Parasite

Джи не любил долго молчать. Когда он молчал, он погружался в мысли о своей чертовой работе, что неизбежно вело к воспоминаниям о доме . Он больше не имеет права на такую роскошь. К тому же, воспоминания ассоциируются с его родным языком, а его никчемная оболочка не способна даже воспроизвести его вслух. Сплошное разочарование. Ему нужно адаптироваться к новой среде -- к этому странному миру пластика, металла и крови. Пульсация в венах мешала сосредоточиться. Ну вот, снова упустил мысль. Наверное, поэтому люди проводили всю свою короткую жизнь в разговорах ни о чем, ведь было так легко раствориться в собственной голове. Нужно, чтобы кто-то постоянно придавал ему форму. Определенность по типу “я” и “другие”. Так непросто существовать в одиночестве и не сойти с ума. Его Работодатели как-то рассказывали, что бывает с теми, кто не смог приспособиться. Судьба его предшественника была, мягко говоря, незавидная, но Джи не посмел раздумывать над решениями его Работодателей. Этот мир уже долгое -- ха! -- время пляшет под одну дудку, и не в его интересах критиковать такую незначительную инстанцию, как мучительную смерть какого-то там обезумевшего Советника. Поэтому Джи привычным движением руки одернул свой галстук и на мгновение смаковал боль от перетянутого горла. Напоминание о собственных оковах служило своего рода утешением -- он не просто так сидел в сером вагоне несуществующего поезда, он был на работе, а значит имел цель и смысл. Вокруг него мелькали звезды, вспыхивали и проносились мимо тысячи параллельных вселенных. Нет, не так, это были скорее ответвления в потоках времени, чем строго параллельные миры. Какие-то уходили далеко за поле зрения, петляя и затягиваясь в узлы. Другие пересекались множество раз, образовывая бесконечные перекрестки, формы внушающие страх и благоговение. Живописный пейзаж за окном несущегося поезда был, конечно, одним из самых приятных аспектов в его сфере деятельности. Интересно, видел ли всю эту красоту Гордон Фримен? Джи нравилось думать, что стазис позволял людям оставаться в сознании. В противном случае, все что он наговорил Фримену за 20 лет было в пустую. Ведь физик занимал сиденье в переднем ряду, прямо напротив любимого места Джи, и было так просто притворяться, что они вдвоем едут по своим делам, как обычные коллеги Чёрной Мезы. Иллюзия исчезла, когда Джи имел неосторожность посмотреть на лицо Фримена. А оно застыло в гримасе животного ужаса, совсем не подобающего ученому его ранга. Оскал походил на тех несчастных, кому не посчастливилось оказаться в Нова Проспект -- та же безысходность, тот же непередаваемый страх перед неизвестным. Джи нервировали эти выпученные до предела глаза и рот открытый в немом крике. А что Джи мог с этим поделать? Ничего. Он предпочитал не думать о человеческих страданиях в принципе -- так проще и ему, и его подопечным. Пару бесконечностей спустя, вагон стал замедляться. В абсолютном вакууме космоса раздался невозможный вой колес, трущихся о несуществующие рельсы. До чего же приятно было ощутить вернувшееся чувство массы и направления -- он бы никогда не подумал, что можно скучать по законам физики. Джи дождался полной остановки состава, или по меньшей мере того, что ощущалось остановкой. Встал, накинул пиджак. Подобрал свой кейс и деловым шагом направился к зияющей черной дыре выхода. *** Вортигонты в секторе Зэн славятся своей уникальной традицией культивирования корвоуджа. В переводе на земные языки -- дерева жизни, физической манифестации вортэссэенции. Оно прорастает в самых глубоких кратерах Зэна, а его стволы могут опоясать целые миры. По легенде, это величественное растение обладает собственным сознанием. Оно когда-то защитило предков Вортигонтов от неминуемой гибели -- запустив свои ветви ввысь, корвоудж заслонил небеса безымянной планеты от жара сверхновой. Одни только невероятные размеры растения поражают воображение, что уж говорить о его поразительной способности прорастать в, казалось бы, непригодных для существования местах. Многие пожертвовали жизнью только чтобы прикоснуться к корням этого дерева -- задача не из легких, если учесть что корни постоянно зарываются глубже и глубже к ядру планеты в поиске тепла. Поистине бессмертное существо, корвоудж словно бросал вызов самой природе: цвел столетиями, вгрызался в камень, металл, ядерные реакторы. Неудивительно, что Вортигонты вдохновились его упрямому желанию жить. Вот только жило это дерево за счет паразитирования. Не важно, была ли вокруг почва или плоть, корвоудж находил способ выкачать соки из своей жертвы. Тоненькие ростки, такие безобидные на первый взгляд, сетью пронизывали весь Зэн: не было капли воды, не содержащей семен корвоуджа. Поразив нервную систему жертвы, растение вело ее к самой высокой точке, на которую она в состоянии доползти. Затем, словно гениальный кукловод, координировало мускулы чтобы добыча вцепилось челюстями в поверхность -- никто не знает, зачем именно. Возможно, чтобы приглушить крик. Потом сочились споры.