Аритмия

В три ноль-ноль дышать становится легче, хотя казалось, что ему уже не вздохнуть. Магия сбоит вместе с сердцем, выжигая тантрические круги в области солнечного сплетения. Ее слишком много, она нестабильная — аритмия отчетливо ощущается рваным биением яремной вены под контрастно холодными пальцами с блеклыми обломками ногтей: розовые полосы неприятно ноют, если их неосторожно задеть чем-то шершавым. Он устало смеживает тяжелые веки и прислушивается. Один через один, один через два. Чуть слабее, словно замедляясь, и тут же внезапный четкий удар, когда уже и не надеется на него. Постепенно выравнивающийся пульс прячется в изношенных приступами кровеносных сосудах, приносит омерзительную липкую слабость в оцепеневшие мышцы и отзывается морским гулом в ушах — ночной шторм сегодня подтачивает его сильнее, но по-прежнему не может унести в короткое плавание по пенным бушующим водам агонии. Ноги оттаивают от притока крови, худо-бедно обретая чувствительность, лишь пальцы немного покалывает инеем, не взирая на забавные шерстяные носки — самый лучший новогодний подарок. Странно ощущать, что это твое тело лежит потрепанной изнуренной куклой на матрасе и с ним явно что-то не так. Плохой сон почти всегда сменяется не менее плохой реальностью, где бороться приходится не с призраками прошлого, а с самим собой, причиной и жертвой несносного недуга. Гарри почти год пьет по шесть таблеток в день — они едва ли помогают дожить до следующего утра, чтобы вновь оторвать шелестящую обертку блистера, выдавливая на ладонь безвкусное лекарство. Стакан прохладной воды из-под крана, чтобы запить, и он несколько часов живет относительно нормально. Временами пытается мечтать о будущем и ходит в парк кормить птиц, когда там не очень жарко и людно. Кардиограмма не показывает ничего, все без изменений — здоров… Мордер вас подери! Ему, как ни прискорбно, не могут помочь ни маггловские врачи, ни целители из Мунго. Первые, незрячие к проклятиям и чудесам, не видят настоящей причины его мучений и раздраженно выписывают новые антиритмики аляпистым почерком на мятом клочке бумаги, вторые виновато отводят взгляды, выплетая смарагдовые узоры диагностических чар над ним… Редкий случай, необъяснимый откат магии — воспаленные альвеолы с каждым днем все труднее и труднее наполняются кислородом, но для них истинный размах проблемы остается тайной. «Всплески редкие. Нет причин для беспокойства». Год-второй — и все придёт в нормальное состояние. «Еще повоюете, мистер Поттер!» Магия по ночам мстительно вырисовывает на нем оранжевые круги, превращая внутренности то в айсберг, то в топливо. Физическая оболочка не выдерживает перепадов и плавно, но незримо для посторонних, разрушается. От глубокого вдоха саднит в груди, и Гарри боится лишний раз пошевелиться, чтобы не начать все по новой. Никто не знает жуткой правды… И все же, есть кое-кто. Том надрывно кашляет в соседней комнате — следствие обратной связи — противно шаркает тапочками по полу и вплывает сгорбленной тенью в дверной проем. Старая облезлая змея в банном халате. Ему почему-то становится до боли смешно от того, как низко пал Темный лорд, раз изменяет своим привычкам и приходит справиться о его здоровье. Он и сам недалеко от него ушёл — от героя осталось одно лишь слово и глаза, по-прежнему яркие и живые, пусть и поддернутые дымкой усталости. В темных волосах Тома путается паутина преждевременной седины — виски начисто выбелились из-за нервов, а может из-за непривычных для него русских морозов, первое время сковывавших британцев по рукам и ногам и заставлявших накручивать коммунальные счета калорифером. У Темного лорда не осталось ни мантии, ни палочки, ни магии — сотрясающая пыльный воздух оболочка, державшаяся на одном Поттере честном слове. Потому и носится с ним — друг без друга ничего у них не будет. Одно надгробие на двоих. Гордый аристократический вид затерялся в пресных буднях, проведенных в крохотной двухкомнатной квартире с ненавистным крестражем — он и сам не знает, зачем приволок его сюда, в Россию, а не оставил гнить, очеловеченного, в Азкабане. Просто задыхаясь на перроне от аритмии, ему явно не хотелось быть одному вдалеке ото всех, но и тащить вереницу близких желания не было, точнее показаться перед ними слабым. Своей жизни ни у него, ни у Тома — так почему бы вместе не жить? Тогда никто еще не знал, насколько плохо обстоят дела, да и сейчас вряд ли представляют. Рон и Гермиона считают, что ему не подходит климат, остальные — что ему надоели политические игры и слава. Наивно. Том наливает из графина водку и выпивает стопку залпом, не морщась и не чокаясь, словно уже справился за упокой. Он с его приступами даже чай перестал пить. Говорит, что смотреть тошно. Не уточняет: на него или на чай? — Я думал, что ты умер… — произносит непонятно зачем, вглядываясь в темный провал окна. Все равно там ничего не видно, разве как колышутся бельевые веревки. — Не дождёшься. Местные люди пишут письма, просят сокрушить их врага, а ему истребить бы последнего своего — смерть. Гарри не тот мальчик, которым был — импульса в нем на один рывок, потому пока и осторожничает. Если сгорать до тла, то ради стоящего дела. Вот только… что будет стоит его последнего вздоха? Гарри не хочет вновь ощущать аритмию, но и умирать за «спасибо» не хочется. — Подвинься. — На полу спи. — Убью, Поттер, — отзывается вяло, пряча в голосе иронию. Пусть смеется, лишь бы не жалел. Сухая ладонь прикасается тыльной стороной ко лбу, костяшки скользят вниз к щеке, принося заветное умиротворение. Он для него, как морфий, как неожиданное спасение от невзгод — и главная причина оных. — Банально, Том. Одноместная панцирная кровать прогибается под удвоившимся весом. Том тихо лежит на краю и не шевелится, не решается потревожить его. Они спали для встряски чувств друг с другом не раз, а вот так, соприкасаясь душой к душе, впервые. Засыпая, Гарри думает, что нужно обязательно сходить как-нибудь в парк и покормить голубей. Вдвоем.