За что ты меня ненавидишь?

      Обжигающее дыхание будто оставляет незаметный след на нежной, бледной коже. Запястья — удивительно тонкие — грубо заведены за голову, обгоревшая шершавая ладонь удерживает их прижатыми к земле. Футболка порвана, но мысли юноши заняты совсем не ею. Руки сковывало десятки раз, футболка рвалась столько же, если не чаще. К этому юный Квентин уже привык. В такие моменты он просто хотел забыться, думать о совсем других вещах, теплых и светлых — пока демон, бывший когда-то Фредом Крюгером, насилует его. Совсем скоро правда, такая тактика дала сбой: дом, воспоминания о школе и об отце, даже Нэнси — все они невольно начали ассоциироваться с эпизодами, в которых Кошмар, недобро лязгая когтями о пряжку ремня, наклонялся к дрожащему подростку, шепча на ухо всякие мерзости…       Это произошло в очередной раз. Квентин уже успел сблизиться с некоторыми из выживших, изучил правила, по которым люди существовали в тумане, вдоль и поперек. Новые друзья были намного старше — юноша усмехнулся этому: ему везло наводить мосты с теми, кто… Старше.       Подросток вновь оказался прижат к земле, будто распятый по рукам и ногам, удерживаемый жилистым мужчиной. Несмотря на разницу в комплекции, Крюгеру не составляло труда зажимать молодого человека, не давая ему возможности сопротивляться. Неестественно горячий язык скользил по открытым участкам тела, огибая и оставляя теплый влажный след. Юноша рванулся еще раз, краем сознания понимая, что это не поможет. Вместо ответа последовал удар по лицу — скула будет болеть еще очень долго. Квентин стерпел, пытаясь не смотреть на обидчика, не думать о том, что он будет делать дальше, несмотря на то, что он знал план мужчины наперед, в мельчайших деталях.       Дальше будет то, чего молодой человек терпеть не мог, участь куда хуже смерти. Насытившись быстрой прелюдией, мужчина начнет ритмично и резко вдалбливаться в нежное тело, тело, которое само скажет «да», невольно раздвинув для насильника ноги, будто приглашая. К черту бы шел этот пубертатный период с его гормональными скачками, из-за которых даже агрессивная долбежка воспринимается как… Подросток сморщился посреди действа, стараясь игнорировать ноющий спазм у низа живота и твердеющий член. Пусть его тело и воспринимает эту пародию на секс как что-то хорошее, он сам бы никогда не стал… Раздвигать так ноги…       С губ срывается глухой стон, вызывая ухмылку у Кошмара. Убийца склоняется к выжившему, треплет, больно зажав бледную кожу, за щеку. Судя про кривому оскалу, ему такая реакция очень нравится. Вторая рука мужчины свободна: грубо зажимает сосок, чуть ли не выкручивая его, сдавливает меж пальцев бочок, с силой шлепает по бедру. Мерзко, неприятно, но тело будто назло само подается навстречу грубым щипкам и шлепкам.       Каждый раз, отправляясь на испытание, Квентин надеялся, что Кошмар не будет избран палачом для выживших. Любой другой убийца не вызывал столько ужаса и боли, сколько выжимал из подростка обугленный мужчина с когтистой перчаткой. И хотя Сущность редко сталкивала демона снов и юношу в своих игрищах, потому что Кошмар никогда не приносил того в жертву, к неудовольствию хтонического «божества», мучая Квентина до самого окончания испытания и лишь затем грубо разрывая нежную плоть, подросток все равно боялся этих встреч, избегал их, молился не оказаться в тумане рядом с этим монстром. После грубого подобия прелюдии, Кошмар столь же грубо войдет в юношу, а тот, сам того не желая начнет рефлекторно подмахивать бедрами в такт грубым толчкам. Разум будто отключается в такие моменты, покидает тело, не давая Квентину свихнуться от осознания того, что с ним происходит. Спустя сотни таких встреч, подросток в исступлении будет тянуться к мнимому проявлению нежности, хоть к какому-то намеку на человечность демона… Демона, который будто бы сам начал утомляться от своих игр. Вернее, от их однообразия. И Квентин и Крюгер, они оба понимали: что бы они не сделали по отношению к друг другу, это мало что меняло. Да, шрамы, оставленные Крюгером в порыве ярости на «милой мордашке» и теле юнца могут никуда и не деться, но какой в этом смысл, если подросток продолжает раз за разом досаждать самим фактом своего существования?       Спустя какое-то время, Квентин стал принимать сексуальное насилие над собой, как нечто… нормальное. Он слишком устал, чтобы реагировать на грубости и колкости со стороны Крюгера. От испуга и отрицания, через попытки хоть как-то найти для мужчины оправдание зверствам, отыскать в нем человечность, подросток пришел к едва ли не полному безразличию, в руках Кошмара становясь безвольной куклой. Убийца мог измываться над своим злейшим врагом так, как хотел и тем не менее… Это не приносило удовольствия. Это больше не помогало. По ощущениям, в Тумане прошли столетия, если не века. И за все это время найти покой не смогли ни Кошмар, разочарованный в бессмысленности отмщения, ни Квентин, измотанный и почти сдавшийся, готовый отправиться в бездну. Об этом месте среди выживших говорили вполголоса с сквозившими в голосе трепетом и ужасом одновременно. Юноша подслушивал, наблюдал, уверяя себя в том, что забвение, подобное этому — единственный способ обрести покой.       Это же суждение услышал от подростка и Кошмар, которому Квентин открылся в одну из, как выживший сам думал, последних встреч. К его удивлению, демон снов не стал перебивать. Они уединились, вдвоем, пока трое остальных выживших гадали, на какую низость пойдет заклятый враг Квентина в столкновении с ним. Однако… Ничего не произошло. Они разговаривали, как бы абсурдно это ни звучало в голове подростка. Кошмар тоже устал. После всех тех лет в мире «по ту сторону», попадание в туман было совсем не тем поворотом судьбы, которого он ждал. Это место не помогало унять боль, совершить месть, сделать хоть что-нибудь, чтобы притупить злобу и раздражение. Квентин с немым удивлением выслушивал историю того, что мужчина в тлеющем свитере… Устал. Как и сам выживший. Юноша никогда не понимал, почему его так тянет к Крюгеру, особенно после всего того, что он пережил по вине убийцы. После всех смертей от его мерзкой, лязгающей перчатки, после всех этих принуждений к сексу, после того, что произошло в детстве… В детстве. Квентин посмотрел на Кошмара и вдруг увидел в нем Фреда Крюгера. Уставшего, раздраженного, но куда более человечного. Подросток вспомнил, как близки они были тогда, когда он, еще будучи маленьким мальчиком, посещал «Бэдхэм». Как Фред помогал ему освоиться. Особенно, когда ему перестал даваться алфавит.       Буквы путались друг с дружкой, падали со строчек и не хотели выстраиваться в удобный для запоминания ряд. Мальчик плакал, воспитательницы горестно разводили руками перед отцом Квентина каждый день — «необучаем», «подумайте о переводе в другую группу». Дома разговоры с папой или старательно избегались, или проходили неимоверно напряженно. Квентин и сам хотел бы себя исправить. Угодить отцу, который каждый вечер заламывал руки, широкими шагами меряя гостиную и тяжело вздыхал, глядя на портрет матери мальчика, обрамленный красивой, тяжелой рамой. В силу своего возраста, он не очень понимал, почему одним детям легко даются противные закорючки-буквы, а ему, Квентину, нужно потратить несколько часов на то, чтобы удержать в голове пять или шесть. За непонятной аббревиатурой «СДВГ» скрывалось что-то неправильное и непостижимое. Возможно, пятна от слез в тетрадке с крупной клеточкой так и продолжились бы, если бы не садовник, работавший в «Бэдхэме». Фред Крюгер или просто Фредди, любимец детей, ставший кем-то вроде неофициального воспитателя для группы, в которую как раз ходил Квентин. Мужчина уже давно заметил мальчика, который практически всегда проводил время поодаль от остальных детей и которому поход в детский сад, судя по всему, приносил мало удовольствия. Так или иначе, садовник обратил внимание на проблему мальчика и стал заниматься с ним. Честно говоря, он не был педагогом, а социализация происходила с трениями — со взрослыми людьми у Фреда общение не ладилось вообще. Но почему-то ему захотелось помочь малышу, который теперь приезжал в сад на час-полтора раньше — отцу было проще спихнуть мальчика на садовника, о котором хорошо отзывались воспитательницы и отправиться на работу, а сам Квентин горел желанием помочь Фреду в саду. Они учили пресловутый алфавит в игровой форме: «Вот незабудки, Квентин, и это буква Н, а это ромашки, малыш. У тебя чудесно получается.» Фреду полюбился тихий и скованный, но полный сострадания и тепла ребенок. Вместе они выучили алфавитную песенку, вместе высадили желтые цветы — «Маргаритки, дружок» — вместе играли и Квен-Квен (прозвище, которым его любовно одарил Фред) смог найти себе друзей среди сверстников. Почему все это закончилось?.. — За что ты меня ненавидишь? Сначала Кошмар решил, будто ему послышалось. Он и сам не ожидал, что они будут сидеть и беседовать. Когда они занимались чем-то подобным в последний раз, мужчина был еще жив, а юнцу не было и пяти лет. Воспоминания конечно не изгладились из памяти насовсем, но уже походили на что-то нереальное. Будто и не происходило с демоном снов тех событий, будто не он был столь мягок и обходителен с группой ребят-дошкольников. Вопрос Квентина выбил его из равновесия. Сначала он думал, будто ненавидит подростка за то, что тот просто существует. За то, что тот не дал его вендетте исполниться. Но раздумывая теперь… Это все выглядело таким пустым и блеклым. Крюгер решил отмахнуться от вопроса: — Из-за тебя я тут оказался. — А я из-за тебя, раз уж на то пошло, — парирует юноша, качая головой, — ты же знаешь, это здесь не при чем. Мы попали в туман лишь потому, что она так решила. Нашла подходящие… Игрушки. Фред смотрит в сторону, хмурится — на лице, обезображенном пожаром эмоции считываются с трудом, но заметно, что убийца напряжен. Ему не нравится быть загнанным в тупик. — Тогда почему? — Не унимается подросток. Глаза, светло-голубые, будто два крохотных кусочка неба, смотрят прямо на Крюгера. Взгляд такой же пытливый, как и в детстве. — Я и сам не уверен, что знаю ответ, Квентин. Я… Злился, что из-за тебя все пошло не по плану. Я не убил тебя, не убил Нэнси и не добрался до всех ваших родителей. Сейчас это все кажется таким далеким и бессмысленным. Не уверен, что я продолжил бы начатое, если бы попал обратно. Юноша закусывает губы, будто пытается осознать всю тяжесть, вложенную в это откровение убийцей. Отводит взгляд, вновь смотрит на на Фреда, вздыхает. — Ты ведь не знал, что произошло сразу после того, как тебя не стало? Крюгер морщится, качает головой: — Конечно, черт возьми, нет. Я провел кучу лет в попытках освоить эти силы. Я был брошен, один, в этом чертовом пустом мире снов. А потом я увидел, как вы все… Выросли. Вы и ваши поганые родители просто жили своей поганой прекрасной жизнью. Никто не помнил обо мне. Меня даже не искали. Будто меня никогда не было. Квентин медлит с ответом, неуверенно сложив руки на груди. Он не может не согласиться с тем, что самосуд — особенно тот, что устроили родители и особенно, отец юноши, Алан, который и кинул ту злосчастную канистру в Крюгера — был справедливым. Однако… Отрицать то, что сам Фред поступил противоестественно по отношению к нему самому и прочим детям он тоже не мог. Молчание затянулось, Кошмар нервно постукивал по начавшей загораться земле когтями перчатки — начался коллапс.       Подросток решил, что некоторым мыслям лучше не оставаться невысказанными, как бы ни было горько делиться ими. — Несмотря на то, что ты натворил… Когда я узнал от отца, что ты пропал навсегда, я долго горевал. Я не знаю, станет ли это для тебя откровением, но… Я потерял самого близкого человека в своем детстве, а может и во всей жизни. Как бы глупо это не звучало. Правда потом папа выступил инициатором этой идеи с промывкой мозгов. Он боялся, того, во что может превратиться наша психика, когда мы подрастем и осознаем, что происходило в подвале «Бэдхэма». Фред вновь отвел взгляд, хмуро вонзая когти в землю, которая разгоралась все ярче. От нее время от времени отрывались маленькие тлеющие кусочки и подлетали вверх, будто сама материя, из которой было соткано это место, сгорала, как исписанный и забракованный черновик неудавшегося произведения. Квентин продолжил: — Эта промывка, если честно, не особо помогла. Время от времени во мне что-то просыпалось. Хотелось заниматься цветами. И снился кто-то, очень похожий на тебя при жизни, но он всегда ускользал из сна. То ли я такой… «Особенный», то ли еще что-то. Я не знаю. Крюгер притих, раздумывая над сказанным. Он не заметил, как юноша протянул руки, но почувствовал, как мягко ладони подростка объяли его собственные. — Тебе не противно? — Нет.       Гул коллапса усиливался, настойчиво напоминая о том, что последнему выжившему стоит уйти прежде, чем Сущность снизойдет до того, чтобы забрать свою жертву насильно. Убийца и несостоявшаяся жертва переглянулись и прежде, чем Фред успел бы сказать или сделать хоть что-нибудь, юноша покачал головой, приложив палец к его губам. Они оба понимали, что произойдет дальше. Уже не было времени, чтобы вынести упрямца в ворота, не было времени искать люк. Квентин знал, что с минуты на минуту появится черное соцветие, отдающее жженым асфальтом и смолами, стиснет его и выкрутит, словно податливую восковую фигурку, после чего наступит временное забытье. Подросток пожал плечами. — Я не боюсь, того, что произойдет, если ты об этом, — спокойно отвечает юноша, подметив, как непривычно обеспокоенным выглядит Кошмар. Впервые за долгое убийца заглянул в самую глубь себя и теперь ему не хотелось отдавать Сущности подростка. Если уж на то пошло, он разберется с ним сам… Как-нибудь иначе. Он точно придумает как.       Вместо ответа, Фред крепко прижимает к себе подростка. В воспоминаниях проскальзывает картина из далекого прошлого: чтобы обнять малыша Квен-Квена пришлось опуститься на корточки. От ребенка пахнет лекарствами и цветами. Волосы совсем не такие непослушные, как сейчас, в настоящем, но столь же мягкие. Ребенок тянется, нежно обхватив руками шею взрослого мужчины, как получится. Они стоят так какое-то время, после чего мальчик успокаивается, слезы перестают литься из ясных, светлых глаз.       В реальности же, Сущность не стала церемониться с нарушителем ее правил и пробила насквозь и подростка и убийцу. Слабая надежда укрыть хрупкое тельце от вездесущих когтей не сработала, но Квентин улыбнулся этой попытке. Так же, как в детстве, умиротворенно и мягко, несмотря на то, что из края рта тонкой струйкой сочится кровь, а тело напоминает покалеченную куклу, юноша сохраняет это умиротворенное выражение лица и шепотом благодарит Крюгера за то, что он вспомнил, каково это — быть человечным. Фред не чувствует боли из-за шока от происходящего, прижимая подростка сильнее и придерживая уже безжизненно опавшую голову — даже сейчас он невольно засматривается на своего… врага? Близкого человека? Просто ребенка? Не столь важно. Ресницы уже не трепещут, уголки губ дрогнули, словно в последний раз. Крюгер знает, что смерть — не выход, но все равно чувствует, как его душа, или то, что от нее осталось, будто рвется на части при виде лишенного жизни юноши.       Он прижимает его к себе, пока тело не исчезает, разлетаясь темной дымкой и парой ярких светлячков-всполохов. Зловонное когтистое щупальце пропадает, демон снов ничком падает на землю, придерживая рану рукой. После того, как все стихло, убийца осознал, насколько сильна его боль — не только от свежей раны, но и душевная — но в отличие от выживших, он не способен был умереть даже временно. У него будет еще много времени, чтобы подумать о произошедшем «сегодня» разговоре и когда Квентин вернется, его встретит не Кошмар… А Фред Крюгер.