Небожители

На остров неспешно опустились вечерние сумерки, освещённый холодным светом фонарей cнег искрился, создавая чудесный контраст с приглушённым, тёплым светом невысоких настольных ламп вагона-ресторана. — Ты был влюблён в Джоичиро? — Все были влюблены в Джочиро, — Гин мягко, почти снисходительно улыбнулся, прикрывая глаза под наплывом воспоминаний. — Азами, очевидно, тоже, судя по тому, что он во имя Сайбы-сана устроил в академии. — Нет. Накамура был влюблён в меня, — видя недоверие на лице Коджиро, Гин невесело хмыкнул. — Джоичиро он боготворил, готов был следовать за ним, как за Христом, но влюблён он был в меня. Моя вина не только в том, что я не заметил, когда Джоичиро перегорел, но и в том, что был слишком занят своими собственными чувствами, вместо того, чтобы поддержать куда более ранимого ребёнка, за которого мы с Джоичиро в общем-то отвечали. Тем более, что уже тогда авторитет он только в нас и видел. — Ты поэтому решил принять такое активное участие в избавлении академии от его новой политики? — Отчасти, — не стал спорить Доджима. — Думаешь, это твоя вина, что он вырос таким принципиальным козлом, не считающимся ни с чьим мнением? — не без скепсиса уточнил Шиномия. — Нет, — несколько расслабился Гин, все также легко улыбаясь, — слишком много чести, я бы не стал так себе льстить, считая, что сыграл настолько важную роль в формировании его мировоззрения. Во-первых, часть вины все равно ложиться на прохвоста Джоичиро, не одному же мне оттудаваться. К тому же, избалованным сукиным сыном Азами был уже тогда, когда попал в академию. А когда маленький мастер вошёл в самую влиятельную семью страны в нашей сфере, предварительно заняв первое кресло, то вряд ли хоть кто-то смог бы ему перечить. Даже если бы я попытался, он вряд ли был бы достаточно сентиментален, чтобы вспоминать «былые деньки». — А как же его влюбленность? — язвительно напомнил Шиномия. — Не знаю, Коджиро-кун, почему тебе кажется таким невозможным, что в меня кто-то был влюблён, несмотря на присутствие Джоичиро рядом… Или дело именно в нем? — Гин облокотился о мягкий диван и запрокинул голову назад, наблюдая за Шиномией из-под полуопущенных век. От Гина веяло львиной силой, а внешняя расслабленность не помогала притупить инстинкты тех, кто находился в опасной близости от хищника. Но Шиномия стоял с ним на одной ступени пищевой цепочки, поэтому инстинкт самосохранения не перекрывал охотничий азарт. Он знал, что за ним наблюдают, но совершенно не собирался отступать. Шиномия неоднозначно пожал плечами, пригубил холодный виски и невидяще посмотрел в окно, поверх правого плеча Доджимы. — Что ж, я согласен, его харизма всепоглощающа, трудно сопротивляться, когда он рядом. Даже когда он был безбородым юнцом, по нему все поголовно пускали слюни. Поэтому, когда Накамура в темном коридоре нашего крыла отсасывал мне, я живо представлял член Сайбы у себя во рту. — Не слишком благородно. — Кто бы говорил, Коджиро-кун; пальцем в небо, конечно, но не удивлюсь, что в ваши студенческие годы Арато-чан снимала твой стресс после тяжелого дня в совете примерно такими же способами, пока ты рвался на практику к Секимори не только и не столько ради защиты диплома. — Какая удивительная осведомленность. Завидуете, сэмпай? — Ревную. — Хорошо, — довольно хмыкнул Шиномия, не встречаясь, однако, взглядом с Доджимой. — Твоя язва тебя не сильно беспокоит? — Разве что реакция окружающих на неё. — Переживают? — Надеются усугубить. Но спустя пару сломанных носов и некрасивых рецензий и это гиблое дело оставили. Они в любом случае мало что могут мне противопоставить. — Однажды твой поганый характер подведёт тебя под монастырь. — Вот уж там меня точно не ждут, святые стены при виде меня содрогнутся, — Шиномия невозмутимо пожал плечами. Некоторое время они просидели в тишине, глядя из окна на заснеженные поля и задумчиво вертя в руках бокалы. По лицу Коджиро гуляла несколько растерянная улыбка. — Не одиноко на вершине? — Негромко поинтересовался Гин. Лицо Шиномии моментально утратило мягкость, а губы вновь очертила жесткая складка от кривой усмешки. — А я не на вершине. — Цепко глядя на Доджиму, протянул он. — Я все ещё на пути туда. Так что мои руки, ноги и даже зубы сейчас несколько заняты тем, чтобы цепляться за выступы, а не за людей. Будешь цепляться за людей — рухнешь вместе с ними. — Однако. Ещё с год назад ты выглядел куда более потерянным. — Было дело. Считай, вышел на плато и не мог решить, куда карабкаться дальше. — Коджиро сделал глоток и поджал губы, слизывая медовое послевкусие. — Да и заебался, честно говоря. — И что изменилось за это время? Шиномия стащил очки и усмехнулся, потирая левый глаз. «А изменилось, дорогой сэмпай, — лениво уточнил про себя Шиномия, — то, что самоутверждаться засчет равных стало неинтересно. А вот быть равным среди лучших — вот это звучит гордо. И ещё, пожалуй, надоело казаться самому себе трусом.» — Пара засранцев помахали рукой сверху. — С Эвереста? — С Олимпа, блядь. Огонь, вино, красавцы в виноградных листьях. Сидят и строят рожи с небес. — И что, подстегнули? — понятливо хмыкнул Гин, вспоминая, с каким неподдельным огнём в глазах Коджиро наблюдал за их с Джоичиро дуэлью. Да и каким неприятным сюрпризом должно быть стало новое поколение во главе с Сомой, ползущее прямо за мэтрами и дышащее им в задницу. Ещё б она не горела. На этой мысли Доджима не удержался от лукавой улыбки во все 84. — Долмы захотелось, — кровожадно оскалился Шиномия, не без злорадства наблюдая за хрюкающим небожителем, который не мог ни прекратить смеяться, ни проглотить злосчастный напиток. — Да, это точно будет потерей, — отсмеявшийся, заявил Гин, на что Шиномия ответил вопросительным взглядом. — Ну, если тебя все-таки запрут в монастыре. — Думаешь, Восточной Кухне будет не хватать моего таланта? — Думаю, что виноградные листья пойдут тебе больше монашеской рясы. Доджима допил одним глотком, поднялся и, забрав пиджак, протянул Шиномии руку. — Пойдём, альпинист. Убедимся, что в монастырь тебя точно не возьмут. Коджиро забрал очки, принял руку и был очень медленно поднят с места и прижат к сильному телу. — Там такие навыки только приветствуются, — вкрадчиво сказал он Доджиме в самое ухо. Гин плотно прижался щекой к щеке Коджиро и тихо выдохнул, наслаждаясь близостью несносного мальчишки, запахом его горького древесного парфюма и дорого напитка, прохладой тонких запястий. После чего резко отстранился, глядя прямо в шкодливые глаза напротив. — У нас на Олимпе круче, — и совсем уж озорно подмигнув, взял Шиномию за руку и неторопливо повёл в своё купе. А за окном тихо падал снег.