шёпот песен былых лет

Тсуна с детства любила петь. Будучи совсем малышкой, она пела при любом удобном случае, Нана даже подумывала отдать её в кружок вокала, но каждый раз Тсуна давала твердый отказ. Каждый день из дома доносился тонкий голос маленькой Тсунаёши, сочиняющей песни ни о чем, но одновременно обо всем. Тсуна, пусть и была еще маленькой, но помнила, когда перестала давать мелодиям в своей голове слова. Когда она сидела в ванной, ей всегда казалось, что музыка в её голове становится четче, и хотелось петь так громко, чтобы услышал весь Намимори, каждая живая душа, что находилась неподалёку. — Ты одинокая, что ждет, сама не ведая чего, не бойся, ближе подойди, – звонкий голос отражался эхом от кафельных стен ванной. Нана ласково улыбнулась на очередную песню, продолжая смывать пену с волос ребенка. — И мысли лишние сотри! – Тсуна продолжала чеканить песенку, словно знала слова заранее, резко меняя ритм. — Ты позабыла, ты устала, пучина ждёт тебя теперь. Тсуна тянула гласные, наблюдая, словно со стороны, как Нана, прекратив свое занятие, схватилась рукам за бортик наполненной ванны. — Иди же к ней, моя родная, – мать девочки начала склоняться над поверхностью воды, сгибаясь скованно, будто кукла, — На дне покойся же скорей, – на последних словах голова её погрузилась под воду. Тсуна улыбнулась, решив, что мама решила ей подыграть. — Мам? Из-под воды поднялся большой пузырь воздуха, за котором начали подниматься пузырьки поменьше. Тсуна не на шутку испугалась, резко подскакивая на месте, пытаясь поднять голову матери на воздух, но каждая попытка не приносила успеха. Тело женщины застыло, словно каменное изваяние, не сдвинуть, не сломать. Тсуна тщетно пыталась разжать пальцы матери, вцепившейся в бортик ванны, пока на глади воды еще появлялись редеющие пузыри воздуха. Тсуна впервые чувствовала такое бессилие и отчаяние. Из глаз градом катились слезы, смешиваясь с редкими каплями, стекающими с волос на лицо. Отец, забравший её после, приглашал всех возможных специалистов, но девочка использовала для общения лишь мимику и жесты, боясь произносить слова. — Господин Савада, у ребенка психологический шок, ей всего лишь нужно время, она вскоре заговорит, не волнуйтесь. И лучше бы Тсуна продолжала молчать. Она рассказала тихо, едва слышно, будто не хотела, чтобы её слова были услышаны. — Я просто пела, вода мне сама говорила слова, потом мама… – у Тсуны начиналась тихая истерика. — Вода, она шептала мне… Девочка беззвучно плакала, уткнувшись в плечо обнимающего её отца. Емицу беседовал с психиатрами, волнуясь, что у его дочери, одной из потенциальных претендентов на место Десятого Босса Вонголы, могла быть шизофрения. Когда внешний советник пытался разобраться в смерти Наны, всё упиралось в рассказанную дочерью версию, которая совершенно не тянула на правду. Няни, нанятые для девочки, постоянно жаловались на её нелюдимость и нежелание соблюдать гигиену. Первые годы одно упоминание водных процедур вызывало у Тсуны истерики. Мир за стенами особняка казался огромным. Тсуна привычно откинула спадающие на лицо локоны, переливающиеся золотом и янтарем в ярких солнечных лучах. Она аккуратно поправила легкое платье, немного смявшееся после длительного сидения на подоконнике одного из окон своей комнаты. Через пятнадцать минут должен был прийти врач, который вел её случай на протяжении нескольких лет пребывания в этом загородном доме отца. Того отца, который появлялся для того, чтобы повидать дочь, настолько редко, что при каждой их встрече Тсуна долго пыталась понять, а точно ли этот мужчина её отец. После нескольких лет терапии Тсуна поняла, что говорить врачу правду – делать себе хуже. После последнего раза, когда девочка рассказала доктору, что рядом с прудиком в саду шепот водной глади становился громче, гувернантки стали давать ей горькие таблетки, от которых у Тсуны в голове появлялся туман и жуткая слабость по всему телу. Ей не хотелось пить эти таблетки, но сильные руки слуг всегда держали крепко, не давая девочке вырваться. Доктор Пелаггати был уверен, что терапия, которую он применял к Тсунаёши, работала и свела рецидивы приступов навязчивых голосов к нулю. По крайней мере, он так думал. — Ну что, как дела у моей любимой пациентки? Они сидели в небольшой беседке, скрытой в небольшой оливковой роще, что была на территории особняка. На пожилом враче был надет деловой костюм, и Тсуна не понимала, как мужчина мог ходить в достаточно закрытой одежде в такую жару. — Сеньор Пелаггати, кажется, мне стало еще лучше, после тех таблеток, что вы мне выписали два месяца назад, я больше не чувствую той усталости, о которой рассказывала в прошлый раз. Конечно же, она не пила всё, что выписывал ей врач.Чтобы не вызывать подозрений в отказе от лечения, Тсуна выдумывала побочные действия, которые проходили, когда врач прописывал новые препараты. Гувернантки были уверены, что воспитали её как прилежную девушку, всегда слушающуюся своих наставников, и со временем пристальный контроль за приемом таблеток пропал. То безумное количество разнообразных белых кругляшов и капсул почти ежедневно закапывалось под каким-нибудь растением в саду или спускалось в канализацию. Доктор удовлетворенно что-то написал в своей записной книжке. После несколько часов психологической терапии Тсуна всегда чувствовала себя выжатой, словно лимон. Распрощавшись с Пелаггати, она направилась к тому самому пруду, желая ощутить прохладу и подумать о дальнейшей стратегии поведения с врачом. Пускай раньше вода пугала Тсуну, и ей казалось, что там её поджидала опасность, её все равно тянуло к ней. Она никогда не забывала, что случилось тогда, просто научилась с этим жить. Голос, о котором она рассказывала в детстве, никогда не пропадал, что бы она ни говорила врачу, отцу или кому-то из слуг. Она просто научилась молчать об этом. Желая преодолеть свой страх, она просто с каждым разом становилась всё ближе к водной глади, переставая чувствовать опасность, исходящую от неё. Пелаггати считал, что работает его сеансы, Тсуна же научилась игнорировать свои страхи. Чем ближе Тсуна подходила к пруду, берега которого были отделаны камнем и розовыми кустами, тем громче становилась мелодия воды, легко разносившаяся по округе. Мелодия, которую слышала только Тсуна. Присев у самой кромки воды, девушка воровато оглянулась и тихо запела, накладывая слова на звучащую мелодию плескающейся воды. Я пою даже тихой ночью, Каждому о том, чего он хочет. Сколько лет, никто не знает точно. Только песни мои смерть пророчат… — Не думал, что у Емицу уже такая взрослая дочь. Тсуна резко прекратила петь, в испуге быстро поднимаясь и оборачиваясь на незнакомца. Высокий итальянец в классическом костюме смотрел на неё с ухмылкой. Солнце за его спиной не давало рассмотреть его лица и глаз, скрытых падающей тенью от шляпы. Первые годы она боялась петь, опасаясь повторения своей трагедии, но путем небольших и осторожных экспериментов она поняла, что песня без слушателей не может навредить никому. Тсуна не видела, но чувствовала оценивающий взгляд незнакомца, стоящего перед ней. Длинные волосы развивались под веяньем легкого летнего ветерка, путаясь в ногах и траве. Шестым чувством, которое не раз помогало Тсуне в тех или иных ситуациях, она чувствовала исходящую от мужчины опасность. Мужчина сделал шаг вперед, приближаясь почти вплотную. — Не… не подходите. Тихо сказала Тсуна, делая шаг назад и забывая о том, что позади неё была вода. Не почувствовав точки опоры, девушка начала падать, схватив за лацканы пиджака незнакомца и утягивая его за собой в воду. Перед глазами снова возникли те образы, что изредка снились ей на протяжении нескольких лет. Ей казалось, что во снах она видит отрывки жизни крестьянки, которая жила в рыбацкой деревушке настолько давно, что никто бы уже и не вспомнил, что была когда-то такая деревня на берегу реки. Девушка та была красива, словно и не была крестьянкой, за что её полюбил проезжающий мимо рыцарь и увез в свой замок, желая слушать её нежный и звонкий голос в песнях. Открыв глаза, Тсуна поняла, что все еще находится в воде. Казалось, песня, которую шёпотом повторяла Тсуна до прихода незнакомца, стала отчетливей и громче. Ты же помнишь? Верю, помнишь, что любил меня. Были вместе мы день ото дня Чья-то рука тянулась к ней через толщу воды сверху, желая вытащить её на поверхность. Но оказалась слишком я бедна Для тебя, принца. Над прудом разнесся громкий судорожный вдох девушки. Мокрые волосы облепили лицо, но Тсуна все равно могла видеть лицо взбешенного мужчины, которого она нечаянно утянула с собой. Шляпа, которая скрывала лицо незнакомца, лежала на берегу, видимо, слетевшая из-за резкого движения, и теперь Тсуна могла разглядеть утонченные черты лица и глубокие черные глаза, наполненные гневом. Пруд не был столь глубоким, и, присев, Тсуна снова погрузилась под воду, дабы убрать волосы с лица. В то мгновение, когда она была под водой, она вновь услышала четкое продолжение. Знаешь, больно. Это больно, будто в сердце нож Ей хотелось дослушать, но её снова вытащили из-под воды. — Ты утопиться решила? Раздраженный мужчина держал её за локоть, таща, словно на буксире, к берегу. Волосы, наполненные влагой, потемнели и следовали за девушкой шлейфом по водной глади. — О, Реборн, я гляжу, ты уже успел познакомиться с моей дочерью? — Заткнись, Емицу! Твои комментарии излишни. — Не думал, что Аркобалено так легко сбить с ног, – ехидно протянул Савада. Брюнет с ненавистью посмотрел на ухмыляющегося блондина, помогая младшей Саваде забраться на каменный бортик и ловким подтягиванием самостоятельно забираясь на сушу. — Тсунаёши, как тебе не стыдно утягивать дорогого гостя в воду, к которой, как ты помнишь тебе не рекомендовано приближаться? Ты же помнишь, что доктор Пелаггати говорил о рецидивах? Тсуна сдавленно кивнула. Однако мысли её занимал не отец, который, скорее всего, ужесточит контроль, а новый знакомый, так похожий на рыцаря из её снов. Мужчина кидал задумчивые взгляды на девушку, пока её отчитывал Емицу. Он никак не мог понять, почудилась ли ему песня девушки под водой или это было лишь кратковременное помутнение, одно из тех, которые случались с ним после относительно недавнего снятия проклятья. Разглядывая её, он не мог отделаться от чувства, что не то видел, не то был знаком с ней ещё до этой встречи. Было что-то знакомое, родное в её ореховых глазах. Тсуна, пристыженно опустив голову, выслушала длинную лекцию о надлежащем поведении и отправилась в свою комнату, провожаемая взглядами мужчин. Ночью Тсуна проснулась. Ей снова приснилась крестьянская девушка, которая заключила сделку с богом реки, чтобы отомстить людям, которые отвернулись от неё, и забыть рыцаря, который променял её любовь на брак с богатой графиней. Она так и не выходила из своей комнаты после дневного происшествия, отказавшись от ужина, на который был приглашен гость в лице Реборна. Его имя девушке казалось странным, даже в какой-то мере чужеродным. Проворочавшись еще около часа, Тсуна решила сходить на кухню за водой. Аккуратно петляя по коридорам особняка, она добралась до нужного помещения, откуда, несмотря на поздний час, пробивался слабый свет. За барной стойкой напротив входа сидел Аркобалено, сжимая в руке стакан с янтарной жидкостью разбавленной льдом. — Ренатус!.. – не то испуганно, не то удивленно прошептала девушка, сама не понимая, почему использовала это имя. Мужчина резко поднял голову, впиваясь взглядом в испуганную фигуру, застывшую в дверном проеме. Пригласив пасом руки её ближе, он продолжил молчаливо сверлить взглядом Тсуну, боявшуюся сделать хоть одно резкое движение. Она знала, чем занимался её отец и кто такие Аркобалено, а также то, что служанкам и садовникам стоило меньше обсуждать новости мира мафии, если они не были уверены, что рядом нет Тсунаёши. Поначалу все эти новости и слухи, о которых судачил персонал особняка, были для Тсуны просто интересными историями, разбавляющие скучные параграфы учебников и книги из библиотеки. С возрастом она начала понимать, что советник и все остальные личности, упоминаемые слугами, не самые обычные люди, работающие в какой-то большой компании. Промелькивало в этих россказнях какое-то пламя и элементы погоды, которые Тсуна так и не смогла связать с мафией, но, тем не менее, она понимала, что это какая-то особенная сила отдельных мафиози. Сейчас она сидела перед Реборном, который являлся Аркобалено Солнца, и, как считали многие служащие здесь, сильнейшим из всех ныне живущих свободных наемников. Ей было страшно просто от одной мысли, что человек напротив может одним движением руки лишить её жизни. — И удобно тебе с такими патлами ходить? Неожиданный вопрос, раздавшийся в полнейшей тишине, заставил Тсуну вздрогнуть. Она оглянулась назад, смотря на свисающие до пола волосы. — Когда я их расчесываю, я успокаиваюсь и привожу мысли в порядок, – тихо сказала девушка, смущенно смотря в стол. — Ну, судя по всему, сегодня ты еще не успела разобраться в своей голове, – хмыкнул мужчина, отпивая из стакана. Они опять замолчали. Тишина на кухне забавлялась лишь редким потрескиванием льда в стакане Аркобалено. Тсуна не знала, как начать разговор. Она чувствовала, что Реборн хочет что-то сказать. — Спой. Я слышал сегодня, что ты умеешь это. Прозвучало как угроза. — Я не могу, – тихо сказала Тсуна. — Не ври! Стакан громко соприкоснулся со столешницей. Тсуна собиралась уйти из кухни, но сзади в оглушительной тишине раздался звук возведенного курка. — Пой, – практически прорычал Аркобалено. Тсуна разрывалась. Она боялась за свою жизнь и за жизни всех, кто находился в особняке. Она боялась, потому что знала, что может произойти. Интуиция же шептала обратное, уверяя, что всё будет хорошо. Она, замерев столбом, не знала, что делать. — Мне долго ждать? Тсуна попыталась успокоиться и вслушаться в привычно сопровождающий её шёпот. Ну давай же! Сделай к бездне еще один шаг! Знаю, жалости я лишена, Потому что отдана душа Девушка медленно повернулась к брюнету за стойкой. Богу Рейна Мужчина положил пистолет на стол, внимательно вглядываясь в лицо Тсуны. Посмотри же! Посмотри, теперь богата я. Тсуна внезапно изменила тон, будто упрекая Аркобалено, У меня дворец из хрусталя, – театрально обводя помещение. Много золота и янтаря Девушка поправила волосы, будто пела про них. В водах Рейна. Тсуна с едва заметным страхом смотрела на мужчину, боясь, что, если она продолжит, инцидент десятилетней давности повторится. — На меня не действует твое пение, если ты об этом беспокоишься, – Реборн усмехнулся, неотрывно следя за беспокоящейся шатенкой. Тсуна продолжила, всё еще опасаясь. Я пою даже тихой ночью, Каждому о том, чего он хочет. Сколько лет, никто не знает точно. Жаль, что песни мои смерть пророчат… Закончив, Тсуна чувствовала незнакомую легкость, словно скинула с плеч многолетний груз. Пытаясь разобраться в своих ощущениях, она не заметила подошедшего вплотную Реборна. — Значит, Лора? Лора? Так звали ту крестьянку из её снов, но причем тут она, и как Аркобалено узнал? Теплые руки легли на её плечи. — И не Ренатус, а Ренато, – усмехнулся мужчина, — новые времена, новые имена. Они встретились взглядами. — Он променял её, бросив, – с сомнением протянула Савада. Казалось, они обсуждают какую-то историю, известную только им обоим. Реборн резко отступил и чеканным шагом вышел из кухни, скрываясь в темноте коридора. Она осталась на кухне в одиночестве, пытаясь переварить всё, что сейчас произошло. Тот, кто терял Будет снова любить Ночью Тсуне снилось, как отчаянный рыцарь плыл навстречу своей любимой и одновременно – своей смерти. Он знал, что не выживет в бурлящем водовороте, куда вел его голос ундины, но, вновь обретя любимую, разлученную с ним из-за подлых козней родной матери, был готов умереть, лишь бы быть рядом с ней. За рассветом близится вечное лето Ночь до зари Сон медленно ускользал, давая девушке возможность увидеть, как Лора, очнувшись от забвения, пытается дотянуться со скалы до любимого, которого быстро затягивали потоки воды. Нога её соскальзывает, она падает, но успевает ухватиться за руку Ренатуса, погружаясь с ним в глубину. Ты в душе береги свою птицу Не дай ей разбиться Глаза Тсунаёши резко раскрылись. В легких до сих пор было тяжко, будто она и правда несколько секунд назад тонула. — Ренатус… Нет, Ренато, – исправилась девушка, — он помнит. Вскочив с кровати, она выбежала из комнаты, даже не переодеваясь со сна, чтобы найти Аркобалено. Обежав половину особняка, она наткнулась на одну из служанок. — Быстро, где Реборн?! – нетерпеливо протараторила Тсуна, хватая пожилую женщину за плечи. — Так уехал еще до рассвета, – сконфуженно пробормотала она. — И как не стыдно юной донне разгуливать в там виде? Тсуна уже не слушала, что ей вслед выкрикивала женщина. Она выбежала на улицу в неясном порыве: интуиция вела её в сторону пруда, где она впервые повстречалась с Реборном в этой жизни. Над водной гладью простилался туман, окутывая ближайшие территории, накрывая будто саваном. Тсунаёши остановилась у самого берега, прислушиваясь. Было слишком тихо. Слишком тихо. Её озарило. Шёпот, который должен был стать громче рядом с водой, исчез. Тсуна закричала в неверии, готовая упасть от накативших чувств, едва начали подгибаться колени, она почувствовала руки, подхватившие её за талию. Ей не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это был. — Я всё вспомнила, – всхлипнула Тсуна, откидываясь на грудь мужчины. Её развернули, принимаясь вытирать слёзы, катящиеся из её глаз. — Только не топись в этот раз от счастья, а то, боюсь, до следующей жизни я не доживу, – усмехнулся Реборн, наклоняясь для поцелуя.