Бабочка

В какой момент тропа, которой мы идем замирает у наших ног?* Как жаль, что он мог ответить, находясь в данный момент перед боксом для новорожденных, в котором лежал его сын. Почему-то почти голенький, если не считать уродливого памперса. Джек спал, заботливо уложенный на мягкую подстилку. Им пришлось провести не одну серию дебатов, выбирая имя, пока вариант не устроил обоих. Хотелось бы вспоминать об этом с улыбкой. Он мог ответить на поставленный вопрос, но, на счастье или на беду, все еще не осознавал этого. Голова гудела от недосыпа и стресса, каждая мышца в его теле наливалась усталостью, как свинцом. Стопы горели от долгой ходьбы и неудобной колодки новых ботинок. Они поспешили сюда, в перинатальный центр «Роузвотер», едва сошли с трапа самолета. Опоздание и без того стало непростительным. Преступникам, увы, неведом тайм-менеджмент. Позади осталась Южная Каролина и Итан Хенскам, школьный электрик, имевший весьма неоднозначные виды на девочек младше одиннадцати. В приемном отделении, а, может и под этой самой дверью, вердикта ожидали Росси, Морган и Рид. Аарон надеялся, что здравый смысл возьмет верх над тревогой, и они не пригласят остальных членов команды прежде, чем будут выяснены подробности. В казавшийся максимально естественным процесс закралась ошибка. Ему не дали пройти в палату, где отдыхала его жена, а предложили сначала взглянуть на ребенка. — Я не понимаю – Аарон коснулся губ фалангами пальцев, обратился к доктору Ричарду Элиоту, шестидесяти пяти летнему, глубоко седому акушеру-гинекологу, у которого Хейли наблюдалась с первых дней беременности. – он выглядит вполне нормально, - ввиду сумбурности и нелогичности ситуации Аарон не успел распробовать радости, но теперь медленно наполнялся чувством долга и ответственности. Наполнялся любовью, которая, следуя сакральному ритуалу, локализовалось островком тремора где-то за желудком. У него вспотели ладони и подмышки. Он сделал шаг навстречу – совершенно. — Мистер Хотчнер, если вы приглядитесь по лучше, то заметите, наверняка заметите, что это не совсем так. Доктор Элиот шепелявил. Смятение только усугубляло положение. Этот голос термитом вгрызался в сознание Аарона, измельчая его в труху. Подойдя вплотную, Аарон склонился ближе к толстому, защитному пластику бокса, затаил дыхание и заметил. Сердце забилось чаще. Кожа малыша походила скорее на обожжённую, чем на не до конца отмытую от крови матери. Она шелушилась. (Он не мог сказать, в какой степени это нормально для человека, появившегося на свет несколько часов назад). На правой ножке Джека, на бедре, у самого памперса имелась эластичная бинтовая повязка. Такую, Аарон знал - имел неоднократную возможность видеть -также зачастую использовали при обработке серьезных ожогов. На поверхность белых волокон проступали пурпурные, искрящиеся под подсветкой капельки. И еще пальцы на ногах. И ноготки. Что-то было не так с ноготками. —Что с ним случилось? Что с ним сделали? Откуда у Джека повязка? – хваленый самоконтроль вот-вот мог дать трещину. Аарон спросил почти шепотом, расправив широкие плечи. Взгляд темных, сияющих недоброй мыслью глаз, неотрывно следил за доктором Элиотом. Ричард Элиот снял свой головной убор, - условный знак уважения к пострадавшей стороне, не языке жестов у полиции - и, нервно скомкав его, засунул в карман бирюзового халата. Аарон наблюдал за тем, как доктор Элиот продолжает мять шапочку в кулаке. — отвечайте. — Роды проходили в штатном режиме. Роженица выполняла все рекомендации, держалась молодцом, мы даже обошлись без обезболивающего, она крепкая женщина, - Аарон ждал. Градинки пота выступили у него на лбу. Доктор Элиот наконец нашел место своему беспрестанно перемещающемуся взору. – проблема вскрылась, когда малыша разбудили. Последовал здоровый крик на весь объем крохотных легких – доктор Элиот позволил себе улыбнуться – сестра Дуглас перерезала пуповину, измерила рост и вес, затем стала обтирать…И мы услышали крик совершенно иного порядка. Уже не здоровый. Не естественный. Я вмешался и увидел то, что встречалось на моей практике лишь единожды, мистер Хотчнер. Я увидел целый кусок кожи на махре полотенца. И обильно кровоточащую, открытую рану. — Кусок кожи? – Аарон сглотнул и едва не подавился собственной слюной. Железы работали на полную катушку. Его мутило. – сестра Дуглас нанесла моему ребенку травму? Намеренно? Она… — Нет, сестра Дуглас не вредила вашему ребенку. Вы должны меня выслушать, Аарон. Присядьте пожалуйста, вы неважно выглядите – доктор Элиот подал Аарону стул, передвинув предмет мебели от двери на середину комнаты. – Хотите, я принесу вам воды? Аарон сел. Весьма вовремя. Силы в ногах больше не было. Он бросил короткий, полный боли и сострадания взгляд на все еще спящего ребенка. Его ребенка. Отрицательно покачал головой. — Что с ним, что с моим мальчиком? —Мы провели полный осмотр гортани и экстренный анализ эпидермиса. Боюсь, вам выпало нелегкое испытание стать родителями Бабочки. – новый внимательный, осуждающий, напуганный взгляд заставил Ричарда пойти на попятную. – смягчающий острые углы термин, вроде «Солнечных детей», каким пользуются для определения малышей с синдромом детского церебрального паралича или Аутизмом. Под Бабочкой подразумевается буллёзный эпидермолиз. Здесь – пограничного, обостренного типа. Редкий генетический казус, обращающий кожу в сверхтонкую материю. Как мембрана крыла. — Хейли и я... Мы здоровы. Мы проходили обследование! – это все звучало как смертельный приговор. Аарон не хотел верить. Он ослабил галстук, принимаясь энергично растирать шею. Впервые за долгие годы мечтал о вкусе сигаретного дыма на языке. Ему была необходима передышка. Одна маленькая, несущественная передышка. Пожалуйста. Мир стремительно менял привычные формы. Стены палаты начинали съезжаться. — Я вам верю. – ответил доктор Элиот, отвращаясь от фамильярности – к сожалению, для мутации это не преграда. Она просто происходит. Мне очень жаль, но в ближайшее время вам предстоит принять трудное решение. — Решение? – Аарон поморщился, учуяв горьковатый запах, исходивший от его собственного тела. Рубашка прилипла к спине. – Хейли знает? Моя жена знает… Об этом? — Она слышала крик младенца. – доктор Элиот вздернул гладко выбритый подбородок – ложь во благо бы не сыграла. —Вы в своем уме, доктор? – Аарон сорвался, рваным движением обтер губы. Проверил, спит ли ребенок. Ребенок спал. По всему судя, под препаратами: подумал Аарон и эта мысль воткнулась в его сердце цыганской иглой. Объяснение боксу тоже нашлось. Внутри, очевидно, поддерживалась особая температура и влажность. Как в инкубаторе. — где Хейли? Я хочу немедленно ее видеть. — Вы умный человек, мистер Хотчнер, вы простите мне мою откровенность. – в старческих глазах блестели непролитые слезы. Он говорил искренне, но от этого не становилось легче дышать. – миссис Хотчнер в послеродовом отделении, в четвертой одиночной палате. Мы дали ей успокоительное, она может казаться заторможенной. Вы стоите на пороге больших испытаний – сказал доктор Элиот, когда Аарон уже открыл двери и балансировал на пороге. Никого из команды, хвала Господу, здесь не было. – поговорите с женой, и, если захотите услышать мой прогноз, дайте знать. *** Хейли лежала на спине, одетая в больничную свободную кофту под однотонным, серым покрывалом. И лицо у нее тоже было серым. Аарон подошел к ней на негнущихся ногах, стараясь не думать о том, как ужасно выглядит его девочка. Она не почувствовала его присутствия. Он накрыл ее прохладную ладошку своей. Хейли вынырнула из забытья, подняла дрожащие веки и тут же тихо заплакала. Он опустился на край постели, поднося ее руку к губам, поцеловал, не в силах начинать диалог. —Ты уже знаешь, да? Знаешь… О Джеке? – Ровно как эти хрипы и прочие, не контролируемые гортанные звуки драли ее спазмообразно сокращающееся горло, они рвали и его душу, как полотно. Аарон почти слышал, как с треском расходятся швы. —Знаю – выдохнул он и снова вдохнул, глубоко, шумно. —Почему? Почему, Аарон? Почему? — Я не имею ни малейшего понятия, Хейли. Ни малейшего. – теперь она бродила у самого края истерики, и он обнимал ее за плечи, приподняв над комфортабельными, горячими от ее тела, подушками. Прижимал к себе. Целовал лоб у кромки влажных волос, брови, переносицу, крылья носа, мокрые щеки, и, приблизительно в этот самый момент ее слезы смешались с его. Он сдался. Казалось, минула вечность, прежде чем он вновь смог что-то чувствовать. Хоть что-то. Первая мысль, как ни странно, была о докторе Спенсере Риде. А после, как метеор: Каким образом день, обреченный стать лучшим в их жизни, обернулся в сущий ночной кошмар? — Он кричал так сильно и так громко, - зашептала Хейли, обнаружив последние крохи самообладания. Он растирал ей спину, словно старался согреть. Да, именно согреть. Кому бы удалось унять ее тревогу и страх? – ему было так больно от простого полотенца…Я приподнялась над креслом, чтобы посмотреть, что происходит и увидела, как медсестра держит Джека на вытянутых руках. Окровавленного. Но это уже была не та кровь, не моя. Его. И она капала на пол. Прямо на пол, им под ноги. Доктор Элиот приказал немедленно его унести и потом уже закричала я…Он пытался меня успокоить, а я кричала. Кричала и сквернословила…Он пообещал, что вернется и объяснит, как только меня приведут в порядок. Как только они поймут, что с малышом. Объяснил. Но я совершенно ничего не поняла. – Аарон отстранился и Хейли заглянула ему в глаза. Вздрогнула, когда он зачем-то поправил ее волосы. Отвернулась. Снова прижала руку к губам, закусила большой палец у основания, сдерживая новые стоны – Это не может происходить с нами. *** В приемном покое дожидались только Спенсер Рид и Девид Росси. Они коротали время за порцией низкокачественного кофе из автомата и тихо переговаривались. Дерек Морган отбыл спустя какое-то время после прибытия. Дело Электрика его измотало. Первым Аарона, меряющего неспешными шагами главный коридор, заметил Девид. Улыбки увяли, не успев расцвести. Спонтанная, непрошенная ассоциация с Джеком, или, скорее, аллюзия на сложившуюся ситуацию, заложником которой он оказался, заставила Аарона экстренно искать точку опоры. Мягкий пуфик оказался весьма кстати. — В чем дело? – Росси удалось сохранить ровный тон, но здорового румянца он лишился. Как и Рид. Линии его скул и подбородка неестественно заострились в искусственном свете. – Аарон? Хейли в порядке? Ребенок в порядке? — Хейли спит. Пришлось увеличить дозу успокоительного. – Пауза. – С Джеком беда. – в конкретный момент времени он мог мыслить лишь короткими, простыми и емкими фразами. Ими же и изъяснялся. Иначе не получалось. За пределами очерченного круга бушевал десятибальный шторм, и он боялся встретиться с ним, с его неуёмной злобой, лицом к лицу. – Врожденная. Патология. Мутация. Так сказал доктор Элиот. —Какая? – тихо спросил Спенсер. Он нервно одернул рукава джемпера, облизывая пересохшие губы. – Аарон, о какой именно патологии идет речь? Секундная вспышка ярости погасла. Как падающая звезда. Прочертила полотно тьмы и погасла. В конечном итоге, он пришел сюда за этим. За фактами, которых жаждал и опасался. За экспертными, статистическими данными, которыми не располагал доктор Элиот – так решил воспаленный мозг Аарона Хотчнера – но располагал доктор Спенсер Рид. Доктор Элиот ошибается. Должен ошибаться. И плевать, что это отбросит недвусмысленную тень на его карьеру. Росси смотрел точно перед собой, сложив ладони в молитвенном жесте у губ. — Он назвал Джека Бабочкой – блуждающий нерв побудил уголки губ Аарона подернуться. Спенсер сел прямо, точно проглотил шомпол. Шуршание ткани и их голоса: вот и все, что осталось во Вселенной. —Ты уверен? – бесцветно переспросил Спенсер. Дейв сместил на него взгляд. —Уверен. Говори. Спенсер прикончил остатки едва теплого кофе одним глотком. —Синдром Бабочки или буллезный эпидермолиз. На самом деле — это группа генетически и клинически гетерогенных заболеваний, делящаяся на три основные подгруппы. Эпидермолиз бывает простой, пограничный и дистрофический. Согласно данным национального регистра США, распространенность всех типов БЭ не высока. Его выявляют у восьми-девяти новорожденных из миллиона. Болезнь характеризуется ранимость кожи и ее чувствительность к любому, даже не значительному механическому воздействию**. —Сестра Дуглас нанесла Джеку глубокую рану на бедре при обтирании – Аарон прятал горящее лицо в ладонях, поэтому его голос звучал искаженно – Я увидел его в боксе для недоношенных, и он был весь красный, как обожженный. — Это лечится? – Росси положил руку на плечо Аарона, но обращался к Спенсеру. —К сожалению, в настоящее время не существует ни одной радикальной методики лечения буллёзного эпидермолиза. Однако существуют симптоматические методы терапии, которые ошибочно считаются эффективными. Доктор Элиот уточнил, какой тип у Джека? —Ошибочно? Почему? Они склоняются ко второму. У него деформированы ноготки на пальчиках ног. Спенсер сморгнул набежавшие слезы и обнял себя за плечи. Ему не хотелось продолжать, но он чувствовал повисшее в воздухе красной тряпкой обязательство. —Они заключаются лишь в контролировании и попытках минимизировать боль. Уход за ранами. Не прилипающие материалы, мази, специальная пена и толстые слои эластичных бинтов. Наблюдение за пузырями – волдырями, то есть, как от ожогов – прорыв которых не желателен, так как некоторые из них способны содержать геморрагические элементы. При худших раскладах, хирургическое вмешательство. —Каков процент выживаемости? —Аарон… — Я должен знать, Дейв! Час назад Ричард Элиот предупредил меня, что нам с Хейли предстоит принять некоторое трудное решение. Я догадываюсь о его сути и должен знать, что мы можем сделать для ребенка. Спенсер, пожалуйста. —Низкий. – прохрипел Спенсер. Он поднял ноги на подушки дивана и прижал колени к груди. – исходя из того, что буллёзный эпидермолиз — это, своего рода, комплекс заболеваний, к смерти может привести и сепсис и отек дыхательных путей, так как поражается и слизистая оболочка мягких тканей. До трех лет – самое опасное время, потому что ребенку просто невозможно объяснить, почему он не может делать все то, что и другие или, почему ему постоянно больно. Подавляющее большинство больных не доживают до совершеннолетия. Среди «счастливчиков», перешагнувших порог зрелости, не редки самоубийства. Аарон, — Хотчнер вздрогнул, обращаясь к коллеге. Смотреть на него становилось невыносимо, он словно постарел лет на десять, но Спенсер смотрел, смотрел не отрываясь, потому что олицетворял собой единственный страховочный трос, связывающий Аарона с реальностью – Я бы очень хотел тебе соврать, но не стану. Не способен. Я не встречал таких людей на практике, однако теория, и, если угодно, доводы сети, говорят сами за себя. Вы сойдете в Ад. *** Доводы сети были убедительными. Парализующими. Обезоруживающими. Забыть такое не получится. Аарон промокнул лицо обрывком бумажного полотенца и посмотрел на себя в зеркало. Он находился в мужском туалете перинатального центра. Наручные часы показывали начало десятого утра. Неужели он действительно собирается раскрыть карты перед Хейли? Не лучше ли сделать все тихо, а потом… А потом: что? Нет. Слишком бесчеловечно. В конечном итоге, если она скажет, что они справятся, он сделает все возможное и невозможное, чтобы так все и было. Вероятно. Собственной, одиночной и крайне слабой веры ему отчаянно не хватало. *** Боли от пощечины он не почувствовал. Она была отрезвляющей. Встряхнула его как следует; встревоженный голос разума снова забормотал, засуетился, выпустил когти, а затем стих, снова забившись в угол. У него не было весомых доводов против и он, в буквально смысле, сжирал себя заживо. Один укол. Господи, почему в это утро они говорят об эвтаназии? Детской эвтаназии. Для Джека. И называют это спасением. Он называет. Как болванчик повторяя за Ричардом Элиотом. —Ты хладнокровный ублюдок, Аарон! Нет. Послушай себя…- она снова плакала – Умоляю тебя, послушай, что ты говоришь! — Это единственный гуманный исход, Хейли. Опусти сейчас нашу боль и все то, что ожидает нас после того, как мы уйдем отсюда. Вдвоем. – кто бы знал, чего ему стоили эти слова, слова, которых не было еще пятнадцать минут назад. Слова, которые по иронии судьбы теперь складывались в четкие предложения. Сердце обливалось кровью. – потому что это ничто, капля в море по сравнению с болью и безнадегой, на которую мы с тобой, ты и я, обречем ни в чем не повинную душу, приняв решение, что справимся. Мы справимся, Хейли. Он – нет. – она замахнулась для нового удара, и, вероятно, продолжила бы наносить удары один за одним, чтобы выбить из него всю дурь, как пыль из ковра. Аарон перехватил ее тонкую ладошку и сжал, не противостоял, придерживал, умоляя. Он должен был закончить. – Я выслушал доктора Элиота, выслушал Рида. Обратился к сети. Я хочу, чтобы ты прочла и увидела все то, что прочел и увидел я. Наш мальчик не должен такого испытывать. Он отпустил ее. Она не ударила. Аарон положил на покрывало планшетный компьютер, который принес с собой. Собственность доктора Спенсера Рида. Окно в безумный мир, где страдали безгрешные души. —Я оставлю тебя, а потом мы поговорим снова. Это должно закончиться сегодня. Так или иначе. – невесомый, но горький поцелуй в макушку стал необходимостью для них обоих. Условный, невербальный знак. Я с тобой. Аарон отметил про себя, что волосы Хейли ничем не пахли. *** Когда, спустя сорок минут, Хейли самостоятельно возникла на пороге палаты, измученная и опустошенная, когда она окинула его, сидящего в коридоре на складном стуле, пустым, почти стеклянным взглядом, Аарон понял, что решение принято. — Разве это не уподобляет нас животным? – сухо спросила Хейли, вжимаясь лицом в широкую, крепкую грудь мужа. Ее бил озноб. Она едва держалась на ногах. Аарон предложил вернуться в постель. Аарон подумал о детях из сети. О чужих дочерях и сыновьях, ежедневно объявляющих страшный бой страшной, необъяснимой болезни, неожиданно подошедшей и к их порогу. Подумал о тысячах, может, даже миллионах других, ведущих схожую, безапелляционную борьбу, подумал о их родителях и ближайшем окружении, которые, зачастую, не способны помочь ничем, кроме сострадания и купирующих боль препаратами. Впервые за всю сознательную жизнь Аарон Хотчнер задумался об одностороннем характере всех этих конфликтов, об умопомрачительной драматической составляющей, сопровождающей каждый из них. Высокая цель сохранения жизни разбивалась о простое незнание. Ровно как сытый никогда не поймет голодного, здоровый не войдет в положение больного. Потому что все это происходит не с ними. А затем пришла мысль о собаке, которая не будит языком щенка, если с ним что-то не в порядке. —Нет. – лишенный эмоций ответ. Этому тону верила команда. Ему безропотно подчинялись офицеры и сержанты, с которыми им приходилось сталкиваться в каждом полицейском участке каждого города, угодившего в беду. - Ложись, пожалуйста. Вот так. Голова не кружится? Не тошнит? Живот не тянет? —Я в норме – всхлипнула Хейли, осторожно поворачиваясь на бок. Спиной к нему. Аарон сел рядом, наклонился, чтобы поцеловать ее в оголенное плечо, которое затрясется от беспомощных рыданий минуту спустя. —Не в норме. – пауза не должна затягиваться. Иначе, он замолчит навсегда —Ты хорошая, умная женщина, Хейли. Однажды ты поймешь, что мы все делаем правильно. Возможно, это однажды пойму и я. *** Отправив короткое сообщение доктору Ричарду Элиоту, Аарон положил сотовый на прикроватную тумбу. Подписанный им документ вступил в силу. *** Аарон мерил палату босыми ногами снова и снова, ходил из угла в угол, выглядывал в окно, подходил к двери и, не решаясь выйти, возвращался к Хейли, провалившуюся в очередную глубокую бездну, отдаленно напоминающую сон. Его не мучила жажда. Не мучил голод. Ему просто было тошно. А в виски кто-то вкручивал саморезы. Очень медленно и скрупулёзно. *** Доктор Элиот заглянул в палату спустя час, или около того. Он не сказал ни слова. В этом не было никакой необходимости. Они посмотрел друг другу в глаза. Доктор Элиот скрылся. Аарон подернул плечом. Шумно вдохнул через нос. Энергично растер лицо. Похлопал себя по щекам. Зажал рот ладонью и заплакал, медленно сползая на пол по стене и едва не срывая при этом занавески. Бабочка обрела крылья. ___ * - Свидание в Самарре / Свидание со смертью. - первый и наиболее известный роман американского писателя Джона О’Хары, написанный в 1934 году. ** - Данные предоставлены информационным источником "Википедия". (прим. автора.)