Немного кроет

Казьмина иногда здорово накрывало. По нему, наверное, и не скажешь, он и сам-то в свои вот эти «как же плохо-то» не особенно хотел верить по началу. Да и не в его стиле, ну, а что: всего же добивался, причем, в отличие от многих, а для него это правда важно, сам, не по головам, честно, своей же упорной работой. И все же, к вот этим «привет, ну что, подумаем о том, как мы никчемны?» Саша привык уже. Как и к тому, что часто причиной становились другие люди. Конкретный человек. Справедливости ради, он никогда особенно никому не доверял. Доверять только себе можно, сколько раз себе говорил — будь честным, милым, улыбайся искренне, но оставайся подальше ото всех. И все равно ведь защиту ослабил, подпустил. Теперь расплачивается. Больно ему? Ну так, немного. Проходил уже, справится, не маленький. Сценарий-то один всегда. Ожидания чертовы обманывают, как и надежды, всё, что бы ты ни думал о других людях — ложно. Ему бы эту мантру себе на теле где-нибудь вырезать, благо, на сердце, кажется, уже. Ярослав к пику своему подбирался, у Ярослава чарующий голос, армия (когда-то и его) поклонниц, девушка, куча идей, куда более полезных людей и знакомств, и уже ненужный больше Саша. И хуже всего то, что и предъявить-то нечего. Ярик, разве, понимал, что что-то не так? Разве в его картине мира он плохое что-то сделал? Ярик больше всего на свете петь хотел. И признания. И чтоб комфортно было. Когда-то ему для всего этого только Саши хватало… Да нет, конечно, в картине мира Ярика все в порядке, и Саша в этом разубеждать его ни за что не стал бы. Ну, разве что так, на публику, подшутить легко. Это, как известно, лучший путь обиду высказать, но не обидеть. Он же… Н е м а л е н ь к и й. Пусть и хотелось выть раненным зверем, орать, обвинять, ругаться, пытаться объяснить, что с друзьями, Ярослав, так не делается. Да только для чего это все. Зачем? Был бы смысл. Саша это переживет, переиграет, спектаклями, стримами всё время забьёт, лишь бы наедине с собой не остаться, проекты вон, тоже отвлекали. Если нет времени думать, то нет времени и страдать. Тут бы поесть успеть и выспаться. Отсутствие времени вообще незаменимая штука. Во всём, когда ты занят — ты живешь. Свободное место в расписании? Вспоминаешь вдруг, что и здоровьем неплохо заняться. И сразу хорошо так. Ни обвинять времени нет, ни расстраиваться, ни, упаси боже, завидовать. Он же не Иуда. И строить из себя его не будет никогда. Он лучше улыбнется, может, не слишком искренне, зато от этого теплее в два раза, будто компенсируя. Что, кому? Саша и сам не знал. Зато все хорошо. И у него, и у Ярослава, просто… Не подпускать к себе, совместные проекты отработал, а потом в душ, стирать с себя всю горечь, господи, да откуда же ее столько? И не заговаривал лишний раз, а то мало ли… Итак срывался порой, нет-нет, а слишком зло подколет, и в глаза эти невыносимо честные, с искрой, смотрит. Ну же, Баярунас, еще секунду взгляд подержи — и всё, искры не останется, будет буря. Такая, что к чертям все безжалостно снесет. И от себя ничего не оставит. А Баярунас будто чувствовал, глаз за секунду до отводил. -Черт… — Саша сам себе улыбался тоскливо, с пониманием, даже когда никто не видел, для себя исключительно актерствовал, — конечно же он не понимает. «Картины мира, Саш, они у всех разные». Диалог с самим собой, больше похожий на персональную шизу Казьмина, во внутренний переходил часто. С новой силой каждый раз разгорался, болью в висках и где-то там, в районе легких, нет, сердца, отдавался. Да уж, Казьмин, попал ты. Ой попал, провинциальный всё ещё мальчик. Глупый, доверчивый, кто ему вообще сказал, что людям нужно доверять? Что их, в конце концов, любить нужно? В картине мира Ярослава вот, для него давно места нет. А он все цеплялся, все намеки искал, знаки какие-то. Вот он, Сашка, тебя на концерт позвал. Так потому что выгодно же, на них же обоих пойдут. Да и не в концертах дело, не в Ярославе, если честно. В Саше, только в Саше. У Ярослава к творчеству и сцене подход правильный — есть он, а есть все остальные. Есть его творчество и средства его реализации, и плевать, если этими средствами друзья оказываются. Саша так не умел, Саша обычным был. И в театральный когда шел, знал, что обычный, но верил, что упорством все преодолеет. И смог, даже для себя неожиданно. А у Ярослава талант и, может, немного дедушкина помощь за плечами. Таланта больше, конечно, ох, как Саша тянулся за этим. За идеями взбалмошными, за любым, что называется, движем, лишь бы Ярик с ним вместе горел. Только у Ярослава всё иначе было, у Ярослава цели. Средства. Выгоды. Нет, не материальные, все же возвышенные больше, его личные, как наркотик, только зрительский. Любите его. Восхищайтесь. Саша за жажду эту винить не мог, чем он лучше-то? И Ярослав когда-то восхищался. Им. То, во что Саша когда-то неосторожно так вляпался. В эти запуганные и такие восторженные им глаза мальчишки. Купился, как девчонка. Искал потом в этих глазах себя столько раз, но уже не видел. Видел только, как он потом так же на Ожогина смотрел, на Круглова. Саше теперь только со стороны смотреть и оставалось, у тех, видимо, хватало чего-то… Такого, чего у Саши с роду не было. А Сашка, дурак, тогда думал, что Ярослав им горел. Да Ярик и горел. Сначала Сашей, потом с Сашей, а потом и за счет него. На Саше горел. По живехоньким ещё костям его огнем бил. Саша… Привык уже. Подальше. Дел побольше. Людей. Стримов, всё, что угодно, не думать только. Саша… Саша справится, обязательно. Вот огонь этот только внутри потушит. Растопчет. И обязательно справится.