Нежнее нежного Лицо твое, Белее белого Твоя рука, От мира целого Ты далека, И все твое — От неизбежного.
О. Мандельштам
В Северной Крепости всегда царил холод. Даже если день выдавался относительно теплым и свет Тельпериона нагревал воздух снаружи, питая чахлые деревца и неухоженный газон вдоль широкой мощеной булыжниками главной аллеи, расположенной сразу за центральными воротами, внутри замка было прохладно. Толстые каменные стены Форменоссэ не пропускали не только нежданных посетителей, но даже теплый летний воздух, приносимый южным ветром. Дрова для растопки каминов в жилых комнатах и поддержания огня в горне большой кузницы приходилось запасать круглый год. Благо, сосновые леса окружали с трех сторон Северную Крепость, воздвигнутую Феанаро и его сподвижниками у подножия большого отрога протянувшейся с севера на юг горной цепи Пелори. Главные ворота выходили на юг. Хьярандон* — так их называли все в крепости. С югом связывали тревоги о возможной скорой войне с остававшимися в Тирионе приспешниками Нолофинвэ и, одновременно, надежды на триумфальное возвращение туда в качестве признанных победителей. Надежды эти не были безосновательны. Все обитатели Форменоссэ ежедневно трудились в кузницах, выковывая мечи-сабли, обоюдоострые клинки кинжалов, наконечники копий и стрел, щиты, панцири, шлемы, кольчуги, пластины для защиты боевых коней и многие другие предметы, полезные воинам, готовым в любой момент отразить атаку противника или же самим атаковать его, буде на то воля их командира. Дисциплина была второй после холода неизменной составляющей жизни в Форменоссэ. Приказы Феанаро исполнялись беспрекословно. Его называли Мастер. Отчасти это звание было дано наследнику Финвэ потому, что многие от него постигли мастерство плавления металлов и всех видов ковки, а также переняли технику обращения со всеми видами изобретенного и выкованного им оружия и приемы боя голыми руками. Но в это звание нолдор Форменоссэ вкладывали также и признание непревзойденного лидерства, главенства старшего принца над всеми ими. Не жалея себя, Феанаро работал и оттачивал боевые навыки наравне с остальными. Во время коротких перерывов он произносил перед многочисленными слушателями, в первых рядах которых неизменно оказывались его отец и сыновья, пламенные речи. Глубокий голос его звучал отчетливо, далеко разносясь в прозрачном воздухе и эхом отзываясь среди высившихся на севере высоких горных пиков. Нолдор внимали Мастеру и поддерживали сказанное им одобрительными возгласами. С началом часа Тельпериона и до следующего смешения света он работал то в кузнице, то в мастерской, то в кабинете, или выходил на тренировочную площадку, окружённый свитой и сыновьями, чтобы еще и еще раз испытать в бою созданные им клинки. Иногда, в час сумерек, Мастер Феанаро спускался в подземелье, чтобы посетить хранившиеся в потайной железной комнате сильмариллы. Караульные стражи расступались перед ним. В бледном голубоватом свечении светильника медленно отворялись массивные створки кованных дверей. Сильмариллы сияли, покоясь на покрытом багровым бархатом возвышении, установленном в глубине помещения. В железной комнате всегда было светло от исходившего от его главного сокровища особенного белого света. Феанаро смотрел на них с гордостью, ощущая себя их единоличным хозяином. Но чем больше он смотрел на слепящее взор волшебное сияние, тем больше понимал, что владение сильмариллами не может заменить, ни вернуть ему утраченное… После посещения железной комнаты Мастер чувствовал себя уставшим. Он почти желал ощущать на сильных плечах груз изнеможения: так он смог бы заснуть, забыться, не думать, ни о чем и ни о ком не вспоминать. Втайне от себя самого Феанаро страшился часов отдыха, когда он оставался один в своих холодных, нетопленых комнатах. Мрачные тревожные мысли начинали лезть тогда в его голову, а тоска и ноющая боль разлуки проникали в сердце. Наедине с собой он со всей остротой ощущал потерю, а потому часто задерживался в рабочем кабинете за чертежами или написанием очередного трактата «О свойствах металлов».***
Это случилось в середине лета. Начинался сумеречный час смешения света Древ, традиционно посвященный отдыху от дневных забот. Все разошлись по своим комнатам. Феанаро сидел за рабочим столом в общей библиотеке, ссутулившись, хмуря черные брови, погруженный в тяжелые раздумья, и разглядывал развернутую поверх столешницы начерченную им подробную карту Амана. Когда линии островного побережья начали расплываться, он медленно поднялся на ноги, тряхнул головой, вздохнул и тяжелой походкой вышел в коридор, направившись в спальню. Уже на подходе к расположенным в отдельном крыле замка личным покоям Феанаро явственно почувствовал неладное. Со стороны его комнат веяло неожиданным теплом. Он остановился у своей двери, прислушиваясь к треску поленьев, слышному с той стороны, и разглядывая тонкую полоску света между полом и дверью у себя под ногами. Сердце больно кольнуло от внезапной догадки. Несколько мгновений Феанаро медлил, прислонившись лбом к теплому дереву и прикрыв глаза. Затем снова вздохнул, медленно отворил беззвучно впустившую его дверь и замер на пороге, потрясенный увиденным… На стоявшей как раз напротив ярко пылавшего камина кровати, забравшись на нее с ногами и опираясь на сложенные в груду подушки, полулежала Нэрданель. Она глядела на него почти кротко, выжидающе, и в то же время с достоинством той, кто смогла удивить его, тайно проникнув сюда. Взгляд Феанаро скользнул ниже, на ее платье: оно было расшнуровано спереди и приспущено на груди, обнажая левое плечо. Распущенные пышные волосы Нэрданели, лежавшие на этом плече, в таком мерцающем оранжево-желтом свете, казалось, пылали, словно пламя в камине. Никогда до этого она не представлялась ему такой соблазнительной и прекрасной. Феанаро кинулся к ней прежде, чем она успела произнести хоть слово. Он рывком спустил с ее плеч платье, чтобы тут же впиться губами в покрывшуюся мурашками высокую шею, а затем ненасытно, с жадностью целовать и сжимать огрубевшими пальцами нежную кожу плеч, белоснежную грудь и потемневшие в ожидании его прикосновения, бесстыдно оттопыренные соски. Платье с нее он так и не снял. Лишь сбил дорогую переливавшуюся зеленым и золотистым ткань и шелковые нижние юбки на ее талии, обнажая согнутые в коленях стройные ноги и белевшие под шуршащим шелком уже раздвинутые бедра. Приспустив штаны, не снимая ни сапог, ни камзола, Феанаро безоглядно упал в нее, как падают в долгожданное наслаждение. Нэрданель скрестила ноги на его пояснице и, забывшись, не помня себя, кричала, стонала, извивалась под ним, мелко дрожа всем телом и сжимая в руках скомканный подол. Феанаро глухо рычал и шипел от охватившего его вожделения и приносимого ею удовольствия. Так исступленно, по-звериному, он не желал Нэрданель даже в первые дни после свадьбы, дивясь сам себе и двигаясь частыми жесткими рывками. Оба торопились насытиться, а оттого все закончилось слишком быстро. Короткая, ослепительная вспышка…. Но каким же сладким и сильным было наслаждение! Едва оно отступило, Феанаро распростерся на кровати поверх супруги, накрепко обхватив Нэрданель руками, прижавшись головой к ее животу, напряженно дыша и не желая двинуться. По-прежнему оба молчали. Она гладила его затылок, укладывала и разбирала пряди гладких черных волос, шепча в осанвэ: «Ты — мое сокровище… Теперь только я поняла, какое сокровище мне досталось… Ты один такой, драгоценность моя… Мой черный бриллиант…» Вскоре опять почувствовав прилив желания, Феанаро поднялся на ноги, подбросил в камин поленьев, снял с себя все и снова бросился в объятия ожидавшей его Нэрданели, чтобы помочь ей наконец избавиться от платья, нижней рубахи и юбок. Оставшись без одежды, они укрылись простынями и покрывалами, прижались друг к другу и стали миловаться, целуясь и оглаживая лица, совсем как в первые юные дни их любви. — Я тосковала… — приглушенно всхлипнув, прошептала она ему в ухо. Феанаро наслаждался каждым мгновением, каждым прикосновением, забыв обо всем, кроме своей Наренис, Огненной Девы. После длительной разлуки Нэрданель казалась ему изменившейся, обновленной, еще не изведанной, а потому вдвойне желанной. — Как ты пришла? Когда? — спрашивал он, держа в ладонях ее раскрасневшееся лицо, заглядывая в сияющие изумрудным блеском глаза. — Сегодня перед началом сумерек… Я долго ждала у тайного входа, пока Майтимо не впустил меня и не привел сюда… — отвечала она, целуя его покрытый испариной лоб. — Своевольная рыжая бестия… Он всегда нарушает порядок… — отозвался Феанаро, продолжая вглядываться в ее лицо. — Это он просил меня приехать, сказал — ты томишься один… С этими словами Нэрданель положила ногу на бедро супруга, еще теснее прижимаясь к нему. — Он не соврал, — выдохнул тот, впившись в ее рот. Губы Нэрданели вспухли и покраснели от поцелуев, сделавшись насыщенного багрового цвета, и влажно блестели, словно спелые черешни. Не желая оставаться в долгу, она поцеловала его в шею, в том месте чуть ниже уха, которое, она знала, было одним из самых чувствительных на теле супруга. Он тут же зажмурился и прикусил нижнюю губу: в паху снова сделалось горячо и так непередаваемо блаженно… Феанаро чувствовал, что ему как воздух нужны ее прикосновения, поцелуи, ласковый шепот и манящий взгляд насыщенно-зеленых глаз. Без всего этого он просто не сможет работать, бороться, творить. Хоть между ним и Нэрданелью давно уже не было той близости, каковая объединяла их в самом начале, он терзался из-за ее отказа последовать за ним в Форменоссэ и их казавшейся невыносимо долгой разлуки. Сжимая супругу в объятиях очередного слияния тел, Феанаро убеждался, что их с Наренис изначальная близость не исчезла. Она лишь затихла на время, как тлеющий костер, которому достаточно одной вспышки ударившей в него молнии, чтобы запылать с новой силой. Все время до начала часа Тельпериона они не сомкнули глаз, задремав лишь когда Лаурелин почти угас. Тельперион уже набирал силу, когда Нэрданель осторожно, стараясь не потревожить казавшегося блаженно дремлющим супруга, поднялась с кровати и начала спешно одеваться. Ее не должны были видеть приближенные Феанаро, оставившие семьи, чтобы последовать за своим Мастером и господином в двенадцатилетнее изгнание. — Уходишь? — спросил он сонным голосом, приоткрыв глаза и окинув собственническим взором ее полуодетую фигуру. Видеть ее такой — не прибранной, только что покинувшей ставшее супружеским ложе, доставляло Феанаро горделивое удовольствие и заставляло с нетерпеливым предвкушением думать об их следующей встрече. Она была нужна ему. — Майтимо уже ждет меня, чтобы проводить к потайному входу у северной стены, — отвечала Нэрданель, проворно заплетая в толстую косу свои роскошные огненные волосы. — Не гневайся на него, он лишь желает блага… — Не буду, если скажешь, когда я снова увижу тебя, — отвечал Феанаро, приподнявшись на постели и следя за каждым торопливым движением супруги. — Скоро. Скоро, огонь моего сердца… — Нэрданель, шурша юбками, метнулась к нему и поцеловала в губы. — Ты знаешь, близится праздник сбора урожая. На склонах Таникветиль Валар устроят пир во славу Эру, — продолжала она, заглядывая ему в глаза. — Владыка Манвэ призовет тебя. Помню, ты говорил, что не будешь впредь иметь с ними дел, но прошу, приходи. Я буду ждать тебя на том пиру. На прощание Нэрданель, гордо выгнув шею, улыбнулась ему в своей неповторимой манере. Глаза ее ярко вспыхнули отсветом набиравшего силу Тельпериона, чей свет проникал в окно выстывшей комнаты. — Я приду… Прежде чем Нэрданель скрылась за дверью, Феанаро на мгновение задержал в своей загрубевшей ладони ее мягкую белокожую руку.