Не стыдно

Если закрыть глаза, то видно рождение миллиардов звёзд, расходящихся концентрическими радужными кругами, отраженными на внутренней поверхности век. Если открыть глаза, то не видно почти ничего, только сплошное полотно смятой, скомканной простыни цвета грозовых туч. Время теряет своё значение, захлебывается, застывает, останавливается. Важность остального мира затухает и гаснет. Сам мир затухает и гаснет, остаются только они вдвоем и то запретное наслаждение за гранью условных приличий, которое затапливает всё тело, растекается по костям и жилам, бьётся острой пульсацией в мозг, плавит остатки сдержанности и стыдливости. Все волоски на теле встают дыбом. На плечах, бедрах и скулах бегут мурашки. Напряженные руки дрожат, не держат, локти подгибаются, и остаётся только валиться лицом в серое марево простыни. Закусывать ткань зубами, выстанывать хрипло, низко. И совсем не поэтично подставлять зад. Есть какой-то предел тактильности, чувственности, остроты прикосновений, и этот предел остался далеко позади. Предупредительных буйков даже не видно, теперь вокруг только бесконечной протяженности океан, в котором хочется самозабвенно тонуть, захлебываться ощущениями, растворяться до субатомарных частиц, окончательно терять себя. И чувствовать, чувствовать, чувствовать. Руку на подрагивающем бедре, поглаживающую с внутренней стороны, там, где кожа особенно тонкая. Влажные выдохи в копчик. Нежно-горячее, шелковистое прикосновение рта в такой остро-чувствительной точке, кто бы знал. Не разобрать, где там губы, где язык, что вообще происходит, но крышу рвёт капитально. И на границе ощущений замечается аккуратная ладонь второй руки, бережно сжимающая мошонку; пальцы, оплетающие основание члена, медленно стягивающие крайнюю плоть. Колени максимально широко, поясница на излом. Крупная дрожь, разряды чистого электричества по телу, бьющего снова и снова точно в мозг, в центр удовольствия. Сумбур в голове. Отключающееся сознание. Редкие вспышки мыслей, вырождающиеся в примитивное, тупое, всепоглощающее «хочу». Хочу, возьми. Хочу, невыносимо. Хочу ближе, хочу внутри. Хочу, я обкончаюсь сейчас от твоей руки и языка. В любви нет стыда. И не стыдно желать до исступления. Не стыдно стонать, выпрашивая новых касаний. Не стыдно подставляться. Не стыдно просить. Вообще ничего не стыдно. – Хочу тебя. – Теперь в голос, с нажимом, со сквозящим «сделай уже что-нибудь» между слов. Поза меняется. Влажные, долгие поцелуи ползут вверх по позвоночнику. По телу растекается патока, делая пластилиновым, податливым, мягким. Сдержанные укусы на плечах, зубы влёгкую прихватывают кожу на загривке. И руки вокруг тела – обнимающие, поддерживающие – бережно опрокидывают на спину. Обнять за шею, пролепетать в губы, едва пропуская слова между короткими выдохами. – Хочу. тебя. адово. – И увидеть напряженную полуулыбку, увидеть широко распахнутые глаза со зрачками во всю радужку. Снова сойти с ума от осознания, что это невыносимо сильное желание взаимно. Щелчок крышки лубриканта – как старт обратного отсчета. Десять, девять... Новый поцелуй. Еще более глубокий, еще более мокрый, несдержанный, откровенный до скомканного стона, до скользящего по нёбу языка. Бёдра разводятся сами собой, бесконтрольно, бесстыдно. Восемь, семь... Ласкающая рука ныряет между ягодиц, находит нужное, и так уже влажное, зацелованное, вылизанное. Нежные пальцы проникают так бережно, что аж щемит под сердцем. Шесть, пять... Да готов он, не первый раз же, да и потерпит если что. Но ничего не происходит. Только целующие губы издевательски неторопливо соскальзывают на подбородок, потом на шею, ключицы, грудь, живот, предельно низко на живот... Каунтдаун подпрыгивает за сотню. – Блять! – Тихое ругательство виснет в наэлектролизованном воздухе. И нет никаких сил смотреть, как этот вдохновленный собственными околопыточными этюдами идиот, устраивается между разведённых ног, подносит ко рту руку и демонстративно облизывает кончик большого пальца. Как мягко обхватывает болезненно пульсирующий член и проводит влажной подушечкой поперек уздечки. По телу прошибает очередной разряд. Ноги словно отнимаются. – Да блять! – Вместо хрипоты голос вдруг срывается в фальцет. Всё тело трясет. И выгибает дугой, когда губы смыкаются вокруг ствола. Бедра подкидывает вверх. Руки наверное слишком сильно вцепляются в густые и мягкие волосы на дурной, склонившейся к его паху голове. Долго не получится, он и так почти у самого края. Пара метафоричных шагов навстречу, пара движений языка, сглатывающий манёвр. Всё. Оглушительный оргазм прокатывается грозовым раскатом от края до края. Прийти в себя толком не выходит, потому что губы не отпускают. Они продолжают ласкать. Уже не так требовательно, не так жестко, но не дают до конца опасть. Зато пальцы внутри становятся еще более настойчивыми. Раз-за-разом с мягким нажимом проходятся по заветной железе. Будет второй раз. Его опять трясёт, как припадочного. Впрочем, свободная рука любимого, зацепившая подвздошную кость, дрожит не меньше. Пальцы нервные, беспокойные, напряженные. Приподнять голову, оценить румянец на напряженных скулах. Перехватить совершенно стеклянный взгляд из-под челки, снова одуреть вконец от выражения этих глаз. От полыхающей, обжигающей страсти, горящей лихорадочным огнем. Ну и _как_ же ты держишься? Ну и _зачем_ ты еще держишься? – Иди ко мне. – Руки навстречу. Вся душа навстречу и нараспашку. Бери. Забирай всего, целиком, без остатка. До самого донышка. Жадно встретить вернувшиеся губы, сцеловать с них собственный вкус, нащупать под подушкой квадратик металлизированной упаковки, разорвать за чужой спиной и помочь раскатать латекс по члену. И слишком увлечься, слишком запасть, разглаживая пальцами скользко-гладкую тончайшую плёнку, слушая, как каждое касание отдаётся стонами в горячих выдохах над собственным ухом. Во рту вдруг становится слишком много слюны. Наиграться и насладиться вдоволь не дают – мягко давят на плечи, укладывают назад, как-то дерганно чмокают в кончик носа. Смотрят. Вконец шало. Выжидательно, требовательно. Застывшим, немигающим взглядом. Жаркий выдох через рот. Поддаться и обнять руками, обнять ногами, дождаться, расслабиться, забыться. Легкая заминка, нарастающее давление. Толчок. Еще. Дальше. Снова. Еще. – Не больно? – Да нет же. Еще. Движения становятся увереннее, упрямее. И каждое – как по оголённым нервам – простреливает сладостным огнем по позвоночнику, рассыпает искры где-то в основании черепа. Наполняет обжигающим теплом. Фрикции выдержанные, ритмичные, выматывающие. Глаза на расстоянии ладони от собственных. Расфокусированные, пьяные, сумасшедшие в самом лучшем смысле этого слова. Кончить можно, просто глядя в них. Кончить можно, просто зажав себя сейчас посильнее, поэтому руки остаются обнимать любимую спину, впиваться кончиками пальцев в ставшие жесткими мышцы, подтягиваться повыше, поближе. Упиваться ощущением принадлежности друг другу. Проникать взглядами, сливаться душами. Некуда торопиться, так вкусно смаковать каждую терцию. Скомканный, смазанный, торопливый поцелуй тает на плече, кончики растрепанных волос щекочут подбородок. Капельки пота на висках, в ложбинке между лопатками. Горячее дыхание над ухом. Умопомрачительные и упоительные в своей пошлости смачные звуки шлепков. Ресницы дрожат, скулы заостряются. Напрягаются плечи, удерживающие вес. Слишком хорошо. Слишком остро, слишком близко, слишком... Слишком слишком всё. Не удержаться. Их выносит, выметает, выдирает из реальности. Кого-то раньше, кого-то позже. Выбрасывает в параллельную Вселенную, где не существует никого и ничего кроме. И возвращает назад, обновленных, очищенных, возрожденных, как и прежде влюбленных друг в друга до беспамятства.

***

Несколько минут оглушительной, блаженной тишины. Сердцебиение успокаивается. Возвращается нормальное зрение, дыхание, слух... – Мне кажется, я умер. Дважды. – Голос звучит так вкрадчиво, тихо, лениво и нечетко, что можно разобрать только если это скажут около самого уха. Или если знают говорящего до мельчайших оттенков и деталей дикции. – Это хорошо или плохо? – Еле слышно, в тон, лучась улыбчивой, солнечной усмешкой навстречу. – Для меня хорошо, для тебя плохо. – Чуть громче, продираясь через расползшуюся по всему телу негу. Аккуратно выворачиваясь в сторону, долго и широко лизнув по плечу. – Уже составляешь план мести? – Пальцы вплетаются в чуть влажные волосы на макушке, лениво их треплют. – Уже приступил к реализации. Прорисовать влажную полоску языком от ключицы ниже, наискосок к солнечному сплетению. Найти сосок, зализать и зажать зубами. Держать, пока грудь не дёрнется вверх в судорожном вдохе. – Бля, мне пиздец? Многозначительно глянуть вверх вместо ответа. И захватить ртом второй сосок. Надавить на плечо, окончательно заваливая на спину любовь всей своей жизни. Теперь всё внимание животу, поджатому, дрогнувшему от прикосновения губ. Обвести языком пупок, собрать остатки собственной спермы. Протащиться раскрытыми губами по жестким волоскам на дорожке к паху. Стянуть пользованный презерватив, вслепую завязать узлом и бросить на пол. Аккуратно прихватить мягкий и оттого особенно нежный на ощупь член. Постараться и вернуть его к жизни. А потом постараться еще сильнее, еще дольше, до болезненно ноющих скул и выступивших рефлекторных слез. Дуреть от громких выдохов, заходиться трепетом от рвущихся навстречу бедер. Догнать до звезд. Выпить до конца. Вылизать досуха. И совершенно невинно улыбнуться, поддавшись ласковым рукам, которые, подхватив под мышки, потащат наверх. Потому что не стыдно. Потому что любовь.