i wish i never met you

По приходу домой девушка была как... Совсем не своя. Совсем не такая, какой она являлась последние два-три месяца. Осталось лишь скрытие настоящих эмоций от своей "семьи". Вот только раньше она прятала их за широкой, пугающей отца и большинство прохожих улыбкой. Теперь же на лице были лишь опустошённые глаза и рот "прямой линией". Словно её выпотрошили, чего и добивались доктор Ганс, отец... Вот только сеанс не очень-то помог. На самом деле девушке хотелось кричать. Разреветься, раскидать одежду по всей комнате, попробовать даже разбить окно и, даже если и с переломом, попытаться сбежать из этого поместья. Вот, что на самом деле чувствовала Глэм... Нет, не Глэм. Сибилла. Что-то, может, после терапии, а может, просто осознанное, не позволяло блондинке называть себя более родным для себя именем, а не тем, что было прописано в документах. Даже если последнее было так противно ей, девушке хотелось сильнее избавиться от "Глэм". От всего, что было связано с этим словом. Жанр музыки, "кличка", Луковица... Если бы не Лука, ничего бы этого не случилось. Если бы не эта шатенка в клетчатой юбке и потёртой косухе, ей бы не пришлось пройти через этот ад, испортить себе и так не самую сладкую жизнь. Так бы она продолжала идти своим чередом, Сибилла продолжала бы плыть по течению. Вот только та совсем не злилась на девушку. Возможно, это было связано с тем, что именно Сибилла забыла перепроверить, хорошо ли спрятаны были тайники. А может, ещё и, так и не ушедшие с терапией чувства Сибилле не давали как-то презирать девушку, что изменила всё её представление о жизни. Что "испортила" её, загнала в хлам. Вот только у Сибиллы больше не было желания общаться с Лукой, как бы хорошо она ни продолжала относиться к ней в глубине души. Им ведь всё равно больше не было суждено поговорить. Вероятнее всего, теперь матушка провожала бы её каждый раз до консерватории и забирала оттуда. А может, молодую ШвагенВагенс и то могли бы отстранить от учёбы и перевести на домашнее обучение. У семьи было достаточно средств для этого. Возможно, этот вариант оказывался более правдив. Ведь в самой консерватории у "неблагодарной дочери" Густава и "грязной бродяги" был шанс, если и не поделиться новостями, то увидеться точно. Неожиданно пустой взгляд упал на бумажки её дневника, которые в предыдущий вечер прибрать не удалось от переизбытка эмоций и чувств. Сибилла на них не обратила внимания даже утром. Видимо, отец действительно взбесился тогда, что, если и не сам дневник, но хоть какие-то отрывки его разорвал. Девушка решила собрать их и отнести в мусор, однако самые первые куски бумаги, которые та взяла, дополняли друг друга: "Этим вечером я так устала, что даже заснула, прежде чем ровно в полночь выйти на улицу. Проснулась я в часа два, и я ужасно встревожилась! Я испугалась, что Луковица могла уже обидеться и уйти, но не тут-то было... Она была прямо под окном! Она что-то кричала мне снизу, но, к счастью, утром отец не обсуждал ночные охриплые крики. Она даже подхватила меня, когда я от отходящей тревоги случайно опустила хват. Однако она не стала читать нотации о том, что теперь я опаздывала на их ночные встречи, хах..." А что, если Луковица окончательно поймёт, в чём дело, и специально будет стоять у дверей особняка, чтобы вдруг увидеть выносящую мусор Сибиллу? Или хотя бы одного из членов семьи, чтобы переговорить с ними и добиться свободы блондинки из этого ада? Девушка понимала, что это было бы плохо для них обеих. Для блондинки, потому что после отец вновь стал бы хлестать её линейкой, потому что её бродяга посмела разговаривать со ШвагенВагенсами вновь. Для шатенки, потому что она всё равно бы ничего не добилась и... Сибилле искренне не хотелось, чтобы бродяга так беспокоилась за неё. Лучше бы она спокойно приняла тот факт, что им больше не дано было увидеться. Ведь девушка верила, что со временем Луковица найдёт кого-то нового, с кем было бы, может, даже лучше, чем с такой проблематичной "Глэм". А когда они вырастут, у бродяги них пропадут вообще все чувства, и им было бы уже не друг до друга. Сибилла решила вынести все бумажки на следующий день. Теперь же ей хотелось просто прилечь и заснуть, ничего во сне не увидев. Никаких концертов, консерваторий, линеек, потрёпанных косух. Ей хотелось лишь побыть в абсолютной пустоте хоть восемь часов. Чтобы никакие мысли ей не лезли в голову, как это происходило с ней в данный момент. Действительно, терапия не очень-то и помогала, а все эти мысли о полном ограждении от Луковицы были искренние. — Надеюсь, я не буду первой твоей мыслью, когда ты будешь просыпаться, и последней, когда ты будешь засыпать. В один вечер, возвращаясь с очередной болезненной, но бесполезной терапии, Сибилла заметила на полу у окна странную записку. Всё с таким же каменным лицом она подняла её, пусть у неё и возникла куча вопросов. Ответы на все девушка нашла с первых строчек: "Здарова, вундер! Я надеюсь, ты ещё не забыла старину Луку... Ну та, что вонючая и зелёная. У меня есть предположения, почему я всё каждый день прихожу в полнолуние к помойке, а тебя всё нет. Возможно, это твой батя совсем свихнулся. Ну ладно, в любом случае, я бы не хотела так просто расставаться с тобою. Быть может, будем обмениваться письмами каждую ночь? Поздно вечером ты скинешь мне ответ с окна, а уже к утру будет лежать ответ на ответ. Прикольно, да? Ну давай тогда, рассказывай, как ты. Лично у меня..." Сибилла тут же скомкала письмо и бросила обратно на улицу. Нет, она всё так же совсем не была зла на Луковицу. Вот только у них всё равно бы не получилась переписка. Возможно, отец однажды заметил бы по невнимательности неотправленное сообщение, но блондинка решила оставить непринятым даже единственный возможный шанс за продолжение хоть какой-то коммуникации. И у Сибиллы не было никакого чувства вины. Потому что она сказала, что со временем Луковица найдёт кого-то нового, с кем поговорить от одиночества. Что она побежит куда угодно, но только не к поместью консервативной семейки, если ей будет некуда бежать. К примеру, Луке и пацанам легко будет найти гитарста для группы, может, даже лучшего, чем "Глэм". А в остальном могло бы быть даже легче. Жила ж ведь как-то Луковица без Сибиллы, проживёт и дальше. Вот только сама Сибилла без Луковицы не жила, а скорее выживала. А теперь она и вовсе боролась не чтобы жить, а чтобы не умереть от терапии доктора Ганса, разбухших вен и изоляции от общества. — Ох, вот бы я никогда тебя не встречала. Вот бы я никогда не знала твоего лица. Вот бы я поделилась лампочкой и не приняла бы пластинку. Вот бы я никогда тебя не встречала, потому что тогда я не была бы в таком состоянии, как сейчас. Единственным неоспоримым хорошим после той трагедии было то, что у Сибиллы с Лидией немного наладились отгошения. Сёстры уже не подкалывали друг друга, а кудрявая изредка даже покупала ей новые блокнотики и карандаши. Отец, хоть и не знал об этом, но в целом не был против, что его младшая дочь продолжала интересоваться творчеством. По крайней мере, если на этих рисунках не присутствовал всякий хлам, включая ту нехолюзу. Такое вновь повторилось и в тот день. Лидия, очень тихо проникнув в комнату со стоящей по центру Сибиллой (что за последние несколько месяцев стало относительно нормальным явлением по выходным), и протянула сестре какую-то тетрадь в линейку и ручку: — У меня не хватило денег на нормальный блокнот и карандаш. В противном случае я бы не приобрела ту серебрянную ручку. Сибилла лишь тихо поблагодарила её и прибрала всё хозяйство в шкаф. У сестёр, хоть и немного наладились отношения, но по характеру Лидия оставалась такой же эгоистичной. В принципе, девушка её не осуждала. Для неё не учитывать чужие интересы — плохо, а для кудрявой — тискаться по ночам с какой-то замарашкой. Однако обе как-то, наконец, нашли общий язык. — Видела сегодня твоего Ромео. Шла с каким-то кудрявым жиробасом, видимо, нашла себе новую Джульетту. Сибилла выпала, хоть её выражение лица не поменялось. Нет, не потому что у Луковицы действительно кто-то появился, чего девушка, в принципе, и желала, потому что она точно знала, что это был за кудрявый толстячок и какие у них с шатенкой были, есть и будут отношения. Сердце забилось чаще, так как Лидия вообще упомянула Луковицу. — Что дальше? — Эта твоя Лука, как увидела меня, сразу побежала и сначала стала спокойно, так мечтательно и словно прокуренно расспрашивать всё про тебя. От того, что с тобою делают, до того, во сколько ты ложишься спать. А Джульеттка-то тоже вон беспокоился, вот только не спрашивал ничего. Ревнует, в общем. Почему-то блондинке было приятнее, что Стеф и Мартин скучали по ней, чем Луковица так старалась узнать её состояние. Хотя, это могло просто зависить оттого, кем каждый из "Чё за уроды на сцене?!" являлся для девушки. Неужели после стольких месяцев Луковице до сих пор не было плевать? Какое огорчение... — Я ей, значит, говорю, чтобы отстала, но та словно прилипла, да и Джульетта не отходил. Пришлось вывалить, что теперь тебе здесь получше, чем в каком-то заводском районе, вот только Ромео не поверила и начала чуть ли не на крик переходить, а то и вовсе драку разводить. Сказала, что, по крайней мере, ты не особо-то и скучаешь по ней. Так ведь? — Наверное. — Сибилла и сама не была уверена. Не было возможности, а то и не хотелось больше продолжать общаться, да и желала она девушке только лучшего. — Ну так вот, потом она вновь начала кричать, но вдруг сама успокоилась и ушла. Надеюсь, больше она здесь не появится. Блондинка ничего не ответила, а как только Лидия закрыла дверь, на глазах неконтролируемо появились слёзы, вмиг закололо нос, а к горлу подступил комок. Впервые за сколько месяцев она поменяла эмоцию, пускай и временно. А что, если бы на месте сестры была она? Тогда Луковица словно бы похитила Сибиллу и заперла у себя. Блондинка продолжала любить, вот только знала, что это было бы точно не самой хорошей идеей. Единственное, что Сибилла, по крайней мере, точно поняла — из-за Лидии шатенка могла, наконец, начать новую жизнь. Вот только что-то всё ещё немного терзало блондинку. Неужели, начав всё с чистого листа, Луковица совсем не будет вспоминать те самые первые концерты и ту, кому первой писала такие романтичные песни, а главное... — Ох, вот бы я никогда тебя не встречала. Девушка лет двадцати стояла на трамвайной остановке, держа в руках футляр с музыкальным инструментом внутри. Четыре года строго домашнего обучения прошли лучше, чем предыдущие семь в музыкальной школе, отчего теперь Сибилла ШвагенВагенс являлась определённо лучшим скрипачом города. Хотя, может, и не только города, раз теперь она собиралась переезжать, чтобы и там хвалиться своей игрой на таком прекрасном струнном инструменте. Наконец, когда нужный трамвай подъехал, девушка облегчённо выдохнула и только тогда заметила, что её чемоданчика не было рядом. Сибилла в панике огляделась, и только когда трамвай уехал, из-за угла появилась достаточно знакомая фигура с её чемоданчиком. На голове красовалось русое гнездо, которое стало чуть длиннее и прибраннее благодаря бандане, на шее — плотно облегающий чокер; расстёгнутая чёрная косуха без какой-либо майки под ней и порванные колготки "сектой" выглядели вызывающе. Только юбка в красно-чёрную клетку казалась всё той же, но в целом, если это она, то очень даже изменилась за последние четыре года. — Детка, это, кажется, твоё. Это была точно Луковица. От такого окончательного открытия девушка чуть не отпрыгнула, ужаснувшись. Она даже не понимала, что конкретно делать в такой ситуации. — Уважаемая, зачем Вы забрали мой чемодан? Это что ещё за шутки? Вы меня задерживаете! — наверное, единственным выходом было притворяться, что видишь такую особу впервые. — А ты чё, куда-то торопишься? — шатенка заметно нахмурилась. Теперь кокетливая дама выглядела, как хищница, готовая вот-вот наброситься на свою добычу — Сибиллу, уже немного дрожащую от страха. — Д-да! — блондинка вдруг выпрямилась, но взгляд её всё ещё был неуверенным в правильности своего ответа. — На вокзал нужно... К счастью, вместо нападения, шатенка лишь подкатила чемоданчик обратно к девушке. Та резко притянула его как можно плотнее к своим ногам. — На вокзал, так на вокзал. А мне до "Металобазы". Клуб такой, недалеко от Заводского района, может, слышала что-то такое. — Не слышала и слышать не хочу! — блондинка отвернулась, задрав нос. — Врать нехорошо. Вдруг Сибилла резко повернулась к шатенке и раскрыла глаза. Неужели она действительно... — С чего Вам знать? — С того, что ты мало изменилась, Глэм. — Луковица усмехнулась. — Не притворяйся, что сама меня не узнала. Действительно... Всё тот же чёрный костюм с красной бабочкой, те же прилизанные волосы и ровный хвост. Хотя, всем этим Сибилла была похожа на как раз-таки не Глэм, а Сибиллу. Только более высокомерную, более замкнутую. По крайней мере, такой она пыталась притворяться. — Можешь хотя бы сейчас сказать, в чём было дело? — Отец. Одного этого слова было достаточно, чтобы Луковица всё поняла. Ну, учитывая ещё и то, что ей от Лидии удалось разузнать. Но она также понимала, что, наверное, не стоило бы и продолжать этот разговор, так как ответы на все вопросы были известны шатенке. — Ну, а как у тебя на личном фронте? — решила спросить Сибилла после двадцати минут болтовни. — Как бы сказать... Словно специально к девушкам прибежал черноволосый парень, не такой уж и похожий на якобы "кудрявого толстячка". Высокий, стройный, а глаза такие любящие. Правда, чокер, напульсники и потёртые джинсы с цепью не показывали какое-то дружелюбие. Однако в целом на вид он казался, хоть и не нюней, но вполне приятным человеком, поэтому можно было сказать, что Луковица вполне заслуживала такого неплохого пацана. — Концерт переносится на восемь вечера. Рад, что ты ещё не уехала. Если хочешь, можем провести время у меня. — Хм... В таком случае, у меня есть отчасти другие планы. — Луковице хотелось провести больше время со... старой приятельницей. — Ну пойдём! Мы давно наедине не зажигали под "We're Not Gonna Take It"! И тогда Сибилла просто поддтолкнула шатенку вперёд. Когда та обернулась, первая кивнула в знак прощания, и она просто за руку с черноволосым направились куда-то вдаль. Блондинка же осталась одна. Она не знала, встретятся ли они с Луковицей снова или нет. Но ей точно было известно, что у неё появился другой человек, с которым шатенка могла поговорить. Человек, о котором она вспоминала с самого утра и засыпала под мысли о нём. Человек, к которому она примчится, если ей будет некуда бежать. И теперь, когда она поймает благодаря идеальному слуху, что с ним "разве что сосаться отстойно", у Сибиллы наступит окончательное облегчение. Потому что Луковица не забудет их с блондинкой поцелуи и всегда будет помнить, что их ни с чьими не сравнить. Подъезжал трамвай.