Гарри вынырнул из Омута памяти и рухнул на пол, тяжело дыша. Первые несколько секунд он не мог сдвинуться с места — настолько его поразили воспоминания Снейпа. Значит, ему суждено было умереть, и все эти годы Дамблдор готовил его к этому. Этот старик поручил ему уничтожить крестражи, и он послушно разрубил все нити, связывавшие с жизнью не только Волан-де-Морта, но и его самого! Какой четкий, изящный план — не губить лишних жизней, а поручить опасную задачу мальчику, всё равно обречённому на смерть, которая будет не потерей, а очередным ударом по Волан-де-Морту.
Он лежал, уткнувшись лицом в пыльный ковёр, и чувствовал, как бешено бьётся о рёбра сердце. Интересно, сколько ударов оно произведёт, прежде чем остановится? Что он ощутит, когда его насквозь пронзит непростительное заклинание? Он даже не мог себе представить, каково это — умереть. Сколько раз он был на волосок от смерти, ускользал от неё — и ни разу не думал при этом о ней самой. Воля к жизни была в нём всегда намного сильнее страха смерти. Однако всё было кончено, отступать было уже некуда. Либо он предстанет перед Волан-де-Мортом и с достоинством встретит свою смерть, либо сбежит и обречёт своих друзей на верную гибель. Конечно же, его выбор пал на первый вариант, ведь он не мог поступить никак иначе.
Волна ужаса захлестнула Гарри, когда он вдруг осознал, что завтрашний день для него не настанет. Сколько ему осталось? Полчаса, час? Этого времени ему не хватит, чтобы всё осмыслить. Ох, если бы ему дано было умереть, как Букля, мгновенно, не успев даже понять, что происходит! Или броситься навстречу Убивающему заклятию, спасая близкого человека… Однако ему потребуется мужество другого рода — он должен хладнокровно шагать навстречу собственной смерти.
Оправа очков больно впивалась в переносицу, но Гарри не обращал на это внимания — ему нравилось ощущать боль, ведь именно она делала его живым в эту минуту. Он чувствовал каждую клеточку своего тела и думал о том, как оно окоченеет и начнёт разлагаться. Мерлин, ну почему он не замечал прежде, какое это чудо: мозг, мускулы, колотящееся в груди сердце? А эмоции, которые он испытывал на протяжении всего времени? Наверное, только при смерти человек осознаёт, насколько ценна жизнь.
Образы Фреда, Люпина и Тонкс, лежавших мертвыми в Большом зале, снова возникли перед его внутренним взором, и он почувствовал, как к горлу подкатил ком. Нет, сейчас он не мог себе позволить слёзы, ведь на счету каждая секунда. Он сел и взглянул на помятые золотые часы, подаренные ему на семнадцатилетие. Прошла уже почти половина часа, отведенного ему Волан-де-Мортом. Слишком быстро текли минуты, а вместе с ними утекала и жизнь. Только сейчас он с горечью отметил, что больше никогда не поцелует Джинни, не посмеётся с Роном и не поговорит с Гермионой по душам. Он твёрдо решил: никаких прощаний и объяснений, ведь в этот путь они не могут отправиться вместе, а их попытки его удержать означали бы трату драгоценного времени, которого у него осталось не так уж и много.
Гарри встал и с тоской посмотрел на пустую раму портрета Дамблдора, висевшую прямо за директорским креслом, и вздохнул. Его предательство — почти пустяк. Конечно, его план был шире. Гарри был просто слишком глуп, чтобы это осознать, но теперь всё стало ясно. Он ни разу не усомнился в собственном предположении, что Дамблдор не хочет его смерти. Теперь он понял, что жизни ему было отведено столько, сколько требовалось на уничтожение всех крестражей. Только старый директор его переоценил, ведь Гарри не выполнил свою задачу до конца — змея ещё жива. Это значило, что ещё один крестраж будет привязывать Волан-де-Морта к земле, даже после гибели Гарри.
«Мама, если бы ты только была рядом. Живая и здоровая», — подумал он. — «Тогда мне было бы намного легче нести это бремя, которое мёртвым грузом лежит у меня на плечах, ведь ты бы разделила его вместе со мной. Но ничего, через полчаса всё закончится, и я стану свободным. Интересно, что меня будет ждать после смерти? Холодная тьма? Пустота?»
Гарри подошёл к директорскому столу и увидел на нём несколько чистых листов пергамента, полупустую чернильницу, несколько толстенных томов, очки-полумесяцы и вазочку с лимонными дольками. Значит, Снейп ничего здесь не менял, потому что посчитал нужным сохранить память о Дамблдоре. Этот факт тронул Гарри до глубины души.
Опустившись в высокое кресло, он начал выдвигать ящики в надежде найти перо, но его нигде не было. Его окутала такая тоска, которую у него попросту не было сил терпеть. Поэтому ему вдруг отчаянно захотелось с кем-то ею поделиться, чтобы облегчить душу, но рядом никого не было. И тут его посетила идея: излить всю накопившуюся боль на пергамент. Только так он сможет избавиться от терзавших его сердце мук.
Кое-как отыскав перо, Гарри придвинулся к столу и, окунув его в чернильницу, занёс над пергаментом. Рой мыслей, круживший в голове, не давал ему толком сосредоточиться. Пальцы с зажатым в них пером дрожали, и Гарри ничего не мог с этим поделать. Он всё думал о том, что не успеет смириться со своей участью, и от этой навязчивой мысли ему стало не по себе. Он взглянул на часы и с ужасом отметил, что секундная стрелка неумолимо бежит вперёд.
Переборов дрожь в пальцах, он начал писать.
Дорогая мама!
Я знаю, что ты никогда не прочтёшь эти строки, но мне нужно кому-нибудь выговориться. У меня совсем мало времени, поэтому буду краток. Все эти дни я твёрдо был уверен, что выйду из последней схватки с Волан-де-Мортом живым и невредимым, но я ошибся. Мне изначально было суждено умереть, и об этом я узнал буквально двадцать минут назад. Да, Дамблдор придумал план, согласно которому я должен был уничтожать крестражи, чтобы пошатнуть силу врага. Однако одно он от меня утаил: в ту ночь, когда ты в последний момент заслонила меня своим телом и приняла на себя весь удар, заклятье отрекошетило не только в Волан-де-Морта, но и в меня — получилось, что он создал, сам того не зная, ещё один крестраж. И чтобы уничтожить осколок его отвратной души, засевший во мне, придётся умереть. Только моя смерть нанесёт ему сокрушительный удар, после которого он, вероятнее всего, не сможет оправиться и умрёт в муках. Очень жаль, что я не увижу этого.
Печален тот факт, что я не знал тебя, а видел только во снах, где ты кричишь, а затем замертво падаешь на пол. Прости, что из-за меня тебе пришлось погибнуть. Прости, что я подверг тебя и отца такой опасности. Но теперь всё кончено, и я отдам свою жизнь за жизни других людей, которые сражались со мной бок о бок все эти годы. Я попросту не могу допустить, чтобы они погибли. Из-за меня и так пострадало очень много людей, и моё сердце болит за каждого из них — эта боль чертовски сильна, и я больше не в силах её терпеть.
Мама, как бы мне хотелось коснуться твоей тёплой руки, поцеловать её и прижать к своей щеке. Странно, но твой образ у меня ассоциируется с запахом лимонной вербены. А может, ты пахла горячим шоколадом? Впрочем, это неважно. Я столько раз представлял себе, как мы вместе смеёмся и болтаем ни о чём. Представлял, как твои мягкие руки гладят меня по голове, а пальцы заботливо перебирают волосы. В моих мыслях сейчас твои: улыбка, ярко-зелёные глаза, пылающие задором, и тёмно-рыжие волосы, струящиеся по плечам. Ты такая красивая, мама, такая нежная! Мерлин, как же у меня сейчас разрывается душа!
Стрелка на часах только что перешла рубеж в сорок пять минут, и мне уже пора идти. Сердце колотится о рёбра, как обезумевшая птица. Наверное, оно знает, что времени остаётся мало, и хочет наверстать удары за целую жизнь. Я люблю тебя, моя дорогая. Пожалуйста, будь рядом, когда я встречу свою смерть.
Гарри Дж. Поттер
Гарри отложил в сторону перо и быстро прочёл написанное. Он не был мастером в написании писем, но в это он вложил всю свою душу — оттого оно и получилось не таким уж плохим. Корявый почерк бросался в глаза, но он не придал этому особого значения.
Его руки всё ещё дрожали, когда он поднялся из-за стола и на ватных ногах побрёл к выходу. У самого порога он обернулся и в последний раз окинул кабинет тоскливым взглядом, а затем вышел и тихонько прикрыл за собой дверь.
Замок был пуст. Идя по нему в одиночестве, Гарри чувствовал себя призраком, словно он уже умер. Рамы портретов по-прежнему были пусты. Повсюду царила призрачная тишина, как будто всё дыхание жизни, ещё оставшееся здесь, стеклось в Большой зал, где выжившие оплакивали своих мертвецов.
Гарри набросил мантию-невидимку и пошел вниз, и вскоре он уже спускался по мраморной лестнице в вестибюль. Может быть, какая-то частичка его души хотела, чтобы его заметили, увидели, остановили, но мантия-невидимка была, как всегда, непроницаема, и он беспрепятственно вышел на крыльцо. Как только он вдохнул полной грудью тёплый майский воздух, страх куда-то исчез. Он больше не боялся смерти: он ушёл вместе с болью, которую Гарри вылил на пергамент в кабинете директора.
«Я донесу свой крест до конца, скину с плеч тяжёлую ношу, мама», — промелькнуло в голове. Теперь, когда ему хотелось, чтобы время шло как можно медленнее, оно, похоже, набрало скорость. Понимание пришло мгновенно, словно в обход мысли. Вот он, конец. Время настало.
