Взгляд со стороны

— Черт бы тебя побрал, к-капитан все не оставит так! - С тяжелым вдохом, будто проскакивая по кочкам, уставший шепот голоса выговаривает, четко акцентируя на каждой "р", так маняще её вытягивая, выделывая языком какие только возможно извороты, лишь бы доходчивее донести до оппонента всю ярость, переполняющей от кончиков, чуть заостренных, ушей, до кончиков нелепо кривых ногтей ног, забавным образом подвернувшимися под себя. Движения был непостоянны: То норовит оттолкнуть прочь, вырвать руки из крепкой хватки, ну, или на край отгрызть, лишь бы не достаться ему, вертит головой, встряхивая шоколадными волосами, с приятными вкраплениями теплой карамели, заставляя последние встать дыбом, будто шерсть напуганной кошки. Не хватает только хвоста распушенной трубой, да навостренных ушей-кисточек и прогнутой к верху спиной с этими привычными кошачьими разговорами, так и блестящие упреками. Насчет взгляда можно с уверенностью сказать, что успешно перенят. Вздернутые брови, веки, что так неестественно распахнулись, заставляя наливные яблочки глаз выкатиться чуть вперед, а, и без того некрупные зрачки, превратиться в черную бусинку, робко которая отражала белоснежный блик лампы. Сейчас он был действительно сравним с диким зверенышем. Жался в стену, жалобно что-то выкрикивал, да вот разобрать было невозможно. Порой, поведение поднималось до уровня капризного дитя, который не получил желаемую конфетку и сейчас устраивает целую сцену в центре магазина: валиться на пол, держась за руку родителя, свисая с нее, будто с лианы, прокатываясь на коленках по полу, заливаясь истошным крикам. Противный привкус делу придавала все та же лампа, стоящая чуть подалее от парней, ее свет четко падал в их сторону, слепящий, холодно-белый. Дешевая замена привычной тепло-медовой лампочке, которая, в отличии от тошнотворного аналога, справлялась со своей задачей осветить и не дать, к богу, ослепнуть. Она заметно оттеняла лицо сопротивлявшегося, делая его то ли страшнее, то ли более испуганным. Черная тень извилисто проходила по многим участкам, делая их более кривыми, чем было на деле, однако, нельзя сказать, что это портило чужое лицо, скорее наоборот, давала понять, что эти неровности его отличительная особенность: Чем сильнее искривление, тем привлекательнее становились черты, желание касаться их не переставая - возрастало. С другой стороны он тянул его на себя, как обольстительная чертовка заигрывался, чуть пританцовывая на месте, постукивая каблуками униформенных сапогов, прохладным пальцами касался чужих пальцев, но более разгоряченных, даже немного раскрасневшихся. Игрался как мог. Причмокивал губами, нередко применяя наивное похлопывание смольными ресницами. — Признайся, выродок федерации, ты заигрываешь со мной? Я не потерплю твоих расплывчатых ответов! - Цедит сквозь зубы более хриплый и настойчивый голос, чья кисть перехватила чуть перекошенный подбородок, сжимая пальцами, что только мощи находилось. Он устало кряхтел, озлобленно шаркал плоской подошвой, желая выбить все ответы сейчас. Этот был точно таким же, как и схваченный: С кривыми, идущими ему чертами, заостренными ушами, растрепанным каре шоколадно-карамельных волос, но выражение лица выдавало с потрохами иную принадлежность. Сурово-сощуренный взгляд, то и дело с не меренной похотью выскальзывающий по фигуре напротив, кривая полуулыбка, с чуть виднеющимися белоснежными зубами, сдвинутые густые брови и мелкие шрамы, в хаотичном порядке захватившие часть лица. То и дело пытался выцепить момент, дабы приблизиться еще, но каждая попытка проваливалась, заставляя последнего скалиться, да настолько ожесточенно, до застывания крови в венах, до ощущения бешеного сердцебиения, эхом отдающимся где-то в висках. Он-то точно был из разряда "хищник". Самый скверный и матерый, потасканный матушкой-жизнью ого-го. — Я не могу больше ждать, выродок. Молчание знак согласия, или как там у вас. У нас же - молчание знак неуважения, а с не уважающим можно творить все, что остаткам души вздумает. - Он задорно смеется, чувствуя этот судорожный вдох, попытки вымямлить ответ и на вздуманную попытку дернуться. Показушно облизываясь по-кошачьи, грудь вперед толкает, тем самым прижимая второго к стене полностью. Тот лишь ойкнул. — Паша, а разве ты не думал о себе в игривом ключе? До момента нашей встречи я никогда бы не допустил сию мысль в свой светлый разум, однако взгляд на себя "пушистика", заставил кровь разогнаться и я понял, что хочу себя. — Извращенец гребаный, разве так можно?! - Оставалось смотреть в упор. Внимательно, не отрываясь. Момент, и он может проклюкать то, как его затаскивают уже в постель. — Это как удовлетворить себя, только новый уровень. - забавно зеркалит тянущуюся "р", тут же вперед ещё раз подавшись. Колено имперского ненавязчиво скользит по крепко прижатым друг к другу федерального, рывком втискивает свое внутрь чужих, шерудить уже начав изнутри. Шелковистая ткань плотно терлась друг о друга, создавая незабываемые похрустывающе-шуршащие звуки, то и дело которые нарушают выкрики "Отойди", "Прекрати". Как бы там ни было, но кто способен понять тебя лучше, чем ты сам? Воспитанный разум отторгает, говоря нет, но взыгравшие потаенные желания нашептывают о подталкивающем ответе на встречу. Сказать "нет" не можешь, но и податься на встречу "да" - тоже. Негласно надежды ложись на разум более раскрепощенной версии, подобные дела для которой - постоянный случай. Свободная рука легко проскальзывает по напряженному бедру, выделывая круг по торчащей тазовой косточке, просачивается чуть под форменку, ослабляя хватку ремня, затем поддевая пуговицу из петли и лишь одним движением пальца - съехать молнию, расшиперивая указательный и средний пальцы по ее зубчикам, чуть вдавливая, начиная ехать к верху, задержав последние где-то посередине. Оригинал чуть запрокидывает голову кверху, ощущая приятность. Его руки продолжали пихаться, но не столь яро, ослабели. — Приятно, я прав? - Ответа, очевидно, не последовало, лишь колкие переглядки. В ход вступает голова, она решительно близиться, однако, застывает, давая коснуться только кончику носа шеи, который, в свою очередь, не теряясь, ездить начинает, шумно вдыхая аромат отражения. Как и ожидалось: дурманящий рассудок. С одной стороны отдает чем-то детским, вроде как слащавой присыпкой, с другой же улавливается слабый намек на свежий хвойный парфюм. Свежий, будто утро в хвойном лесу после ночного ливня. Чехов не удерживается. Он обдает шею пылающим дыханием из чуть приоткрытого рта, чьи губы так быстро опускаются на взгусинившуюся кожу. Суховатые они скользят до подбородка, старательно хватая сладковатый привкус, следом вываливается язык, оказавшийся более нетерпеливым. Так старательно выскальзывает, преодолевая извилистые пути волос к уху, вылизывает от самой мочки до кончика по краям, жадно закусывает, от чего безвольный Чехов только и кулаком постукивает по чужому предплечью. Из ситуации становится ясно, что он поддался на провокации, превратился в ту самую безвольную марионетку, которая позволит сотворить с собой все, что взбредет этому чокнутому на ум. Но разве он против? Зеркальный был более, чем прав. Лучше себя тебя никто не поймет. — Я... — Можешь не отвечать, я знаю. - С хитрой, уже, улыбкой, отвечает, даже не удосужившись поднять взгляду, лишь перехватывает постукивающую руку, резким движением потягивая на себя, далее же, отталкивая в сторону, выставляя ногу чуть вперед, нарушая чужое равновесия, тем самым уронив на пол, приземляясь сверху в полулежачем положении, не давая оригиналу приземлиться на спину окончательно, чуть схватился за конец формы, в грубом движении, натягивая к верху, быстро снимая и кидая к двери. С себя же, в ответ, стянул золотистый пояс, которым благополучно перехватил кисти рук лежащего, крепко стягивая. Дурман был не только в голове Миррора. Он также распространялся на рассудок оригинала, заставляя воспринять каждое движение заторможено, вкусить должным образом, но не ответить ожидаемо, получается только вытянуть из глотки "ах" да "ой", такие приевшиеся слуху, до воротни. Он чувствовал дичайшее биение сердца, чувствовал выброс адреналина, чувствовал желание. Связанные руки? Только поспособствуют. Томно опуская веки, связанные руки тянет к голове зеркального, тут же продевая их через ту, окутывая шею немного сдавливая, заставляя корпус полностью подняться и, будто змея с прыжка вцепившаяся в жертву, впивается во все еще сухие губы имперского, чуть увлажнив их в посасывающем движении. Подобной инициативе только отрада. Покрутив приятно сдавленной шеей, углубляет поцелуй, роняя парня назад на пол. Чувство было действительно неповторимо: Сравнимо с первым поцелуем, когда вы только-только познали, что такое чужие губы, когда их легко соприкоснулись, уже, чуть ли, не полыхая изнутри, когда впервые углубляете, чувствуя, как тонете в водовороте похоти, когда все тело на пике. Языки жадно сплетаются, словно возлюбленные после долгой разлуки, губы соединяются, в желании срастись друг с другом, а легкие не выдерживают напора, заставляя вас одновременно выдохнуть, прерывисто, но слишком шумно. Ненасытность. Этого мало. И имперский чувствует это, ловит мысли обоих, приступая ко второму шагу. Рука бесшумно вернулась к ширинке, точнее к треугольничку, что образовал съехавший замок к низу, пальца принялись выстукивать ритм, не теряя времени, а как только почувствовался легкий прогиб, тут же крепко обхватил ткань нижнего белья, принимаясь с завидной силой тереть. * * * — Мха-а... - Заостренные зубы впивались в тонкую бледноватую кожу, заставляя её тут же насытиться краской, обдать по краям пурпурным. * * * — Ч-черт, мх-х, н-не... - Сладкий шепот срывается на вполне довольный протяжный стон, заставляя бедра поерзать, а поясницу выгибаться, но рука отражения не позволяла этому произойти. Он пережал пальцами головку, не давая оригиналу кончить уже с несколько минут. Нужно только было видеть как он извивается, как он тянет собственное имя, замыленным взглядом стараясь рассмотреть лицо напротив, которое, кстати, было до приятных коликов восторженно. Как он тянул уголки губ в улыбке, как поднимал брови домиком. * * * — Н-нет, не там... - вновь этот надрывистый шепот, вновь это ерзание, в попытке уползти повыше, вновь это чертовски сексуальное поверчивание бедрами, он, видимо, специально. Не терпелось вкусить кульминационного момента? Вот что-что, а этот момент миррор оттянет настолько, насколько сможет. Невероятное чувство ожидания, издержка. До дрожи. Он ладонями удерживал чужие ноги, расшиперивая, склоняясь и накусывая внутреннюю сторону бедер, водя губами, целуя. То и дело лежащий пытался вытиснуть его, но силы спешно покидали, давая, опять же, простор действий. Взгляд говорил, вполне, очевидную вещь: Знай, что лежи, да постанывай, не мешай дать тебе удовольствие. * * * Они остались лежать на полу, прижимая друг ко другу разгоряченные обнаженные тела. Оба изувеченные, обессиленные и еле как двигающиеся. Одно тело, чье лицо пряталось в чужой груди, давая сверкать только макушке, было красным красно, в некоторых местах до жути страшно преобразовавшиеся багрово-синеватые пятна, четкие отпечатки от удивительно ровных зубов и следы увесистых ладоней. У второго же горела спина. Разодрана, с проступами капелек крови, стекающих неспешными струйками на плиточный пол. Его руки обвивали фигуру, чуть ли не скрутившуюся в клубок, жали ближе к себе. — Кто знает тебя лучше, чем ты сам? - нашептывает зеркальный, стремительно угасая. — Ты.