Проводник

Он подсел ко мне в баре. А где ж ещё, бар — это то самое место, где берут начало все договоры и сделки. Здесь-то, при живых свидетелях, оно безопаснее, чем с глазу на глаз толковать. Я сначала его и взглядом не удостоил. Да и на что там смотреть, издалека таких чую — молодой, зелёный совсем, глаза горят. Сразу видно: первый день в Зоне. Он вежливо покашлял. Затем ещё раз покашлял. Постучал пальцами по столешнице. Двинул стулом. Нарочито громко шаркнул ногой. Видать, не отвяжется. Я лениво открыл один глаз. — Ну? Он стушевался, начал мямлить что-то — мол, наслышан, рекомендовали, помощь нужна... Все они так начинают, наслушался уже, ничего интересного. Я вздохнул и открыл второй глаз. Пересел поудобнее, облокотившись на стол, и уставился на этого чудика в упор. — Послушай, парень, — сказал, — или ты сразу выкладываешь, какого хрена тебе надо, или валишь лесом, а я сплю дальше. Второй раз спрашивать не буду. Ну? — Арка! — выпалил он и уставился на меня в ответ. Честно сказать, я был не слишком-то удивлён. — А, жить надоело? Он обиделся: — Не знаешь дорогу — так и скажи! — и попытался встать. — Знаю. Он медленно сел обратно. — И... что? Возьмёшься отвести? Я заплачу, не волнуйся! Торговался я больше для вида. В наш век, век После Конца Света, хороший проводник на вес золота. Точнее, на вес патронов, дизеля, антирадов и спирта, а я один из лучших. И весьма зажиточен по местным меркам, так что могу позволить себе не напрягаться, когда речь идёт об оплате. Это случилось шесть лет назад. Одним днём, как в паршивом голливудском фильме. Конец Света. Катастрофа. Армагеддон. Я предпочитаю называть это Армагеддоном, хоть и не верю во всю эту религиозную белиберду; просто слово хорошее, звучное. Никто не знает точно, что тогда произошло. Просто в один день небо упало на землю, а вместе с небом сотни ядерных бомб и прочего дерьма, и наш мир превратился в руины. Конечно, в первую очередь досталось большим городам. Людям — тем немногим, что выжили — пришлось вернуться к природе, к тем её местам, что раньше были дикими, а теперь стали оплотом новой цивилизации. В городах и на километры вокруг них никто не живёт. Никто из людей, я хочу сказать. Только бродячие звери и мутировавшие твари разных мастей. Хрен их разберёт, что там было в боеголовках кроме урана и плутония, но тварей, не похожих ни на одно живое существо, в последние годы развелось много. Но люди не изменились. Люди всё так же любят лезть именно туда, где натыканы таблички «Не влезай, убьёт!». Для миллионов города стали могилой. Для некоторых из тех, кто пришёл следом, — золотой жилой. Там до сих пор можно найти и медикаменты, и топливо, и даже пригодную еду, если знать, где искать, и не бояться риска. А я не боюсь. Терять-то мне нечего. Теперь никто не называет их городами, нынешние города стали новыми, крохотными, примитивными и совсем не похожими на мегаполисы прошлых лет. Теперь в ходу слово «Зона» — вы же тоже наверняка читали ту книжонку, да? Вот и среди нас много кто читал. В Зонах иногда случаются странные вещи. И находятся странные штуки, никакой наукой не объяснимые. Артефакты. Впрочем, толку от них чаще всего никакого, разве что на забаву детям, никаких НИИ-то не осталось, чтоб их по-умному изучать. Куда ценнее тот же дизель. Арка — это [фрагмент утерян] Мы ударили по рукам, и парень аж засиял от радости. Исследователь, понимаешь, энтузиаст херов. — Когда сможем выйти? Я прикрыл глаза и прислушался к Зоне. Та молчала. — А сегодня в ночь и пойдём, чтобы время не терять. — В ночь?.. — парень слегка скис. — Но ведь опасно... — Дурик, — я позволил себе снисходительную ухмылку. — В Зоне всегда опасно. А ночью тише, никакая дрянь незамеченной не подберётся. Дрянь, надо сказать, это не только твари-мутанты. Мародёров тоже хватает, любителей поживиться за чужой счёт. Но я все их тропы знаю, проскользнуть несложно будет. Сборы затянулись чуть дольше, чем я рассчитывал. Пришлось заставить парня перетряхнуть весь рюкзак и отправить часть его содержимого на мой склад. — Живым вернёшься — заберёшь, — отрезал я, когда парень начал протестовать. — Идти налегке надо, ты и так с непривычки ноги собьёшь за час, а я потом тащи и тебя, и твой хлам? Нет уж. Вышли уже за полночь. Через пару часов я признал, что погорячился: парень шёл ходко, уверенно, будто рюкзак его и вовсе не тянул. Но это была самая простая часть маршрута, а дальше нам предстояло кое-что [фрагмент утерян] два пути. Ты сказал, что торопишься; дело твоё, а моё дело — вести и не задавать вопросов, я и не буду. Мы можем и дальше пойти пешком, но там завалы, день на них потеряем точно, а может и больше, если совсем непруха выйдет. — А второй? — он посмотрел на меня очень внимательно и любопытно. — Поезд. — Поезд? Я ухмыльнулся, скинул рюкзак и сел на землю. Похлопал по жухлой траве рядом с собой. — Ночь — самое время для страшных баек, а? Парень осторожно присел чуть поодаль. — Поездов больше не существует, — неуверенно сказал он. — Да-а, — я аж зажмурился от удовольствия. Обожаю пересказывать эту байку новичкам, у них от этого глаза становятся не то что круглые, а натурально квадратные. — Только один всё-таки есть. Слушай сюда... И, понизив голос до заговорщического шёпота, я рассказал ему всё. О том, что в тот самый миг, когда на город упали первые бомбы, на въезде в него столкнулись два поезда — грузовой и обычный пассажирский, пригородный какой-то. Конечно, они оба сошли с рельсов, а все пассажиры погибли. Они умерли так быстро и так страшно, что сами этого не заметили, так тоже бывает. И теперь каждый день на въезде в Зону возникает из предрассветного тумана поезд. Он проносится насквозь через весь город, а после исчезает, как и не бывало. Но это не мираж, понимаешь, парень? В том-то и штука. Поезд настоящий, я в нём не раз катался. И пассажиры тоже настоящие. Только ни в коем случае нельзя привлекать их внимание, нельзя их бояться и уж тем более нельзя им говорить, что они давно умерли. Иначе... ну, худо будет, и всё тут. А на поезде-то оно куда быстрее будет! Домчим с ветерком. — Бред какой-то, — неуверенно сказал он после долгой паузы. Я пожал плечами: — Толку мне тебя обманывать? К утру как раз дойдём до станции, сам увидишь. К утру мы еле успели: нарвались на диких кошек. Собаки-то по большей части или за людьми удрали, или передохли, а этим когтистым тварям хоть бы хны. Только разожрались — на мутировавших мышах, не иначе! — да стали ещё злее и коварнее, чем природой задумано. И стаями начали бегать. И нападать. Если бы не [фрагмент утерян] — Да не тормози ты! — я втолкнул его в двери и следом втиснулся сам. Отдышался. Да уж, ночка выдалась весёлая! Ну ничего, на поезде за час доедем, а там и пешком недолго топать останется. — Он настоящий! — Поверил, да? Ещё какой настоящий, ещё какой... Ну, пойдём в вагон, там свободных мест хватает, не стоять же всю дорогу. Здесь никогда ничего не меняется. Те же вагоны. Те же сонные хмурые лица. То же матерное слово, нацарапанное на спинке сиденья. Откинувшись на спинку, я пристроил рюкзак между ног и прикрыл глаза. Тусклое рассветное солнце почти не мешало, можно было и подремать немного. — Ты тоже отдохни, — посоветовал я спутнику. — Потом опять пойдём, и быстро, в сердце Зоны-то привалами не побалуешься. Похоже, меня разморило сильнее обычного. Обычно-то я всегда настороже, да и за дорогой надо следить, чтобы нужную станцию не проехать, а тут вот оплошал. — ...не видите, что происходит за окном? Меня аж подбросило. Я вскочил, завертел головой и увидел то, чего случиться было не должно. Этот кретин решил побеседовать с пассажирами! А дальше было как в замедленной съёмке. Вот парень что-то ещё говорит негромко, но настойчиво, пытаясь донести до пожилого мужчины, выглядящего вполне безобидно, то, что город уже годы как лежит в руинах. Вот мужчина смотрит в окно, а вот снова неторопливо оборачивается — и через его мирное лицо начинает проступать оскаленная чёрная маска, морда чудовища, его истинная суть. И вот уже они оборачиваются один за другим, и вместо разных людских лиц — дьявольские оскалы. Я одолел полвагона в два прыжка, схватил своего недотёпистого спутника за шиворот и вместе с ним метнулся в тамбур. Вбок от двери, чтобы исчезнуть из поля зрения пассажиров, впечатал его в стенку и сам вжался, молясь, чтобы мы успели, чтобы они проснулись не до конца. Дышать перестал, пытаясь расслышать хоть что-то кроме сумасшедшего боя собственного сердца. Тишина. Мерный грохот колёс. Поскрипывание сцепки. Вроде пронесло... Я медленно выдохнул и перевёл взгляд на парня. Тот, и так бледный, побелел чуть не до обморока, и ошалело хлопал глазами. Но по счастью молчал. — Идиот, — устало сказал я. — Говорил же: нельзя им знать, что они мёртвые. Не любят они этого. Ладно, вроде угомонились. Пойдём вещи заберём. [фрагмент утерян] Я присел на замшелую бетонную плиту и закурил. Теперь уже было можно, к Арке никакая нечисть близко не подходит, уж не знаю, почему. Парень заворожённо таращился на Арку, и бледные отсветы играли на его лице. — Ну вот, дошли, — сказал я, просто потому что надо было сказать хоть что-то. — А ты веришь? — вдруг спросил он. — Веришь в то, что она действительно исполняет желания? — Я не верю, парень. Я точно знаю. Он обернулся. С пистолетом в руке. Я не дёрнулся за своей винтовкой, да и не успел бы. Расслабился, отложил в сторону, дал отдых плечам, и вот... — Прости, — очень серьёзно сказал он. — Но я не хочу, чтобы ты попробовал мне помешать. Я знаю, много кто пытался пожелать, чтобы мир стал прежним, и знаю, чем это кончилось для них; я два года собирал и анализировал всю информацию из этой Зоны. Но я не такой. Я не ошибаюсь, понимаешь? Я очень точно сформулировал... техзадание, так сказать. И нельзя допустить, чтобы ты всё испортил, даже случайно. Просто поверь, ты откроешь глаза — а ничего этого не было. И будешь жить нормальной спокойной жизнью в нормальном мире. Я не успел ничего ответить. Выстрел. Тьма. [фрагмент утерян] но он ничего этого просто не осознавал. Он не видел, как нервно дрожит стрелка в красном углу шкалы. Не слышал пронзительного треска дозиметра. Не видел болезненной черноты обугленных древесных стволов в оставшемся за спиной сквере. Не чувствовал рези в глазах и сухости в горле. Не видел вздувшихся волдырей на собственных руках. Не понимал, что с каждым словом выплёвывает кровавые сгустки. Он говорил долго. Очень долго, очень обстоятельно, очень чётко. Если бы Арка и в самом деле исполняла желания, быть может, ему бы и удалось вернуть мир почти таким, каким он был до Армагеддона. Он прошёл через Арку и вышел с другой её стороны. Точнее, выпал: почерневший, как те пни, покрытый коростой и облезлый как паршивый пёс. Он не знал, что был мёртв ещё до того, как шагнул в неё. Я неторопливо поднялся, стряхнул с одежды кровь — в этом цирке больше не было нужды — и подошёл к тому, что от него осталось. Пнул небрежно, хотя проверять не было смысла: несколько часов под излучением в десятки грэй хорошенько его прожарили. Извини, парень, но Армагеддон — не та штука, которую можно отменить, даже с помощью оброненного кем-то чуда. Прежний мир? Он был неплох, пожалуй, но новый нравится мне куда больше. Он принадлежит мне. Зона — это я. И здесь имеют вес желания лишь одного существа. Мои.