то подписываешь. Зайди потом. Потом поговорим. Сейчас не время. У меня важная конференция. У меня встреча. Я сегодня не буду ночевать дома, едь одна. Тебя заберут. Надоело~ — Трини вытягивается и достает до пола головой. Она вздыхает и закрывает глаза, даже не замечая, что Руфус поднялся из-за стола.              Он накидывает на плечи белый пиджак и останавливается перед ней, загородив свет лампы. Девушка глаза открывает и вздыхает, ведь не любила, когда мужчина так нависал над ней. Словно смерть над умерающим. Словно палач над подсудимым. Он ей руку протягивает и остаётся лишь принять помощь. Принять то, что ее ноги вновь не в силах унести Трини куда подальше, а вот руки Руфуса такие мягкие и приятные, что даже не хочется, чтобы он ее куда-либо садил без них. Это именно то ощущение, когда ты хочешь чего-то от человека и ему это понятно.              В голове проскальзывает предательская мысль, что Руфус красив в лунном свете, но ее тут же отметают, вместе с остальными чувствами к мужчине, которые были ни к чему. Ни горячо ни холодно ни ей, ни ему. Это даже хорошо, что они совсем ничего друг к другу не чувствуют, ведь тогда ей пришлось бы объяснять это все, а девушка ненавидит объяснять и так очевидное. Но это — не очевидное. Его нет. Не нужно объяснять. Не нужно думать. Не нужно съедать себя изнутри тупыми желаниями.              Она не особо помнит как Шинра довёз ее на руках домой. Помнит лишь мелькающие огни фонарей в окне, а теперь трезвеющий рассудок позволял здраво оценить ситуацию. Она лежит в комнате Руфуса, на кровати в позе звездочки, пока в ванной шумит душ, который принимал блондин. Трини пришлось сжаться в клубочек на боку, чтобы не съесть себя саму всеми возможными оскорблениями. Как вообще можно было, черт возьми, до такого докатиться? Сколько раз она уже себе обещала, что больше на эту удочку не попадет, а в итоге все снова и снова. Все плывет по течению с заедающим повторением. И она могла бы обвинить Руфуса, но в этой и всех ранее ситуациях виновата она. Эта схема понятна. Сейчас он выйдет, переоденется и проверит, спит ли она, присев перед кроватью на корточки, проведет рукой по темным волосам, убирая за ухо спящей Трини, и уйдет, тихо закрыв за собой дверь. Он не станет нарушать ее пространство своим присутствием и, тем более, не станет спать с ней в одной постели.              Наверное, интересно, почему тогда он просто не отнесет Тринити в ее комнату? Наверное, потому что ему комфортнее, когда он может контролировать ее самочувствие, просто прислушавшись к происходящему за стеной? Кажется, это логично, и с этим сложно поспорить, но Трини корит его молча каждый раз, как дверь закрывается, ведь он как осел — не понимает постоянные, одни и те же, намеки. Просто лечь, обнять, и заснуть с ней хоть один Чертов раз, хотя, куда уж Шинре до того, чего там хочется девчонке.              Сколько раз она уже говорила, что ей надоело, и что она устала от этого? Что уже легче расшибиться в лепешку, чем когда-нибудь они с Руфусом найдут общий язык. Тут либо ты говоришь прямо, прижимая его спиной к холодным стенам, либо молчишь в тряпочку, напиваясь в конце дня вновь, но в этот раз так и не заявившись к нему. Просто поставит целую бутылку виски перед дверью в кабинет мужчины и молча уйдет. Вернётся домой под утро понедельника следующей недели. Скорее всего будет сидеть в его кабинете с новыми документами, договором об отказе от свадьбы и листом с просьбой уволить по собственному желанию. В итоге Руфус порвет на ее глазах что договор, что заявление. Нет, он ничего не скажет после, лишь уткнется в стопку бумаг, пока она молча выйдет из кабинета за чашечкой кофе. Рено не раз видел ее такой. Расстроенно-серьезной. Это доканывает. Нервы не выдерживают и чашка разбивается об пол перед дверью, заставляя мужчину ее открыт, в итоге никого так и не увидев. Нервы нервами, а работа не ждёт.              Дверь хлопает и она снова жмуриться, прижимая к лицу подушку. Кричит в нее, глуша саму себя, пока яркая молния пронзает темень комнаты. Конечно, это снова, это опять, они ходят по краю, и в итоге не замечают самого главного. Это бесит. Бесит настолько, что хочется выть в открытое окно, заливаясь очередной бутылкой водки. Как говорят в России? Первая за живых, а последняя за мертвых? Вот и она хочет начать пить живой, а в итоге допить уже трупом на полу. И напьется же опять, дура такая. А ведь клялась, что ничегошеньки не чувствует.              В глупую, ещё пьяную, голову приходит чертовски очевидная вещь. Нет, это скорее вопрос. А кто, собственно, ее переодел? Кто натянул на нее вместо штанов эти глупые шорты с новогодними рисуночками? Кто снял с нее лифчик и надел сверху большую и помятую, словно специально для мягкости, рубашку из гардероба Руфуса? Это не ее вещи. Вещи Руфуса. Только вот, откуда у мужчины ее… Так, вопросов стало ещё больше, а вот ответы медленно и упорно ускользали из-под ног, что Тринити нравилось от словно нихуя.              Приходится встать и засунуть ноги в мягенькие тапочки-мишки, кои подарил Тринити на день рождение сам Шинра. Точнее, Елена от его имени. В комнате непозволительно много ее одежды, а ведь ее комната далеко в другом крыле, где Руфус никогда не бывал ни до ее приезда, ни после. Это были единственное укромное местечко, где девушка могла скрыться. А вот мужчине было не скрыться на своей половине. Брюнетка то и дело спала в его постели, пока сам Руфус ютился на диване в кабинете. Немного неравноценно. Нечестно.              Дверь открывается и девушка, вцепившись в рукоять, вздрагивает от сверкнувшей молнии, что осветила лицо спящего блондина. Видимо, он устал настолько, что сил не было ещё и прислушиваться к происходящему за стеной. Ей ничуть не стыдно и совсем она не покраснела, заглядевшись на лицо мужчины, который так мирно сопел, развалившись на диване. Одна нога согнута в колене, а другая лежит ровно. Правая рука свисает с дивана, а вторая под головой мужчины. Трини пришлось отпустить рукоять и ударить себя по щекам, чтобы перестать смущаться, а ведь и вправду, дурочка, остолбенела. Черт бы побрал Руфуса Шинру, который спал без футболки, и молнию, которая освещала его тело.              Ей нельзя было думать о том, что заедающей картиной в голове крутилось, словно подборка из просмотренного, в лет четырнадцать, порно ролика, где девушка, боясь сверкающей молнии, попросилась спать со своим молодым человеком, а в итоге случилось то, к чему детская психика была далеко не готова. Тогда Трини проклинала брата своего, который посмел ей это показать. Старший хотел удивить сестру, а в итоге довел до слез и травмы на всю жизнь. Она поклялась, что никогда не позволит такому случиться, хотя, вспоминая, она все больше понимала, что та девушка была не против. Что стонала она чертовски привлекательно и сексуально. Что тело ее было пухловатым, но то откровенное белье были лишь украшением для нее. Это сейчас ей кажется не таким страшным и ужасным, но все равно ситуация как-то нагнетала.              Скрипя душой и сердцем, она молит всех богов, чтобы Руфус не смел проснуться, пока сбоку прогибается сиденье и ее тело нависает над телом блондина. Она пару секунд так висит в пространстве, думая о том, что это херовая идея, но кто-то в голове прокрутил фразу и старого фильма и девушка поняла, что все не так страшно. «Живём один раз. Кто не рискует — тот не пьет шампанского, дорогая». Девушка кивает, соглашаясь с этим странно-приятно-знакомым голосом и опускается всем телом на тело Шинры.              Их грудь соприкасается и Руфус перестает дышать, опуская взгляд на темную макушку. О, нет нет нет, ему не следует думать о том, о чем он подумал, но он, черт бы побрал, подумал об этом. Теплое тело. Чертовски мягкая грудь. Прижимающиеся бедра, подрагивающие от скачков свет из-за молнии. Он не знает что это и не может объяснить что происходит, но руки сами обхватывают тельце, которое так непривычно ёрзает сверху, словно пытаясь скинуть мешающие руки. Словно это что-то не то, но постепенно к этому привыкаешь. Мужчина молился, чтобы она привыкнула. Любое движение вызывало странное подрагивание и приходилось затаить дыхание, чтобы девушка успокоилась и перестала ёрзать бедрами, а Трини это словно нравилось. Нравилось слышать, как он тяжело вздыхает, как хрипит, как выгибается чуть, старясь под ней подвинуться.              Он хмурится и выдыхает. Так тяжело, что Тринити невольно усмехается, издавая смешок. Ох, нет, она только что подписала своим ерзающим бедрам смертный приговор!              — Нет?              — Да.              Руки опускаются на ягодицы и девушка ойкает, ведь Руфус никогда не позволял себе опускать руки ниже бедер. Никогда не позволял себе чего-то такого, от чего ее колени будут дрожать, в горле пересыхать, а тело молит продолжать, черт возьми, продолжать! Он словно знал куда нажать, чтобы заставить молиться Дженове и всем богам, чтобы ее отпустили и дали уйти, а вот только уходить некуда. Уже — некуда.              Руки еле касаются оголеной кожи, только вот скользнув под одежду. Это куда интереснее, чем слушать вечное недовольство либо чувствовать на себе безразличный взгляд. Сейчас ее тело, такое миниатюрное и слабое, выгибается в спине от грубейших, по ее мнению, прикосновений, которые девушка не заслужила. Нежнее, Руфус, нежнее! И, о боги, он словно слышит ее мысленные молитвы, наклоняя голову и целуя в макушку.              Не мужчина, а идеал, чтоб вас!              Она словно танцует на горячих костях, пока руки Шинры опускаются на непозволительную область. Он бы в жизни никогда не сделал такого с кем-либо без ее прямого согласия, но сейчас иначе. Все тело принадлежит лишь ему и от этого во рту сладкий вкус выпивки. Они, вроде не целовались и он не пил, но такое ощущение, словно не только Трини, но и он в дрова пьян и на утро уже ничего не вспомнит. Не поймет почему то тут, то там ее одежда, а самой девушки — и в помине нет, хотя тело все ещё помнит ее тепло.              Не убирая руки, он продолжал дразнить девушку, еле касаясь. Трини завыть готова была, да все глушила себя непонятными всхлипами, изредка прося прекратить, но чем дальше — тем лучше. Тем громче грёбаные стоны, ведь внутри все ссаднило и требовало непозволительной близости, коей быть не должно. Они же обещали не повторять эту ошибку больше никогда! Тогда какого черта она лежит на нем, выгибаясь от прикосновений и ласк, и стонет, как школьница в первый раз?! Это шутка, да?!              Нет, черт, это не шутка…              Ей жутко страшно, но в тоже время интересно, ведь Руфус уж точно не из пришибленных, которые накинутся сразу, ты только дай им повод. Он слишком спокоен. Он слишком лоялен. Он словно понимает, что это нужно, что это необходимо. Не только ей. Им обоим. Этот стресс — он нависает агонией на разум. Потом спасибо она не скажет. Потом не будет улыбок. Потом не будет чего-то, что должно быть у простой пары. Не будет любви. Не будет семьи. Не будет детей. Они просто заложники, которые развлекают друг друга ссорами, выпивкой и сексом, как оказывается.              Господи, где же ее хваленная язвительность и желание сделать неприятно Руфусу, который просто хотел как лучше? Странно. Непривычно. Даже просто бездвижно лежать было катастрофически сложно. Но, она понимала, что сейчас играет по правилам игры Руфуса, руки которого ощупывали каждый миллиметр ее тела. Честно? Честно. Он словно ждал подходящего момента. Когда сверкнёт молния и он сможет увидеть ее лицо.              Не сейчас. Не сегодня.              Трини тянется к губам мужчины и промазывает. Он хрипит от неожиданности, пока мягкие губы смыкаются на мочке его уха, оттягивая. Ох, это реально была последняя капля и так хлипкого терпения Шинры. Но нет, он даже и двинуться не успел, как в его лицо прилетела его же рубашка. Она же сейчас шутит? Стянув с лица ткань — он всё-таки понял, что она ничерта не шутит, а и вправду раздевается. Сама. Перед ним.              — В прошлый раз тебя раздевал я. — Напоминает мужчина, заставляя девушку остановиться. Она пару секунд просто моргая. Руфус усмехается и хватает девчонку за руки, потянув ту на себя.              Держи себя в руках.              Руфус старается не обращать внимания на то, как аккуратная грудь прижимается к его телу, пока он стягивает с девушки шорты. Ну вот, вся ее одежда опять разбросана по полу, а шорты, кажется, Руфус опять закинул на торшер за спиной. Откинув голову, мужчина усмехается своим догадкам — шорты и вправду висели на торшере. Собирать будет, конечно, проблематично, особенно учитывая тот факт, что Трини не умеет вести себя тихо с утра.              Девушка вцепилась пальцами в подлокотник дивана, затаив дыхание. Мужчина шелестит штанами и Трини ждёт. Чего? А черт его знает. Не то, чтобы секс ей не нравился, особенно с Руфусом, но тот всегда на утро жаловался, что совсем не выспался и засыпает над бумагами, пока Тринити совершенно спокойно продолжает работать.              — Господи, как же ты на нем спишь. — Шипит девушка и поднимается на локтях. Ее терпению пришел феерический конец, что лишь позабавило Шинру. — Не смей ничего говорить.              А он и не смеет.              Ей тесно? Отлично.              Руфус хватает девчонку за бедра и резко тянет ее вверх. Трини визжит, бьёт его по спине, а мужчина накрывает дурочку пледом, поднимаясь с дивана. Она не сразу вообще понимает, что происходит, но когда ее тело опускают на что-то мягкое и довольно знакомое своими холодными простынями — девушка замолкает. Руфус было подумал, но она там задохнулась, но стянув с лица плед — усмехается детскому испугу на лице девушки. Вроде взрослые люди.              Пальцы аккуратно проходятся по оголенному бедру и Руфус нервно выдыхает. Для турка у нее слишком мягкая кожа. Слишком теплая. Слишком нежная. Картинка совсем не складывалась в его голове, но нужно было продолжать. Но он впервые словно не знает, что ему делать.              — Ты долги будешь смотреть на меня, как баран на новые ворота?              А вот и язвительность вернулась. Как по заявочке. Руфуса от ее слов словно ошпарило и мужчина наконец пришел в себя, усмехаясь так ядко и хитро, что внутри стало не тянуть, а бить тревогой по всем нервным окончаниям.              — Тогда не жалуйся утром.              Девушка ударяет ладонью по изголовью кровати и зажимает рот рукой, простонав в нее от толчка. Руфус знал, что нужно. Как нужно. Иногда ему казалось, что от таких толчок и порвать можно, но Трини выглядела такой довольной, что от нее было сложно оторвать взгляда. Вбиваясь вновь и вновь. Он смотрел на то, как дрожат ее пальцы в попытках судорожно согнуться. Как вздрагивает ее тело от любого движения. Как она судорожно вдыхает и выдыхает. Хватается за подушку или зажимает рот рукой.              Трини обхватывает шею Руфуса и притягивает того к себе, отбивая своим милым лицом любые попытки сопротивляться. Их губы наконец соприкасаются в жарком танце, пока внизу все горело адским огнем. Обжигало обоих. Она слишком сильно сжимается. Он слишком быстро двигается. Ему бы дать ей привыкнуть, но она сжимает его бедро так, что не даёт остановиться.              — Ещё.              Ещё? Ещё?! Она там что, с ума совсем сошла?! Весь дискомфорт постепенно улетучился, и она бы не просила о продолжении, если бы ей было больно. Он поднимает глаза и, о боги, что он видит! Ее довольное лицо, влюбленный взгляд. Это точно она? Точно Тринити, которая угрожала ещё пару минут назад схватить торшер и разбить его об голову Руфуса?              Возможно, она и не была влюблена на него настолько сильно, а он не чувствовал к ней постоянной тяги, но сейчас, когда это происходит между ними, пока он двигается внутри по заданному темпу, который нравится им обоим, они готовы любить друг друга, пока все не закончится.              Ей и не объяснить, что она сейчас чувствует. Это просто. Приятно? Приятно целовать его, пока Руфус ещё не понял, что происходит. Пока они оба в мандраже и витающем в воздухе тумане возбуждения. Пока она смотрит на него, а он опускается поцелуями сначала по тонкой шее, осыпая ту поцелуями. Снова и снова, оставляя яркие отметины на карамельной коже. Живя вместе столько времени — им можно было прекратить сомневаться в отсутствии даже искринки между ними, в их сердцах.              Тринити хочется запомнить его таким увлечённым. Хочется запомнить его прикосновения к шее, бёдрам, ягодицами. Везде, где касался Руфус — покалывало. Он мял так аккуратно, так нежно. Он словно боялся навредить девушке, словно боялся ее телу сделать неприятно. И если ради всего этого ему нужно перетерпеть ее вечные попытки привлечь внимание, ее отрешённость, ее молчаливость, все эти заявление на увольнение и расторжение контракта — то Шинра готов терпеть это вечно.              Возможно не сегодня, не завтра, не через год и возможно даже не в этой жизни. Она не признается, что он задолбал не видеть очевидное. Не видеть, как бывает она смотрит на него, подписывающего очередную бумажку, которую она ему принесла. Стопки бумаг тут и там, а она вот — стоит и ждёт, пока Руфус Шинра обратит на нее внимание.              Потом, когда-нибудь, он трахнет ее на этом гребаном столе. Он усмехается этим мыслям, не в силах перестать думать о ней. Как же это так, он поддался глупым и ненужным чувствам и теперь они оба заперты в этом положении. Это совсем не ошибка, скорее их оплошность. Скорее они оба виноваты в том, что сейчас происходит между ними. Она виновата в том, что решила полезть спать на него, а он виноват в том, что поддался этому искушению.              Хотя, кого это волнует?              Она обнимала его, притягивала такое ненавистное лицо, целовала губы, щёки, шею. Тринити была уверена, что если они сейчас прекратят, то такого больше не будет. Пускай она ещё пьяна на какую-то долю. Пускай эти признания в любви ее не стесняли. Признаваться в том, что любишь кого-то — совсем не плохо. И как же приятно, когда тебе отвечают на твои признания такими же глупыми признаниями.              Руфус хотел запомнить ее слова, хотел слышать их вечно. Вместо хмурого «доброе утро» или усталого «Спокойной ночи». Хотел видеть ее такой чаще. Такой… Расслабленной. Влюбленной. Он был уверен, что это именно то, ради чего люди и заводят отношения. Ради заботы и «любви». Этого чувства, что так рвалось из груди.              Но всему хорошему должно придти конец.              Ее пальцы так вцепились в его бедра, что мужчина скорее зашипел от боли, чем застонал. Руфус поднял взгляд, на секунду замерев. Она… Она практически на пике. Это видно по ее взгляду, по тому, как она зажала рот рукой. В глазах все потемнело и Тринити начала пытаться ощупать тело Руфуса, стараясь удостовериться, что он всё ещё тут. Она чувствовала его лишь так. Лишь ведя ручками по его торсу, по шее, обхватывая лицо ладонями.              Шинра, не выдержав, упал на девушку, сгребая тело в объятия. Трини все никак не могла оторваться от его уставшего и милого лица. Он казался сейчас таким спокойным, довольным и этот вид очень даже ее устраивал.              — Чтоб ещё раз я полезла к тебе из-за молнии, черт возьми.