desperados

старая квартира встречает холодом из открытого окна и запахом надвигающейся опасности со спины: деревянный пол скрипит при каждом шаге, входная дверь захлопывается с глухим звуком, стоит только Кисоку бросить Ли за шкирку из лестничной пустующей площадки в прихожую. — х… хен, — мямлит Сонхва, от толчка падая на колени. — закрой свой рот, — с последовавшим звуком поворачивающегося ключа в замке, означавшим, что выхода больше нет — Сонхва один на один со своим убийцей. наедине. «надо было закрыть окно перед выходом» — думает он, когда Саймон цепляется за его предплечье, заставляя встать и пройти в глубь квартиры. на его руках и лице все еще чувствуются пятна крови от совершенного безразборочного выстрела, но от самого Саймона несет кровью даже еще не пролитой, и уже за километр. Сонхва знает, в чьей крови сегодня искупается Кисок. • у Сонхвы всегда была нежная кожа, по-девчачьи гладкая и шелковистая, тонкая — так, что даже на веках и на щеках были видны сеточки вен и капилляров, поэтому ее легко было ранить, оставив борозды и полосы ран, вмятины от костяшек пальцев и красные пятна, в скором времени расцветавшие в фиолетовое уродство. как, например, сейчас. Кисок оставляет еще одну горячую пощечину на чужом лице. — молись, — выплевывает Кисок, приставляя дуло огнестрельного к чужому лбу: парнишка под ним плачет, захлебывается в слезах, заикающеся извиняясь, но под пристальным взглядом Чона скрепляет ладони в замок, и, поднеся к губам, начинает шептать молитву, — маленький идиот, — глаза Кисока темнеют, сливаясь со зрачком, руки дрожат от ярости и он еле сдерживается, чтобы не нажать на курок, разом продырявив эту глупую, глупую, бестолковую голову. у Сонхвы, кажется, происходит остановка сердца на несколько секунд, потому что Чон, правда, выглядит так, словно он готов пустить в него пулю, размазать внутренности его черепной коробки по деревянной поверхности, которая сейчас так сильно холодила оголившийся участок кожи на пояснице. — черт возьми, — ругается сквозь зубы и все-таки убирает оружие обратно в кобуру, поднявшись с чужого тела, оттряхивает колени брюк, продолжая змеей следить за каждым шорохом кролика: последний мигом сворачивается в клубок, прижимая голову к коленям. — поднимайся, — Кисок с раздражением следит за чужими неловкими движениями: Сонхва с подкашивающимися коленками дважды падает обратно на холодный пол и лишь на третий, хоть и неуверенно, но встает на ноги, вытирает побитыми ладонями щеки, вновь становящиеся мокрыми, и судорожно дышит. — п…прости, хен, — шепчет беспомощно, не позволяя себе взглянуть в глаза напротив, ведь стоит только случайно ухватиться за чужие зрачки — пеплом рассыпешься на холодное дерево. — это… это получилось случайно, — с каждым словом становясь все тише и тише, потому что стыдно очень, потому что страшно очень — так, что каждая клеточка организма трясется. Сонхве хочется упасть сквозь землю, чтобы его сегодня больше, пожалуйста, не трогали, но чужая ладонь так резко и неожиданно сжимает волосы на загривке, несильно, но достаточно, чтобы причинить противную боль, тянет вниз, заставляя посмотреть в лицо напротив, — н… не надо, хен. — молит, пытаясь ухватиться пальцами за предплечья и оттолкнуть. тщетно. — значит, ты совершенно случайно выстрелил в совершенно неверного человека в совершенно неверное время, тем самым поставив под угрозу задание, — Кисок говорит слишком тихо. так, думает Сонхва, обычно говорят, когда готовятся откусить голову. он отпускает волосы, перемещая ладонь на плечо, припускает рукав толстовки и оглаживает большим пальцем синеющее пятно на косточке. предательски нежно. давит. — нашу команду, — клацает зубами около ключиц, наблюдая, как дергается под кожей кадык, — и себя? — цепляется за подбородок, поднимая выше, — Грэй, смотри на меня. не смеет. Сонхва маленьким ребенком изгибает брови, устремляя покрасневшие мыльные глаза куда-то в бок, жует губы, пытаясь сформулировать что-то большее, чем детское оправдание, но слова не подбираются вместе, не склеиваются, поэтому Сонхва расклеивается сам. — все произошло т…так неожиданно, — начинает осипшим голосом, — я с…стоял за стеной, как было сказано, и… и просто ожидал приказа, н…но один из них пошел в мою сторону и… — отшатывается, когда Саймон придвигается еще ближе, и судорожно выдыхает, понимая, что не ради удара, — и мне сказали, что меня заметили, что я… спалился. Кисок следит за каждым движением мальчишки и не может выбрать: то ли придушить здесь и сейчас из-за того, что он так накосячил, то ли обработать нанесенные им из приступа гнева синяки и ссадины, умыть и уложить спать, сказав, что теперь все в порядке, каждый промахивается в своей жизни хотя бы один раз, потому что до него только сейчас доходит, как его мальчик дрожит, только сейчас замечает, как слабые пальцы пускаются в тремор, стоит лишь Чону запустить свои ладони под чужую толстовку и уложить на талию. у Сонхвы расцветает синяк на скуле и губа разбита, а под одеждой, наверное, огромное единое пятно от ударов и трения спины с полом. Саймон сглатывает противный комок слишком поздно напомнившей о себе совести и вине, потому что, по сути, он сам виноват в том, что пустил еще ничего не знавшего ребенка на задание с одним рандомным концом из двух. — о…он потянулся за пистолетом и мне… ничего не оставалось сделать, х…хен. хен, я так испугался, я… я выстрелил в него, хен, — Ли в словах обрывается и плачет навзрыд, не в силах перестать хныкать, — п…прости, х…хен, прости меня, прости, — закрывает ладонями лицо, вжимая голову в плечи, и шепотом: — не бей меня, хен, не надо больше, — убивая Саймона наповал. Чон сжимает челюсти и отводит взгляд из-за разрастающегося сожаления. — иди сюда, — просит. Сонхва утыкается лбом в чужое плечо, недоверчиво, все еще готовясь отстраниться и убежать в какой-нибудь дальний угол при первой угрозе, да только Чон прижимается к нему, поглаживая одной рукой спину, а другой приобнимая за поясницу, и шепчет на ухо: — больше не буду. — спасибо, хен, — но почему-то Сонхва чувствует, что это совершенно не так.