Games with Death

Август. 1976г. —Может не стоит? —Т/И стояла у кровати мужа, держа в руках шлем, но не торопилась отдавать его. —Пожалуйста... Просто подумай... Ты стал чемпионом, оставил своё имя в истории, доказал, что являешься лучшим. Стоит ли так рисковать? Не напрасен ли этот риск? Девушка села на край кровати, положив шлем себе за спину. —Т/И, гонки — это единственное, что я умею. Понимаешь... Это единственное, что я делаю по-настоящему хорошо. Наклонившись, она поцеловала Лауду в плечо, погладив мужа по уцелевшим участкам руки... —Я всегда восхищалась твоим хладнокровием. Таких оторв, как Хант или Патрик Депайе — весь автоспорт, но ты — не они. Сказав "да", я знала, на что иду. Знала, что мой муж — гонщик, но также знала, что он самый рассудительный из всех, с кем я пересекалась по жизни. Не твои ли слова: "Я готов идти на двадцать процентов риска и ни процентом больше"? Ники, там, на трассе, когда ты горел... В какой-то момент я умерла... Я никогда не отказывалась от тебя и не собираюсь делать это сейчас, но... Я уже не смогу смотреть гонки, как раньше. Если с тобой что-то случится, я этого не переживу... Сейчас, когда к мужу стало возвращаться зрение, девушка ни разу не позволила себе расплакаться при нём. Ники был благодарен за поддержку, но он не стал бы терпеть жалость по отношению к себе. И Т/И это прекрасно понимала. —Т/И, прошу, просто дай шлем. И пожалуйста, выйди из палаты. Она обеими руками легонько сжала правую, перебинтованную ладонь мужа, нежно целуя запястье и пальцы, прикрыв веки. А перед глазами, словно кинолента пронеслись самые жуткие аварии, что ей доволилось видеть. —Знаешь, я плохо разбираюсь в Ф1 и не знаю, что было раньше, но... Как только ты и Джеймс пришли в эту гоночную серию... Роджер Уильямсон — 29 июля 1973г; Франсуа Север — 6 октября 1973г; Хельмут Койнигг — 6 октября 1974г; Марк Донохью — 19 августа 1975г. И ведь это я говорю только о Гран-При... Эти имена и даты отпечатались в моей памяти на всю оставшуюся жизнь. Мне плевать, кто какое место займёт... Всё, о чём я думаю, каждый раз, когда загорается зелёный свет, чтобы все доехали до финиша целыми и невредимыми. И в особенности, это касается тебя и Джеймса. Потому, что, вы заигрались, перешли всякую дозволенную грань. Посмотри, чем это закончилось. Я чувствую свою вину за то, что с тобой произошло. И я не хочу, чтобы ты был следующим в этом списке. Не хочу видеть, как Ронни, Клей, Йохен, Патрик — несут твой гроб. Пожалуйста... Я просила тебя перед гонкой на Нордшляйфе, но ты меня не послушал. Поэтому, я прошу тебя сейчас — пожалуйста, не возвращайся в гонки. Да, я говорю довольно грубо, но не знаю, как иначе до тебя достучаться. Ты нужен мне живым. Умоляю... Брось эту затею. Тебе не нужно возвращаться. Ты уже чемпион, Ники... Это единственное, что имеет значение. —Иди ко мне, —Лауда поднял перебинтованные руки, как бы прося, чтобы Т/И наклонилась к нему. —Но... —она посмотрела на покалеченное, совсем ещё слабое тело мужа, сильно сомневаясь в этой затеи, но австриец, как и всегда был упрям. —Давай же, наклонись, —он сжал пальцы, подзывая жену к себе. Т/И ничего не оставалось, как послушаться его. Она совсем аккуратно наклонилась и позволила себя обнять, стараясь не прикасаться к измученному ранами и ожогами телу мужа, совершенно не понимая его порыва. —Любимая, я знаю всё, что ты сказала и захочешь мне сказать. Я понимаю твой страх, он совершенно обоснован. Но и ты меня тоже пойми. Я не могу уйти. Не могу остановиться. Просто прими это. И если ты любишь меня, то не станешь останавливать. Ники опустил руки, всё ещё чувствуя в теле слабость и не в силах долго держать их на весу. —Пожалуйста, дай мне шлем. Она выпрямилась, взяв ненавистный, в данный момент шлем, положив его на колени мужа. —Поможешь сесть? Вряд ли у меня самого это получится... Т/И грустно улыбнулась, приобнимая Лауду за плечи и помогая сесть. —А теперь уходи. Чтобы не происходило в палате, не заходи сюда. Просто знай, что так нужно. —Ники... —девушка уткнулась носом в плечо мужа. Она знала, насколько он упрям... Знала, что он всё равно сделает по-своему, но не могла просто спокойно смотреть на мучения любимого человека. —Он снялся с чемпионата? —неожиданно спросил австриец, пресекая очередные просьбы жены. Не нужно было уточнять, о ком именно спрашивал Лауда. —Нет, —коротко ответила она. —Пожалуйста, выйди из палаты, —уже в который раз попросил шатен. —Мне это нужно. —Какой же ты упрямый засранец, —безобидно хмыкнула девушка. —Ты знала за кого выходишь замуж, —сквозь боль, улыбнулся Лауда. —Ладно, но если понадобится помощь... Если тебе станет совсем больно — я буду за дверью, —Т/И поцеловала мужа в плечо, стараясь оттянуть момент ухода. —В конце концов, для гонщика главное — руки, а они у тебя в норме. —Спасибо... Ники погладил жену по волосам, различая её черты лица намного лучше, чем вчера. Даже несмотря на всё, что происходило между ним и Хантом... Несмотря на эту проклятую аварию, после которой он уже не сможет выглядеть так, как раньше... Всё же, Ники был благодарен британцу. За то, что пять лет назад, в апреле 71-го, блондин приехал на гонку со своей девушкой... За то, что именно Т/И стала первой, кого полюбил Ники... За то, что именно она сейчас рядом с ним, а не кто-то другой... Если бы не Джеймс, многого бы никогда не случилось. Именно Хант подстёгивал Лауду из кожи вон лезть, лишь бы выиграть титул раньше британца. Именно Хант мотивировал совершенствоваться и становиться лучше. И да, Ники и сам понимал, что эта затея довольно глупая... Он видел, как Джеймс и Т/И любили друг друга, но всё же, где-то глубоко внутри, надеялся, что сможет обратить внимание девушки на себя. А теперь, эта девушка — его жена. Поэтому, да, Лауда, определённо, был во многом благодарен своему заклятому сопернику. И даже то, что сейчас он стойко решил вернуться в гонки — заслуга именно Джеймса. Ники не мог себе позволить спокойно отлёживаться в больнице, пока его главный соперник будет ездить на гонки и зарабатывать очки... *** POV Т/И Я послушно вышла из палаты, оставляя Ники одного. Я понимала, почему он так упрямо выпроваживал меня... Понимала, почему не хотел, чтобы я оставалась с ним... Скрестив пальцы в замок и опустив руки на колени, я сидела на стуле у палаты мужа и нервно отбивала ногами по полу... Пока Ники, крича от боли, надевал проклятый шлем. Я могла бы забежать в палату, отнять долбанный шлем, разревевшись, рухнуть на колени и умолять мужа прекратить это... Оставить затею о возвращении в гонки и заняться чем-то другим. Но я не делала этого, ради самого Ники. Он, такой порыв, никогда не оценит, да ещё и разозлится. Лауда всегда был требователен к окружающим, но к себе он был требователен вдвойне! Поэтому, мне ничего не оставалось, как молча терпеть и сходить с ума от того, что с самим собой делает мой муж... Я не заметила, в какой момент стала плакать. Но также упрямо продолжала сидеть на стуле, хотя ноги так и подрывались встать и, не просто зайти, а вбежать в палату. И никогда более, не подпускать Ники и близко к шлему и другой гоночной экипировке. Это было похоже на бесконечный, непрекращающийся ад. Прошло буквально несколько минут, а у меня голова уже сейчас, разрывалась от этих ужасных криков. Само собой, это услышали врачи и медсёстры, что бежали в палату Ники. И... Я могла бы их впустить, могла бы прекратить это всё разом. Но, муж за такое меня бы точно не простил. Поэтому, вытерев слёзы, я встала на трясущихся коленях на ноги и преградила им путь, встав напротив двери. —Фрау Лауда, дайте нам пройти... —в испуге смотрела на меня молоденькая медсестра, явно не понимая, почему я слушаю крики Ники, но никого из медиков, даже не удосужилась позвать на помощь.  Я лишь покачала головой в отрицательном жесте, вытянув руки вперёд и стараясь говорить как можно спокойней (хотя, в нынешней ситуации, это было вообще невозможно). Объяснила, что именно сейчас происходит в палате, почему Ники кричит и почему к нему не стоит заходить в такой момент. Медики смотрели на меня, кто-то с явным восхищением Ники, кто-то в немом ужасе, но к счастью, не стали настаивать и ушли, позволив Лауде делать то, что он делал. —Ваш муж очень сильный человек, —заметил врач, что каждый день очищал лёгкие Ники от дыма. —Я впервые вижу кого-то, настолько упорного. С таким настроем, он обязательно преодолеет все трудности. Даже не сомневайтесь в этом. —Спасибо, я знаю это, —скрещивая руки на груди и пряча дрожащие ладони под подмышки, тихо ответила я. —Я ни одной секунды не сомневалась в своём муже. Врач несильно сжал моё левое плечо, в знак поддержки и наконец, оставил меня одну. А я... Я просто рухнула на стул, пряча лицо в ладони и тихо плача. В отличии от Ники, я чувствовала себя ничтожно слабой и ничего не могла с этим поделать. Крики из палаты сводили с ума и, мне казалось, ещё немного, и я тронусь рассудком. Я боялась за Лауду, где-то внутри даже лелея надежду, что у него не получится вернуться в гонки. Но так, по-крайней мере, он останется жив... Я тихо плакала и ненавидела себя за подобные мысли. Но ничего не могла с этим сделать.