Безвременье

– Какого хуя ты пялишься? — Мирон оторвался от созерцания темно-коричневой жидкости на дне бокала и исподлобья взглянул на парня, сидевшего в противоположном углу барной стойки. Почувствовав пристальное внимание, он разозлился, пришлось перекрикивать громкую пульсирующую музыку, чтобы послать нахуй очередного расслабленного зеваку. Под веществами Фёдоров мог выйти из себя, когда незнакомцы лезли со своим липким обожанием в общественных местах. В полутьме чувствовал взгляд, но не разглядел лица. — Опять мешаешь спиды с коньячком, мм? Или какие субстанции — спонсоры твоего дружелюбия сегодня? — усмехнулся темноволосый молодой человек, подходя ближе и садясь на соседний стул. — Не возражаешь, если составлю компанию? — А, это ты, Слава. Я думал, меня узнал ещё один восторженный фанат. Бля, как же заебали! Ненавижу их вожделеющие глаза, когда я пьян и хочу побыть в одиночестве, а они гроздьями липнут даже в барах. Совершенно беспардонные попадаются, я устал, сука. — Я тоже рад тебя видеть, Окси, сколько лет, сколько зим. Мы же так и не побратались после нашего исторического батла, — продолжал насмехаться Карелин. — Иди-ка ты нахуй со своими подъёбками. Я не в настроении для пустого трёпа, хочу побыть один, — Мирон разочарованно посмотрел на соседа.Тяжёлые думы откладывались, рядом с бывшим соперником даже не потосковать по-человечески. — Один в баре, странно, а где же толпа твоих дружков? — Я сбежал от всех, обдолбался и переживаю экзистенциальный кризис. Ну вот, опять трёп. Степень нашего знакомства не предполагает интимности.Тебе не понять, молодой ещё, иди танцуй, Славик. — Прости, раз тебе херово, пойду и нажрусь в одиночестве. Мне тоже хуёво, пью и не помогает. А тут смотрю, Мирон Янович, старый знакомый, подумал, это — знак свыше. Ну ладно, не хворай. — Слава слез со стула и собрался возвращаться на своё место, но почувствовал руку на плече, обернулся и встретился с мутным и больным взглядом Мирона. Его зрачки были расширены, на висках вздулись вены, на щеках блестели капельки влаги: пота или слёз? Вид у него был ужасный — совершенно разбитый и загнанный, как будто Окси заставили бежать изнурительный кросс, и он финишировал полумертвым. — Постой, я передумал. Посиди со мной, поговорим. Что пьешь, Слава? –Окси уставился на простое чёрное худи собеседника, заметил налипшую шерстинку и аккуратно её снял. — Пиво, вино, водку, могу и по коньяку. Я только не любитель наркоты. — Карелин выразительно посмотрел ему в глаза.— Нахуя так обдолбался? — Старые пороки лучше всего лечат застарелые раны, — философски откликнулся Мирон, грустно глядя в сторону. — Тогда почему ты такой печальный? Они же поднимают настроение, вызывают эйфорию, — Слава пытался снова встретиться с ним глазами. Смотреть на Мирона в таком состоянии было тяжело, хотелось его ободрить — приобнять, похлопать по плечу, но парень не позволял себе вольностей, зная его резкий характер. — Так я и пришел сюда тусить радостный, хотел найти пару доступных девиц на ночь, но потом эффект вещества неожиданно быстро испарился, снова навалилась эта чёртова безысходность, я покинул прекрасных дам и опять топлю боль в алкоголе. — «И пьяницы с глазами кроликов «In vino veritas!» кричат», — Слава знал, что Окси любит поэзию Блока, а тут пришлось как раз к месту. — Да. «Я знаю: истина в вине», — Мирон по-другому взглянул на Гнойного. Они долго смотрели друг другу в глаза — оба печальные и понимающие — мятущиеся души, живущие в грязную эпоху, в которую возвышенный дух декаданса морально устарел, Серебряный век сменился отдающим гнилым душком безвременьем, где высшей формой современной поэзии стали их взаимные матерные оскорбления, написанные в рифму. Для Окси произнесенные бывшим соперником строчки из «Незнакомки» стали своеобразным явочным паролем. Он почувствовал, что их связывает нечто большее, чем просто увлечение батл-рэпом и умение виртуозно злословить. — Пошли пройдемся, от этой музыки уже разболелась голова, — Мирон схватил Гнойного за кисть и почти силой повел за собой. На улице Окси, не отпуская Славу, прошмыгнул за угол здания, прошел ещё немного, снова повернул, и они оказались в безлюдном проулке. Стояла прохладная июньская ночь, напоминавшая в Питере пасмурный день. — Никак не привыкну к нашим белым ночам после жизни в Европе, — задумчиво протянул Федоров. — Хотя в Лондоне тоже темнеет поздно и светлеет рано летом, но такого почти культурного феномена как в Санкт-Петербурге там нет. Светлая ночная романтика присуща именно Питеру. Сколько раз я гулял по нему с бутылкой и в компании красивых девушек. Мы шли тесными улочками ко мне домой, уединялись, и всё было охуительно. Склеить бабу летней питерской ночью — расплюнуть. Идёшь и пиздишь что-нибудь романтическое, стихи декламируешь, например. А там она в тебя уже втюрилась, даже самая душевно простенькая, и даёт с удовольствием. Целая блядская наука. — Тебе наверняка многие девушки и так давали, ты же теперь типа бог и светоч. Нашел науку, когда они сами пачками вешаются, даже если не льёшь им патоку в уши, — хмыкнул Карелин. — Ты ведь бухаешь из-за проблем с очередной девушкой, да? — Как ты догадался? — Ну, с такими рассуждениями понятно, что ты разбираешься в женских душах, примерно как свинья в апельсинах. — Нахуй иди. Лучше расскажи, из-за чего ты вот-вот сторчишься? — Жизнь утратила вкус. Меня больше ничто не вдохновляет, слова ушли, я не могу написать ни одной хорошей песни. Всё моё существование теперь бессмысленно, прошлые потери и поражения разъедают душу, и хочется просто сдохнуть. Реально суицидальные мысли каждый день. Идёшь, допустим, по мосту, видишь реку внизу, и больше всего в неё кинуться хочется. И так в течение нескольких лет, — Мирон остановился и беспомощно оглянулся на парня, втайне надеясь на понимание и поддержку. Казалось, он разрыдается, столько невысказанной боли было в его взгляде. Карелин замер, он впервые видел своего некогда сильного соперника уязвимым, почти хрупким. Модный бежевый плащ распахнулся, под ним виднелась тёмная спортивная одежда, белые кроссовки, руки были покрыты замысловатыми татуировками, лысый череп казался беззащитным — почему этот лощёный и самодовольный молодой человек выглядел таким потерянным и сломленным? Не думая, что делает, Слава шагнул навстречу и обнял Окси, сильно прижав к себе. Удивительно, но его не оттолкнули, а лишь обхватили в ответ. Их алкогольные пары и приятный дорогой парфюм Мирона смешались, у Славы закружилась голова, он почувствовал сильное желание следовать за запахом, поцеловать, проникнуть в рот, понять, есть ли и там эта дразнящая смесь. — Что случилось, ты напрягся? — Окси отстранился и посмотрел в полное сочувствия и сожаления лицо Гнойного. — У меня возникла дикая мысль, но если озвучу её, ты пошлёшь меня нахуй навсегда. — Обещаю, не пошлю, валяй. — Я не знаю, она реально странная… Наверное, всё из-за твоих понтовых духов, пидоры-дизайнеры постарались. — Парфюмеры, — машинально поправил Мирон. — Так причем здесь эти пидоры? — Ну, я вспомнил, что ты говорил о старых пороках, которые на самом деле не спасают, как ты думаешь, а убивают тебя. И я подумал, что могу помочь с новыми. Возможно, более приятными и эффективными пороками. А во всем виноваты объятия и пидорские духи. — Ты клонишь к тому, о чем я подумал, Славка? — Мирон расхохотался. — Ебать ты пидорас конченый. — Я решил, что новый вид сексуального разврата тебя взбодрит и придаст сил, — убито признал Карелин. — Охуенная забота о моём внутреннем мире, спасибо. Я выебу тебя в жопу, чтобы ты взбодрился, сука, ты — фантазёр. Если хочешь знать, то гейские игры не новы для меня. — Что?! Значит, пидорас конченый я, а трахался с парнями раньше ты? — от удивления Гнойный даже забыл рассмеяться. — Я ебал одного паренька ещё в Лондоне. Ну, и он мне отсасывал, а я — ему. Всё, больше ничего не было, в жопу не ебусь. Хочешь предложить выебать и тебя тоже? — Нет, я не такой герой, могу только выебать тебя, если хочешь. — Сомнительное предложение, — усмехнулся Мирон, но глаза его потеплели. — Неужели тебя так влечет ко мне, Славик? — Ну, мне тебя жалко, ты реально какой-то сломленный. Тьфу, блять, я говорю, как сопливый пидор. Короче, если хочешь получить новые ощущения, я могу тебя выебать, — несмотря на дерзость слов Слава стушевался и избегал смотреть на Фёдорова. Сейчас его назовут извращенцем и застебут. — Ого, наш саркастичный Гнойный на меня запал, это льстит. Я почувствовал ещё на батле. Вся твоя постирония и задиристость были лишь желанием понравиться мне, покрасоваться, чтобы я оценил интеллект. Ну, хочешь меня или нет? Как ответишь, так и будет, — Окси посмеивался над пунцовеющим парнем и хитро посматривал на него. — Ну окей, допустим, хочу. Дальше что, дашь в жопу? — Ебать ты простой. Посмотрим, до чего дойдет, я ничего не обещаю, но приглашаю к себе. Сердце Славы забилось чаще, он не удержался и шагнул навстречу Мирону. Его рот оказался совсем близко, розоватые губы с застывшей полуулыбкой манили. Карелин, никогда не целовавший парней, коснулся их едва уловимо. Окси углубил мимолётный поцелуй, проникая языком и отвечая так страстно, что обоих бросило в жар. Они жадно целовались, не в силах противостоять нахлынувшей чувственности. — Блять, Окс, у меня аж хуй встал, — Гнойный всё ещё был ошарашен происходящим и не мог поверить чувствам. — Поздравляю, теперь ты официально гнойный пидор, — польщённо усмехнулся Мирон, ощущая тёплое покалывающее возбуждение во всём теле. — Давай всё же дойдем до дома, сосаться на улице небезопасно. Элитная многоэтажка в центре, пафосный лифт с диванчиком и большим зеркалом, седьмой этаж. Слава пришел в себя уже в огромной пятикомнатной квартире с роялем, развешанными всюду книжными полками, панорамными окнами и светлыми стенами. В коридор выглянул серо-белый кот. — Знакомься, Славик, это Лил Хесус, местный шкодник. Вчера он разбил венецианскую вазу, падла хвостатая, — с любовью глядя на кота, заулыбался Мирон. — Привет, красавец, — Карелин наклонился и стал гладить и чесать за ухом Лил Хесуса. — Проходи, располагайся, я скоро вернусь, — Окси скрылся за непрозрачной стеклянной дверью. Гнойный разулся, зашёл в комнату и устроился на небольшом зелёном диване. Он разглядывал безделушки из путешествий, разношерстные тома на полках с нетерпением и всё нарастающим предчувствием плотских страстей. Мягкие губы Мирона, до мурашек жаркий и глубокий поцелуй –ни одна девушка не целовалась столь умело и чувственно — от воспоминаний об уличных объятиях сильно заныл хуй. Когда Карелин уже готов был спустить штаны и начать дрочить, вернулся Мирон. Он переоделся в лёгкие белые штаны и серую футболку — вид посвежел. — И чего ты хочешь? — нагло глядя на гостя и издевательски растягивая слова, спросил Фёдоров. — Я хочу помыть руки, прежде чем лезть тебе в жопу, — рассмеялся Гнойный. Его забавлял их развращенный флирт. — Мечтай. Ванная по коридору направо, — саркастично поклонившись, хозяин указал рукой на дверь. Глаза сияли, как у мальчишки, получившего долгожданный подарок. Открыв воду почти на полную мощь, Слава погрузил в неё руки, тщательно вымыл и вдруг увидел себя в зеркале. Раскрасневшееся от алкоголя и возбуждения лицо, растрёпанные каштановые волосы, заострённые усталые черты и страстно горящие глаза — парень был готов к сексу, пришлось несколько охладиться водой, чтобы не кончить раньше времени. Всё ещё изнывая от желания, Карелин вернулся к Мирону. Окси вольготно развалился на белых простынях прямо в одежде и обаятельно улыбнулся при виде Славы. — Обсудим, на что ты готов ради секса со мной, Славик? — А чего ты хочешь? Денег у меня особо нет. Фит хочешь? — Сука, нахуй мне твои деньги и рэп, я ж не шлюха и не копрофил. Сорян, но твой рэп — кал. Думай, Славик, что можешь предложить мне за гомоеблю. С моей стороны это — серьезная жертва. Я отдаю тебе девственность, можно сказать, — Мирон откровенно подстёбывал Гнойного, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос. — Бля, да ломаешься ты точно как целка. Не тяни, говори, что хочешь за еблю, или я за себя не ручаюсь. Помни, я сильнее и могу принудить тебя к сексу. — Я хочу твою душу, любовь и минет. Не советую меня насиловать, во-первых, тебе тоже не будет хорошо, во-вторых, потом тебя выебут мои дружки, — Мирон сложил руки в замок и задумчиво поиграл пальцами, прежде чем поднять саркастичный взгляд на Гнойного. — Ты хочешь отсос? Но я же не пидор, — опешил Карелин. — Хаха, не пидор он, посмотрите на этого альфача. Как сосаться в подворотне, тереться стояком и мечтать выебать — это норм поведение для гетеросексуального мужика, а как доставить мне небольшое физическое удовольствие в обмен на девственность, так он, сука, не пидор. Хуясе сказочный долбоебизм. Моё условие: либо становишься на колени и отсасываешь мне, проглатывая сперму, и мы проводим вместе ночь, либо идёшь нахуй отсюда без ебли. Какой вариант выберешь? — Я согласен, но не глотать сперму. — Нет уж, в обмен я разрешу кончить в жопу без гандона. — Сука, с тобой я встаю на кривую дорожку пидорства, — Слава вздохнул, сосать, а тем более, глотать интимную жидкость, не хотелось совершенно, но хуй не переставая ныл от желания выебать Мирона. — Зачем же так грубо? Скорее, на чувственную и тёмную тропу гомосексуализма. — Окси махом пересел на диванчик, одним движением снял футболку, оголив стройное бледное тело с тёмными розоватыми сосками, расставил ноги и призывно посмотрел на парня. — Ну иди сюда, Славик, помоги мне расслабиться. Гнойный взмок от возбуждения, в голове пульсировала кровь. Он осторожно приблизился и неловко опустился на колени рядом с расслабленным музыкантом. — Молодец, а теперь сними с меня остатки одежды и целуй в губы, пока мой хуй не встанет, — нетерпеливо скомандовал Фёдоров. Слава сомнамбулически стянул с него штаны вместе с нижним бельем и уставился на голую плоть — густо заросший светлый лобок и полуэрегированный небольшой член. Коснулся его пальцами, погладил нежную кожу, почувствовав, как быстро орган отзывается на прикосновения.