Алхимия любви

Сидит и смотрит на него янтарными глазами, усмехается, кривит губы от едва сдерживаемой улыбки. Пшеничного цвета прядь выбилась из челки, провоцируя протянуть руку и поправить. Нельзя. Нельзя поддаваться. Он только этого и ждет, чтобы торжествующе ухмыльнуться. Полковник Мустанг стянул перчатку и устало потер глаза. Несколько суток разбирания отчетов и, как апогей — возвращение Стального Алхимика с будоражащими сознание новостями. Весь командный состав штаба сгрудился вокруг полученных данных и по третьему кругу расспрашивает Эда о подробностях. — Целый мост? Вот это да… — И что же было в этих коробках? — Никогда бы не подумал, что такую химеру можно создать! — Жаль, что ни одну не поймал… — Иди и сам лови этих тварей, они сталь перекусывали! — возмущается Эд, но светится торжеством, что провернул такую сложную операцию и, как обычно, один. — И все же, группу прикрытия стоило дождаться, — не преминул заметить едким тоном Рой, добавляя ложку дегтя в патоку льстивых похвал. Мальчишку словно холодной водой окатили и, пока он не успел ощериться, холодно добавляет, — сегодня тебе повезло… — Повезло? — взрывается блондин, сверкая гневным взглядом и с силой ударяя рукой по столу. Правой. Поэтому в деревянном покрытии остается внушительный след. Сам же потом будет чинить… — Я двое суток просидел на крыше, наблюдая эту бойню, я не спал и не ел! И я точно знал, какой металл находится в этой гребаной пещере! Если бы они не стали сворачивать лабораторию, может быть я и дождался бы группы поддержки! Но! Они! Двое суток! Какого фосфора они так долго добирались?! Командиры затихают. Пока Эдвард весело и беззаботно рассказывает, как убил пяток химер, которые своей гигантской пастью — о, они все ходили, смотрели на образцы, жуткую смесь крокодила и волка, — перекусывали стальные балки, как поймал в железную ловушку черных алхимиков, точно рассчитав проход жилы тяжелых металлов и количество элементов — все казалось простым и незатейливым. Повезло. Так кажется, пока у парня, как всегда от одного единственного замечания Мустанга, не срывает ограничитель, и он не начинает в ярости рассказывать, как оно на самом деле было. Потом успокоится и будет жалеть, для чего-то выстраивая образ беззаботного и удачливого юного гения, а не грамотного и опытного бойца, умеющего пользоваться собственными возможностями и правильно рассчитывать ситуацию. Впрочем, чего и добивается полковник — не даром же он велел отправить группу поддержки самым длинным маршрутом, дабы в очередной раз испытать своего лучшего алхимика на прочность. Но это не отменяет холодного и липкого страха, поселившегося внутри и переворачивающего все внутренности, при мысли о том, что, не сложись пентаграмма судьбы — и он мог не увидеть сегодня Эдварда. — А если бы среди них оказался достаточно сильный и опытный алхимик? Пока ты сражался с химерами, он бы ударил тебе в спину, — продолжает разбор полетов полковник. — Я наблюдал за ними! Двое! Суток! — шипит юный алхимик, пытаясь сдерживаться. — И они устраивали для тебя показательные бои? Этого недостаточно. — Зачем же вы отправили меня туда, если не уверены в моих способностях справиться с таким противником?! — Предварительный анализ мог оказаться ошибочным… — Да какого! Я же сразу вызвал подкрепление! Какого гребаного алюминия они добирались пешком?! Спасибо, хоть не от штаба! — кричит Эдвард, окончательно теряя самообладание. Стол хрустит под металлическими пальцами. Нет, он планировал все это высказать наедине. Покричать, побеситься, выпустить все, накипевшее за двое суток, и вцепиться в эту ненавистную черную шевелюру, с пробивающейся редкой сединой у висков — появившуюся его же усилиями. И расцарапать вхлам спину, оставить пару синяков на плечах и ребрах, потому что, как бы он ни старался осторожничать с авто-броней, он всегда забывается и не чувствует меры. Как ни странно, но именно эта мысль возвращает к действительности и, закусив губу, Эдвард делает несколько глубоких вдохов. Офицеры усиленно делают вид, что все нормально, все в порядке вещей — а все и правду в порядке вещей и Рой Мустанг, конечно, придирается ко всем своим подчиненным, но только к Эдварду особенно, и только Стальной Алхимик имеет смелости ему дерзить в ответ. Еще бы, после той бумажной бойни, которая развернулась за старшего Элрика, ему простилось бы и не такое, но… Но все подсознательно понимают, что у полковника блондин числится в любимчиках, несмотря на повышенный уровень претензий. Если бы они только знали, насколько тот его любит. — А если бы они вообще не дошли? Если бы их заметили и уничтожили? Ты должен был вернуться, не вступая в бой! — строгим голосом отпечатывает полковник дальше, каждым словом загоняя своего подчиненного в угол. — Тогда отправляй в следующий раз своих солдат, а не алхимика, или выбери кого попроще, — огрызается, не глядя на Мустанга, Эд, даже не замечая, как переходит на фамильярное «ты». — Когда мне потребуется консультация от не доросшего до вешалки подчиненного, я к тебе обязательно обращусь, — бьет по больному. — Это, это… — Эд мгновенно задыхается от ярости. Командиры едва успевают отскочить, когда стальной кулак падает на деревянную поверхность и переламывает толстую столешницу, словно бумагу. — Да как… Это кто тут мелкий?!!! Рой хладнокровно ждет, пока парень перебесится, даже не вздрогнув, когда щепки взвиваются в воздух. — Починишь после совещания. А пока что посмотрите вот сюда, — и он спокойно проходит к стене, сдергивая ткань, занавесившую доску с закрепленными на ней документами, фотографиями и отчетами. И, больше не обращая внимания на обиженного Эда, начинает добавлять в схему собранной информации по подпольным алхимикам, терроризирующим округ, — новые факты, добытые в прошедшей операции. Часовое обсуждение закончилось и офицеры, суетясь и осторожно отряхиваясь от попавших на их форму щепок, начинают уходить из кабинета. — Стол, — напоминает Мустанг, не отворачиваясь от доски. — Не обращай на него внимания, — участливо шепчет один из лейтенантов, кажется, из отдела предварительного планирования, и совсем тихо добавляет, похлопывая товарища по плечу, — бабу ему надо, говорят, давно не гулял, вот и бесится. Радостно подмигивая, выходит последним, оставляя ехидно усмехающегося Эдварда один на один с осатаневшим, без женской-то ласки, полковником. Алхимик хрустит металлическими суставами и, хлопнув ладонями друг о друга, возвращает стол в первоначальное состояние. — Задание выполнено, — насмешливо тянет он в спину Роя и, с минуту подождав реакции от занятого командира, направляется на выход. — Куда пошел? — бросает полковник, сосредоточенно перевешивая листки на доске, выстраивая их в только ему понятном порядке. — Я не разрешал. — Тут подчиненные ваши переживают, говорят, бабу вам надо, пока совсем в буйство не впали, — с вызовом отвечает Эд, изо всех сил пытаясь сохранять насмешливую и легкомысленную интонацию. — Бабу? Бабу надо… И мне надо, и тебе бы не помешало, — спокойно соглашается Мустанг с подчиненным. — Встретить хорошую девушку, жениться, детей… — Пошел-ка я, пока еще чего чинить не заставили, — перебивает его сердито и направляется к двери блондин, сверкая злыми глазами. Не этого разговора он ждал. — Так ничего больше не сломано. — Так я сломаю! — открывает дверь и уже готов выскочить… — Стоять! — рявкает полковник так, что офицеры, еще кучкующиеся неподалеку от кабинета начальника, кто в ожидании Эда, чтобы поболтать, кто просто за компанию, а кто в желании послушать последние сплетни или рассказать свои, быстро прекращают все разговоры и исчезают из коридора. Полковник в два решительных шага преодолевает расстояние до двери и захлопывает ее перед носом блондина, придавливая для верности рукой. Эдвард мрачно и исподлобья смотрит на нависшего над ним начальника, золотисто-желтые глаза в пронзительно черные. Рой сдается первым и, тяжело выдохнув, наклоняется, чтобы уткнуться носом за ухо, прямо в пшеничного цвета пряди. Свободной рукой, второй в это время закрывая дверь на замок, хватает за плечо и притягивает к себе ближе. Ближе. Еще ближе, прижаться, обнять, вдохнуть любимый запах, ощутить дрожь по телу… — А как же бабу? — глухой смешок, скорее нервный, чем насмешливый. Обиделся. — Не судьба, — невнятно отвечает Рой, губами прихватывая мочку уха. Обнимает обеими руками, притягивает к себе. Прикрыв глаза, дышит, вдыхает запах, не может насытиться, только сейчас в полной мере осознавая, как было страшно от мысли, что не вернется. А если… — В следующий раз подкрепление отправишь еще позже, и, может, наконец, заведешь себе бабу, как меня не станет, — уже почти не злясь, отвлекаясь на пока еще легкую ласку, но не может смолчать Эд. Молодость, и каким бы взрослым он ни казался — возраст не отменишь. Сколько бы боев не вынес, каким бы талантливым не был, кровь кипит, что от адреналина, что от влюбленности, а сознание, загнанное обстоятельствами во взрослую реальность, остается незрелым. Об этом иногда пытается себе напомнить Рой Мустанг, но все разумные доводы разбиваются каждый раз, стоит лишь подойти к тому на расстояние вытянутой руки. Вытянутой для того, чтобы схватить и обнять. Он долго боролся с собой, убеждая, что путает отеческую любовь, внимание учителя, гордость за выдающегося подчиненного, взращенного своими руками, с симпатией и влечением. Что подобного у него, известного бабника, даже быть не может. Но юнец взрослел, зрел, и становился все более притягательным. А еще смотрел все более голодным взглядом. Голодным и горящим. Провоцирующим. Вызывающим. Ждущим. — В следующий раз ввяжешься в неравный бой и больше на задания не пойдешь, — сердито цедит Рой, утягивая Эда обратно к столу, подхватывая под бедра и усаживая, устраиваясь между расставленных ног. — Будешь сидеть в штабе, рядом со мной, и заниматься опытами в теории. — Я тогда перейду в… — фыркает алхимик, но не успевает договорить, как его затыкают поцелуем. Язык напористо проникает между губ и начинает свой сумасшедший танец: кончиком проходится по внутренней стороне, затрагивает десны, оглаживает небо, находит язык напротив и начинает скользить вдоль него, вглубь и потом наружу, заставляя следовать за собой, и снова сминает его, чтобы в следующее мгновение захватить губами и мягко втянуть, прикусив зубами, начиная посасывать. Эд выгибается, запрокидывая голову вверх, с глухим стоном прижимается к мускулистому, крепкому телу, обнимая обеими руками за талию и притягивая к себе еще ближе. Ресницы дрожат, пряча невероятный золотистый цвет, уже почти скрывшийся за расширившимися от резко нахлынувшего возбуждения зрачками. Рука нагло забирается под пиджак полковника, требушит, вытаскивает из-за пояса рубашку и проникает внутрь, к телу, касаясь горячей кожи, оглаживая живот, чуть сдавливая бок — спасибо, что своя, а не механическая, — и перебирается на спину, вцепляясь, как хотелось еще раньше, оставляя красные полосы, пока еще не глубокие, но это только пока… Осторожный стук в дверь. Недовольное мычание в губы. — Полковник? — доносится тихий женский голос. — Позже! — сердито рявкает Мустанг. Наверняка опять решат, что без устали чихвостит вечно попадающего под раздачу Элрика, будут сочувствовать бедняге и удивляться, чего это после Эдвард сияет, как начищенный таз, улыбаясь во все 32 зуба. Хотя, скорее, еще 28 — спасибо, хоть молочные давно выпали. — Ай-я-яй, полковник, — тихо бормочет с наглой, довольной улыбкой Эдвард, но его вновь затыкают поцелуем. Прижаться, впитать, ощутить каждой клеточкой тела, попробовать на вкус и запомнить запах — который будет преследовать еще несколько дней и, особенно, ночей. Одиноких ночей, бессонных ночей. Все более и более тяжелых, выгоняющих из пустой кровати на работу, лишь бы не думать. Как резко сменился образ лентяя и бабника на одиночку и трудоголика. И кто бы мог подумать, что в этом виноват самый юный и талантливый его подчиненный…