Когда я шёл с тобой рядом, или сидел невдалеке, или оставался с тобой в одной комнате, Ты и не думал тогда, какой тонкий огонь электрический играет во мне из-за тебя. Уолт Уитмен
Леоне ловит ещё один тихий стон Бруно своими губами. Негромкий щелчок оповещает о том, что вода в чайнике только что закипела. Никто из них даже и не думает о том, чтобы встать и залить кофе кипятком. — И куда делись парни? — дыхание Леоне неровное, сердце бешено стучит в груди, и он думает, что вряд ли сможет привыкнуть к Бруно, который вот так сидит у него на коленях и с каждым движением, взглядом или вздохом всё сильнее рушит его самообладание. — Ушли минут десять назад. Я раздал им задания, все при делах. — А как же я, босс? Бруно с улыбкой фыркает и заправляет волосы Леоне, чтобы наклониться к его уху и сказать: — Я думаю, ты заслужил выходной. Леоне разрешает себе расслабиться. Он зарывается руками в мягкие волосы Бруно, утыкается носом в его шею и чувствует приятный мыльный запах. На часах ещё нет и девяти. Кухня утопает в мягком солнечном свете, пробирающемся сквозь окна, в углу комнаты чуть слышно гудит холодильник, и это утро ощущается, как масло, медленно плавящееся на сковороде. Глаза Бруно закрыты, он нежно касается лица Леоне и так же мягко целует его в губы — эта ласка едва ли не пробивает на дрожь. Они всё ещё сонные, но уже наполовину возбужденные, и Леоне хочет ударить себя за мысли о том, что это чувствуется совсем не так, будто они просто периодически спят друг с другом. Конечно же, никто из них не слышит топот шагов и как открывается входная дверь. Они всё ещё слишком увлечены даже, когда Миста с порога кричит, что раз уж они вернулись, то он сходит отлить. И только визг Наранчи «Я же говорил, что они вместе!» заставляет их разбежаться в разные стороны с такой скоростью, будто между ними упала граната. — Мы уже уходим, — так же сдержанно, как и обычно, говорит Фуго и кладет руку на плечо Наранчи, чтобы увести его. — Ага, извините, что помешали. И все четверо остаются на своих местах, неловко продолжая играть в гляделки, пока к ним не присоединяется Миста. — Чего стоите как вкопанные? — спрашивает тот, поправляя головной убор. — Что-то случилось? — Всё в порядке, — Бруно перестает прятать взгляд и буднично улыбается, — ребята просто… — Я же говорил, что у них шуры-муры, так что гони двадцатку, Миста! — перебивает его Наранча. — Чего, блин? Фуго тяжело вздыхает, но не от злости. Ему неловко и хочется побыстрее свалить отсюда, чтобы не разводить драму и не докучать Буччеллати с Аббаккио, но Миста с Наранчей ведут себя как дети и не перестают задавать дурацкие вопросы. Ну, конечно, никому из них и в голову не пришло, например, подумать, а потом уже начинать этот бесполезный трёп о выяснении чужих отношений. Желательно, за пределами дома. В отличие от Бруно, Леоне всё ещё не может оторвать взгляд от пола. Он знал, что рано или поздно это случится — их застукают и на этом всё закончится. Господи, как же он надеялся обойти стороной такую ситуацию, а эти придурки продолжают подливать масла в огонь. Прямо сейчас Леоне злится на себя и думает о том, как же неприятно должно быть выслушивать это всё Бруно. — Так вы правда встречаетесь? — спрашивает Миста, и Леоне понимает, что он больше не может отмалчиваться. — Мы просто трахаемся, это не то же самое, что любовь, — говорит он раздражённо, и все вокруг замолкают. — Прекращайте галдеть и возвращайтесь к своим делам. Он отвечает так, потому что уверен, что именно таким образом обстоят дела для Бруно. Удобный секс или типа того, но не более. Леоне говорит это, и внутри него что-то с треском ломается, потому что он сам по уши влюблен в Бруно, но меньше всего ему хочется разводить сопли вокруг своих односторонних чувств и вынуждать Буччелатти отвечать на вопрос: встречаются они или нет. Леоне в сто раз легче самому сказать о том, что это не так, чем услышать то же самое от Бруно. А затем Бруно говорит: — Вот как… Спасибо, теперь буду знать, что для тебя наши отношения — это просто секс. Леоне думает, что его прямо сейчас стошнит. Стоп. Чего, блять? Ему послышалось или Бруно действительно сказал, что у них были отношения? Он в немом вопросе смотрит в голубые глаза напротив и видит в них… Что ж, это очень похоже на разочарование и боль. Не говоря больше ни слова, Бруно уходит наверх, и в этот же момент на залитой солнцем кухне Леоне становится невероятно холодно. — Оу, кажется нам действительно пора идти, — смущенно говорит Миста. Наранча в порыве что-то сказать открывает рот, но так же быстро закрывает его, хмурится и идёт на выход вслед за Фуго. Миста напоследок кидает ещё один встревоженный взгляд в сторону Аббаккио, тяжело вздыхает и тоже уходит. Слышно хлопок двери, а затем дом заполняет леденящая душу тишина. Леоне остается в полном одиночестве и думает «Ну не мог же я быть таким придурком. Или всё-таки мог?»***
Каждая чертова секунда длится целую вечность. Леоне осознаёт это, когда смотрит на часы и понимает, что прошло всего двадцать минут, а за это время он уже трижды успел подойти к комнате Буччеллати, посверлить взглядом дверь и вернуться обратно на кухню, так и не найдя в себя силы снова встретиться взглядом с Бруно. Господи, от одного только воспоминания о его взгляде в тот момент Леоне хочет впечатать своё лицо в стену, лишь бы не чувствовать этот болезненный комок из чувств в области грудной клетки. Они остались одни в доме. Интересно, если бы Леоне не сказал то, что он сказал, они провели бы этот день вместе так же чудесно, как и те десять минут на кухне? Думать об этом было плохой идей. Теперь Аббаккио чувствует себя лишним здесь, ему неуютно даже в стенах собственной комнаты, поэтому он хватает кошелёк, лежащий на тумбочке, и сбегает на улицу. Конечная точка его путешествия — это алкогольный отдел в ближайшем супермаркете. Серьёзно, куда ещё он мог пойти? Нервный смешок застревает в горле, Леоне откашливается и идёт на кассу с паком пива в одной руке и с водкой в другой, чтобы этот день стал ещё хуже. Кассирша смотрит на него с жалостью. По каким-то необъяснимым причинам Аббаккио возвращается домой. На этот раз он не поднимается на второй этаж, а целенаправленно шагает на кухню. Алкоголь он ставит на стол, открывает только одну бутылку темного пива и призывает стенд. — Буччелатти, сегодняшнее утро, без десяти девять. К сожалению, Moody Blues не умеет стирать воспоминания, он может только воспроизводить моменты из прошлого снова и снова. Подходящая способность для человека, склонного сожалеть о своём прошлом. Леоне всё ещё не может осознать случившееся. Если Бруно действительно сказал «наши отношения», то… Он немного не угадал с временем, и запись начинается с того момента, когда на лице Бруно ещё можно было увидеть полное умиротворение. Бруно включает электрочайник, игриво покачивая бедрами, спрашивает у Леоне «как спалось?», а затем как бы невзначай дотрагивается до его руки и смазано целует в щеку. Пускай он и не видит самого себя, но помнит каждое касание. Леоне непроизвольно улыбается, а затем чувствует, что готов заплакать впервые за черт знает сколько времени. Он делает ещё один глоток пива и ускоряет воспроизведение. — Мы просто трахаемся, это не то же самое, что любовь. Леоне кривится, когда слышит собственный голос. Зачем он это сказал? Приходится напомнить самому себе, что таким образом он всего лишь хотел быстрее закрыть тему. Грубо и резко — именно так, чтобы смутить всех и заставить вмиг замолчать. Леоне был уверен, что Бруно поймет, он всегда понимал его с полуслова, а потом они спокойно обсудят это и вместе решат, говорить ли вообще что-то остальным или наложить табу на эту тему и сделать вид, что такого диалога никогда не существовало. — … Буду знать, что для тебя наши отношения — это просто секс. А затем произошло вот это. У них действительно могли быть… У них были отношения? То есть, Леоне столько раз отговаривал себя от этой мысли, чтобы не привязываться ещё сильнее (хотя куда уж там), раз за разом сдерживал свой воспаленный любовью мозг от излишних проявлений чувств, чтобы потом узнать, что всё это время Бруно думал, что они встречаются? Какого хуя они никогда не обсуждали это? В этот же момент желание пить пропадает. Чтобы действительно не думать, ему нужно напиться до потери сознания, но он не хочет этого. Он хочет знать полную картину происходящего, но постучать в комнату Бруно слишком боязно, потому что у него нет уверенности в том, что ему откроют. Прямо сейчас он чувствует необходимость пробежать несколько километров по Неаполю, выжать из себя все соки и сделать одежду мокрой от пота. Ещё пара часов и начнется самое пекло. Леоне выходит на улицу, и его кожу мгновенно пронзают солнечные лучи. Он думает «Я умру спустя минут тридцать. Самое то» и начинает свой забег.***
Бруно открывает глаза и стеклянным взглядом смотрит в потолок. До него даже не сразу доходит, что он находится в своей комнате. В голове нет ни одной мысли, в ушах звенит, а во рту ужасно сухо. Это какой-то отстой, почему дневной сон ощущается вот так. Когда ему в ногу попали из револьвера, и то было не так дерьмово, он хотя бы осознавал причину своей боли. Окно плотно зашторено, так что понять, который сейчас час, сложно. Бруно кажется, что он лежит так целую вечность, а затем он поворачивает голову вбок, чтобы посмотреть на часы, и… Он что, проспал целых восемь часов? Для него такое количество сна действительно вечность. Господи, да что вообще происходит? Бруно не помнит, когда ему в последний раз приходилось так много спать. Удается выкроить не слишком много свободного времени, если постоянно бегаешь за нечистыми на руку бизнес партнёрами и новыми стандюзерами, выполняя поручения своего капо. Сегодня действительно его первый выходной за долгое время, только вот он собирался провести его весь день в постели по другой причине. А потом Бруно вспоминает… Внутри всё сжимается так, будто кто-то пробрался в его желудок и собственноручно завязал все органы в узел. Это чувство длится секунду или две, а потом превращается во что-то другое. Оно сродни тому, если бы на него вылили ведро ледяной воды: от неожиданности страшно, но противней всего становится, когда ты уже полностью мокрый, в уши и глаза пробирается вода, а одежда неприятно липнет к телу, и чтобы избавиться от этого, нужно что-то сделать. Случись это с Бруно, ему нужно было бы снять и высушить одежду, а затем насухо вытереться полотенцем, можно даже использовать фен, чтобы быстрее высушить волосы, но проблема не в этом. Бруно знает, как избавиться от лишней воды, но что делать с отвергнутыми чувствами он понятия не имеет. Вторая волна отчаянья накрывает его, когда он осознает, что Леоне всё ещё его подчинённый. Нет, даже не так. Он считает его напарником, Леоне часть команды и избегать его будет невозможно. Конечно, как только Бруно вспоминает, что произошло, ему первым делом хочется сбежать как можно дальше. Свести возможность встречи к минимуму, чтобы не чувствовать эту обжигающую смесь тоски, разочарования и стыда. Потом к нему возвращается здравый смысл, и он понимает, что они с Леоне всё ещё в одной лодке и выкидывать кого-то за борт глупо и неправильно, так что им придется поговорить. Вот, блять, почему на работе не приветствуются служебные романы! Но когда Бруно влюблялся, он думал об этом не так часто, как следовало бы. Господи, ну какой же дурак. Скорее всего, они несколько дней будут прятать глаза друг от друга, потом придется стереть остатки гордости и поговорить, чтобы и дальше не встречаться взглядами до конца жизни. Может быть, им повезёт немного больше, и спустя время у них получится делать вид, что ничего этого не было. Ну, или Бруно всё-таки прикончат во время очередного боя, и тогда проблема исчерпает себя на все сто. Интересно Леоне пришёл бы на его похороны в своей повседневной одежде или всё-таки надел бы черный смокинг? Бруно выкашливает из себя горький смешок и всё-таки встает с кровати. Прямо сейчас он ненавидит свой мозг, который уже продумал все наиболее правдоподобные варианты развития событий, и по своим же расчётам он может позволить себе убиваться от горя только до полудня завтрашнего дня. На двенадцать у него запланирована встреча, так что к этому времени ему нужно засунуть свои чувства куда подальше. Ни в одном из вариантов в голове Буччелатти не промелькнула мысль, что, возможно, Леоне сказал не то, что думал на самом деле. Бруно пришёл к единому правильному, как ему казалось, выводу — он просто неправильно интерпретировал чувства Леоне. Придумал себе отношения, которые были всего лишь сексом. Ну, это хотя бы был очень хороший секс, и по этому Бруно тоже будет скучать.***
Когда Бруно всё-таки выползает в коридор, первым делом он замечает, что дверь в комнату Леоне открыта, и замечает он это, потому что едва ли не врезается в неё. До этого он считал благословением тот факт, что они соседи и напротив находится одна из ванных комнат. В распоряжении Мисты, Наранчи и Фуго другое крыло и чаще всего они пользуются ванной комнатой, которая расположена на первом этаже, так что чем не счастье? Бруно думает о том, сколько раз его утро становилось лучше просто потому, что первым, что он видел, открывая дверь, было лицо Леоне. Возможно, теперь ему всё-таки придется снять себе квартиру. Бруно понимает, что ребят нет дома — слишком тихо. Становится как-то непривычно одиноко в этом доме, но находиться в тишине приятно. Буччеллати думает, стоит ли им позвонить, чтобы узнать, как продвигаются дела, а потом осознаёт, что у него нет для этого никаких сил. — Аббаккио? — на всякий случай спрашивает Бруно, спускаясь на первый этаж, и с облегчением выдыхает, когда по-прежнему продолжает слушать тишину. Бруно идет на кухню, чтобы всё-таки что-нибудь съесть, а затем его взгляд задерживается возле стола и… Он не собирался реветь, чёрт возьми, но именно это и происходит, потому что он снова слышит этот голос, пронизанный сталью, который говорит, что это не то же самое, что любовь. Бруно даже не меняется в лице — оно всё такое же каменное, а взгляд ничего не выражает, только вот слезы стоят перед глазами и солёными ручьями стекают по щекам. На столе стоит алкоголь, которого у них точно не было до этого. Бруно расценивает этот как прощальный подарок Леоне. Даже если нет, то какая разница? Ему просто хочется забыть о каждом моменте, который заставлял его думать, что Леоне любит его. До этого момента Бруно считал себя наблюдательным человеком. Он считал, что умеет понимать чувства других людей, а оказалось, что у него абсолютно другая способность — видеть чувства там, где их нет. Самое обидное, что это даже нельзя назвать ложью, потому что Леоне никогда не говорил, что… Он делал ему непозволительно много комплиментов, но ни разу не сказал «Я тебя люблю». Когда Бруно доходит до мысли, что все те взгляды, касания и подаренные улыбки были лишь желанием потрахаться, в нём уже три рюмки водки.***
Леоне сдулся даже раньше, чем через полчаса. Изначально задал слишком быстрый темп для бега, почти сразу же сбил дыхание и всё равно не смог убежать от липкого чувства вины. Ему жаль, бесконечно жаль, что он такой придурок, так что когда его правый бок начинает болеть из-за резкой физической активности, он думает, что этого мало, и направляется в сторону спортзала, где время от времени танцует перед боксерской грушей. На ресепшене его узнают сразу же. Леоне говорит, что он немного позанимается на беговой дорожке, и так как Пассионе держат практически все заведения в этом районе, в ответ он получает улыбку и легкий кивок. Здесь уже привыкли к его изнурительным тренировкам, похожим на попытку самолично отправить себя в нокаут. Леоне завязывает волосы в хвост, надевает наушники и начинает разминку, а перед глазами продолжает стоять разбитое выражение лица Бруно. Ну и что ему теперь, блять, делать? Он не может прийти и сказать «Извини за ту фразу. На самом деле, я люблю тебя». С чего бы Буччеллати отвечать ему взаимностью? Но с другой стороны он уже сделал это, только вот Леоне никак не может поверить, что это правда. Неужели он настолько не уверен в себе, что не заметил влюбленности Бруно, хотя только и делал, что жадно ловил каждое его слово и взгляд? Бред какой-то. Леоне не следит за временем и спускается с беговой дорожки только после того, как его майка чуть ли не насквозь пропотела. Он делает перерыв, пьет воду и приступает ко второму раунду. Скорее всего, завтра Аббаккио пожалеет о своём сумасшедшем марафоне, как только попробует встать с кровати, но правда в том, что ему действительно не хочется возвращаться домой. Когда он всё-таки делает это, за окном уже несколько часов как стемнело. Кажется, Леоне больше никогда не сможет слушать ту кассету, что была в его плеере. Он проторчал в спортзале до самого закрытия, а потом ещё несколько часов бессмысленно бродил по улицам и, что ж, в каком-то смысле это дало определенные плоды — теперь в его голове всего две мысли: нужно попить и побыстрее упасть на кровать. Он уже разворачивается в противоположную сторону от кухни, готовый подняться к себе в комнату, и, конечно… — Аббаккио? Голос Бруно хриплый, а взгляд непривычно расфокусирован. Он выглядит ужасно помятым, будто попал под чертов асфальтоукладчик. Леоне смотрит на него и думает «Пиздец. Неужели это всё с ним сделал я?» — Буччеллати, — и больше ему не удается выдавить из себя хоть слово. Леоне хочется прямо сейчас упасть на колени и просить у Бруно прощения, но он словно заледенел. Возможно, ему не стоило возвращаться сюда сегодня. — Хорошо, что ты вернулся, — словно читая его мысли, говорит Бруно, — ребята переживали. Бруно говорит это, а затем резко отводит взгляд от Леоне, будто его ударило молнией, и плетётся к графину с водой. Он даже не утруждает себя тем, чтобы налить воду в стакан, а сразу же начинает пить с горла. Сначала Леоне непонимающе моргает и только спустя несколько секунд он понимает, что запах перегара появился на кухне вместе с приходом Буччеллати. — Бруно, только не говори, что ты выпил целую бутылку водки. — Какие-то проблемы? Или думаешь, что только ты имеешь право напиваться в этом доме? — резко отчеканивает тот, а потом ударяет себя ладонью по лбу. — Извини, я не… Хотя без разницы, я имею право злиться на тебя сегодня. Даже если и нет, то просто, — Бруно подходит ближе к Леоне и тяжело вздыхает, — я дурак, да? — Нет, это не так. Расстояние между ними сократилось, и соблазн дотронуться до лица Бруно, а затем притянуть его к себе, укутывая в объятья, слишком велик, но Леоне сдерживает себя. С недавних пор у него нет на это права. — Так и думал, что ты продолжишь вести себя так же… услужливо. А если бы я попросил и дальше играть в отношения, ты бы согласился? — Ты пьяный. Нам стоит поговорить об этом завтра. «Я не хочу играть. Я хочу, чтобы это было по-настоящему». Но, конечно, Леоне этого не говорит. Он просто вздыхает и отводит глаза в сторону. Слабак. — Да, ты прав… Кстати, водка ужасная на вкус — меня стошнило. Дважды. А потом Бруно зачем-то целует Леоне. Сначала неуверенно, будто обдумывая, стоит ли ему это вообще делать, а затем очевидно отбрасывает сомнения в сторону. Он кладёт одну руку на шею Леоне, притягивая его ещё ближе к себе, и в этот момент Леоне окончательно убеждается в том, что он слабак, потому что у него не получается не ответить. — Извини, — Бруно отстраняется так же резко, как и приблизился, — просто подумал, что нам нужен прощальный поцелуй. А ещё от тебя ужасно воняет потом. А затем он уходит и Леоне снова остаётся в одиночестве на этой ебаной кухне.***
У обоих утро начинается точно так же, как и всегда — по будильнику. Они настолько синхронизировались друг с другом, что привычно сталкиваются в коридоре; Бруно как раз выходит из ванной, когда Леоне выползает из комнаты. И для обоих эта встреча ощущается как… Как ебаная пытка, как кровотечение из задетой ножом артерии, как что-то невообразимо болезненное и тревожное. Леоне действительно выползает из комнаты, едва переставляя ноги. Спросонья он не думал о том, что его может кто-то увидеть, так что разрешил себе смириться со своим бессилием и, может быть, немного покряхтеть по пути к ванной комнате. Каждая его мышца будто налита свинцом после вчерашнего марафона. Спина и плечи болезненно ноют в намерении рассыпаться на мелкие кусочки и превратиться в пыль. Если честно, Леоне думает, что это был бы лучший исход для него сейчас. Это желание усиливается во сто крат, когда его глаза находят лицо Бруно. Он выглядит разбитым. Как будто каким-то образом умудрился побывать на войне и состариться за одну ночь. Учитывая, что вчера он знатно выпил, голова должна нестерпимо болеть и, черт… По факту, Леоне виноват даже в его головной боли. — Буччеллати, нам нужно… — Нет, — Бруно обрывает его на полуслове и, несмотря на помятый вид, звучит он твердо и привычно строго, — нам не нужно. Я приношу свои извинения за вчерашний инцидент. Мне действительно стыдно, я не должен был говорить тебе тех глупостей вчера ночью. В остальное время тоже. Они встречаются взглядами и, черт возьми, Бруно мастер по надеванию масок, потому что ещё секунду назад он казался таким беззащитным, а теперь его лицо абсолютно нечитаемо. В глазах, которые называют зеркалом души и которые невозможно покрыть фальшью, видна сталь. О да, Леоне прекрасно понимает, почему этот мужчина может запросто свести его в могилу. Он и не против. — Может быть, мы поговорим об этом позже, — продолжает Бруно, — но сейчас нас всех ждёт работа, и я не хочу, чтобы что-то мешало нам делать эту работу хорошо, понимаешь? — Конечно. Аббаккио говорит это скрепя сердце и продолжает чувствовать себя последним мудаком. Его сейчас красиво отшили, а слова «поговорим позже» просто слова, но это не значит, что он не попытается снова. Если сейчас Буччеллати хочет немного времени — пускай так и будет. — Сегодня вам с ребятами нужно будет съездить в одно место, я рассказал все подробности Фуго, так что обсудите их в дороге. Меня тоже ждут дела, поэтому хорошего тебе дня, Леоне. Я всегда знал, что ты тот человек, на которого можно положиться.***
Они практически не пересекаются неделю. Целую, блять, неделю. Это вообще законно? Леоне знает, что Бруно всегда при деле, и глупо отрицать тот факт, что раньше они так часто виделись только потому, что тот постоянно брал его с собой на какие-то задания или переговоры. Леоне успевает соскучиться по этим временам за какие-то несчастные семь дней, потому что Буччеллати действительно хорош в общении со всякими ублюдками и наблюдать за ним в работе одно удовольствие. Он брал с собой Леоне только, если чувствовал необходимость в прикрытой спине или нуждался в помощи его стенда, но каждый из этих случаев крепко впечатался в память. — Можно задать вопрос из чистого любопытства? — спрашивает Аббаккио, когда они выходят из пафосного и ужасно дорогого ресторана, где Бруно только что заключил выгодную для их капо сделку. — Конечно. Что ты хочешь узнать? — Не противно облизывать всяких мужиков? Приём на десять из десяти, конечно, но как ты к этому вообще пришёл, чёрт возьми? — И долго ты мучал себя мыслями о моём методе извлечения правды? — на губах Бруно появляется легкая улыбка. Леоне ловит себя на мысли, что в ночном свете уличных фонарей Бруно выглядит просто восхитительно. Впрочем, а когда вообще он выглядел по-другому? Ответная улыбка незаметно оседает на лице Леоне. — Хм, скажем так… Достаточно долго, чтобы я всё-таки решился спросить об этом. — В таком случае, в качестве приза за смелость отвечу на твой вопрос: противно, но эффективно. Это всегда срабатывает, потому что шокированный человек — напуганный человек. Люди боятся всего, что им не в силах понять, а когда человек напуган, он начинает говорить правду. Главное: самому держаться уверенно. И поверь, лизнуть кого-то не противнее, чем очистить рыбу от чешуи и разделать её — говорю это, как сын рыбака. — Твой отец был рыбаком? — из всей реплики Леоне хватается за последнюю фразу, потому что обычно Буччеллати немногословен и редко говорит что-то себе. — Я думал, что упоминал об этом раньше, но видимо нет. Всё детство я провел в прибрежном городе, где у каждого второго была своя лодка и удочка, так что с процессом чистки рыбы я знаком напрямую. — Вот как, теперь буду иметь в виду. И всё-таки, значит твои слова о том, что пот лжеца слаще на вкус, это всего лишь красивый блеф? — Ты ужасный скептик, Аббаккио. Хочешь проверить эти слова на деле? Прошло почти полгода с того дня и только сейчас Леоне понял, что Бруно Буччеллати флиртовал с ним. Тогда он спокойно ответил: «Ты же знаешь, что мне незачем тебе врать, и надеюсь, что проверять это никогда не придется» и перевел разговор в другое русло. Интересно, сколько ещё он упустил из общей картины и как при таком раскладе у них дошло дело до постели? Ах да, спасибо алкоголю, той холодной зимней ночи и смелости Бруно, хватившей, чтобы сделать первый шаг и наконец-то поцеловать его. Леоне понятия не имеет, о каком именно «позже» говорил Бруно, но он решает, что семь дней это достаточно длинный срок. По крайней мере, лично для него эта неделя тянулась целую вечность и даже немного дольше, так что если Буччеллати намерен и дальше представлять себя главным героем «Неуловимого», то это может далеко зайти. — Хэй, Леоне, — Миста стучит в дверь его комнаты и, не дожидаясь ответа, открывает её, — не хочешь прогуляться до спортзала? Парни ушли за продуктами, а зная Наранчу, они могут пропасть на весь вечер, так что ждать их — гиблое дело. — Спасибо за предложение, но я пас. Не знаешь, Буччеллати с ними или..? — Понятия не имею. Миста подкидывает яблоко, ловит его и снова подкидывает — вот кому сегодня нечем заняться и за кем скучает цирк. Леоне благоразумно молчит об этом, потому что он по-своему любит каждого из этих придурков, а прямо сейчас в его плохом настроении никто не виноват, кроме него самого. — А что, босс до сих пор динамит тебя? Сочувствую, чувак. Не знаю, что там у вас случилось, но решайте свои дела быстрее, а то ходите оба с такими траурными лицами, что аж жутко. Хотя, может и стоило сказать Мисте о том, что он клоун, да ещё и по шапке надавать за то, что продолжает входить в комнату без разрешения — в чём тогда вообще смысл стучать? Типа «я предупреждаю, что сейчас ворвусь в твоё личное пространство, у тебя есть примерно секунда, чтобы закончить то, чем ты занимался». — Ладно, покедова. Кстати, если вечно хмуриться, быстро появятся морщины, ну ты знаешь, — напоследок говорит Миста и зачем-то бросает Леоне яблоко. Когда Миста выходит из дома и до комнаты Аббаккио долетает хлопок входной двери, он откладывает книгу в сторону и продолжает пялиться на яблоко в своей руке, которое каким-то чудом удалось словить — спасибо рефлексам. Всё равно он не запомнил и строчки из того, что прочёл, потому что голова занята мыслями о Бруно. Первым блюдом сегодня вопрос «Как долго Буччеллати собирается избегать меня?». Леоне успел продумать несколько сотен вариантов их разговора, проблема только в том, что говорить не с кем и чувство вины никуда не уходит. Им стоило поговорить гораздо раньше. Где-то в промежутке между их первым сексом и кучей нескрываемого флирта. Всего лишь один разочек сказать в лоб «ты мне нравишься» и сейчас не было бы никакой проблемы, но к сожалению Леоне придурок. Он действительно думал, что Бруно был с ним всего лишь ради удобного секса? Господи, какой же бред. В нём из удобного примерно целое ничего, а тот факт, что они работают вместе и всё время находятся рядом, наоборот усложнял бы понятие легкости. Неделю назад шестерёнки в голове Аббаккио работали несколько иначе. Оставив попытки уловить суть книги, Леоне начинает бродить по комнате. Открывает окно, переставляет вещи с места на место и решает, что пора выбросить мусор. К сожалению, он сам не очень подходит для размеров мусорного бака, так что, отбросив самобичевание, он начинает уборку. Когда он спускается на первый этаж, чтобы найти моющее средство, возле входной двери слышится чей-то топот, и как только она открывается, сердце мгновенно уходит в пятки. — Привет, — Буччеллати неловко замирает на пороге, — не ожидал так сразу кого-то увидеть. Где все? Как-то подозрительно тихо. Если это не подарок судьбы, то что? В доме нет никого кроме них, Бруно только пришёл — значит, скорее всего, ему больше никуда не нужно, а Аббаккио только и делал, что ждал. Может быть, его ожидание наконец-то принесет плоды. — Фуго и Наранча ушли по магазинам, Миста решил пойти в спортзал. — Хм, понятно. А ты? — Занимаюсь уборкой. Но она может подождать, потому что я хочу поговорить. — Извини, — Буччеллати поджимает губы и продолжает стоять у входной двери, — я забыл кое-что в машине, сейчас вернусь. Если он действительно собирается сбежать таким глупым образом, то это просто смешно. Аббаккио нервно смеётся и, не думая, говорит то, что стоило сказать уже давно: — Я люблю тебя. Знаю, далеко не самое романтическое признание в чувствах, но… — Аббаккио, тебе не нужно говорить то, что я хотел бы услышать, — в интонации Бруно чувствуется горечь и несвойственная ему обречённость, — я всё ещё думаю, что нам пока что не стоит говорить об этом. Дай мне пережить эту всю драму внутри себя. — Нет, ты не понял. Я действительно люблю тебя, Бруно. Это случилось ещё до того, как между нами что-то произошло, — Леоне проводит рукой по лицу, задерживает её в волосах и закрывает глаза, потому что говорить вслух о своих чувствах тяжело, — ну знаешь, как это бывает: бабочки в животе и прочая ерунда. Я просто никогда не мог и подумать, что кто-нибудь такой же чудесный, как ты, сможет вдруг влюбиться в меня, поэтому — да, я решил, что наши отношения это всего лишь секс. Мы никогда не говорили об этом, мы никогда не выясняли статус наших отношений, мы просто ну… Вели себя как озабоченные подростки последние три месяца каждый раз, когда оставались наедине. Чтобы заставить себя открыть глаза и встретиться взглядом с Бруно, приходится приложить определенные усилия. Он сказал вслух это треклятое «я люблю тебя», но всё ещё продолжает бояться, что в ответ наткнется на очередную стену. Вдруг он снова что-то не так понял? Вдруг он совсем не выкупает всего происходящего с ним? И только эти голубые глаза заставляют его забыть обо всем на свете. Он тонет в них каждый раз, когда встречается взглядом с Бруно, и прямо сейчас это снова происходит с ним. На этот раз ему не нужен спасательный круг, ему нужно всего лишь услышать что-нибудь от человека, с которым он хочет быть больше всего на свете. — Те слова на кухне звучали очень убедительно, — говорит Бруно и наконец-то делает шаг навстречу. — Я просто хотел, чтобы они побыстрее отъебались и чтобы тебе не приходилось искать оправдания. — Вот чёрт, я… Я что, правда никогда не говорил, что люблю тебя? — Я даже сейчас не могу поверить, что это правда. Поверь, я бы запомнил, скажи ты что-нибудь такое. — Тогда пожалуй стоит сказать это прямо сейчас, — Бруно подходит совсем вплотную и берёт Леоне за руку, — я люблю тебя. Будь они сейчас в фильме, их ждал бы сладкий и долгий поцелуй, а на фоне играла бы трогательная песня. Но они, к сожалению, находятся посреди прихожей в доме, который делят с тремя подростками. Конечно же, одному из них нужно ворваться сюда прямо сейчас. — Прикинь! Забыл захватить с собой наушники, а заниматься без них невозможно, ну ты понимаешь, — Миста как обычно на своей волне и, кажется, начинает говорить ещё до того, как успевает открыть дверь, — о, Бруно, привет. Вы снова разговариваете? Здорово, поздравляю, — он хватает наушники и плеер, лежащие на комоде, и, не дожидаясь ничьего ответа, снова уходит. Когда они снова остаются наедине, Бруно спрашивает: — И что мы теперь будем делать? — Понятия не имею, — честно отвечает Леоне, но что самое главное — он снова может целовать мужчину своей мечты.