Seven Samurai

      

Сиреневым облачным утром, когда туман еще окутывает хрупкие стены домов, скрытых за длинными стеблями бамбука, один человек уже давно сидит у воды, отдавая свой слух во власть легкого шума ветра и песни озера.       — Мой господин.       Голос слуги заставляет отвлечься и своим взором карих глаз, сердце заставить трепетать. Хозяин привстает с колен, напоследок оглядывая свои владения. Его хаори и хакама, темно-синего цвета, расшитые серебряной нитью, рассказывают на них историю журавлей и буйство морских волн. Спокойствие на лице, внушает всему дому и каждой частичке его присутствие. Время здесь, казалось течёт куда медленнее, как падающий лепесток уже увядающей сакуры.       — Вы просили кисеру, господин.       Хозяин кивает, соединяя вместе ряды длинных, как ночь, ресниц. Ладонь, словно первый выпавший снег, своими длинными белыми пальцами, тянется к руке слуги и невесомой грацией охватывает трубку.       Курение табака, у Сынёна, слуги Сыну, всегда вызывало лишь неприкрытый и бесстыжий восторг. Который нужно запечатлеть в гравюре и сохранить в стихах.       Сынён, самый близкий слуга главы Ордена Семи Самураев — Хан Сыну. Потому он всегда рядом с ним. Будь то совещание у императора или принятие офуро. Он покорен, как и полагается. Сыну. Он слишком щедр к Сынёну. По крайней мере он так думал. Ведь простое касание его плеча, доводит до краски на щеках и разворачивает войны в сердце. Докурив, Сыну отдает обратно кисеру и проходит в свои покои.       — Заходи ко мне и принеси все для церемонии, хочу попить с тобою чай. Сынён.       — Слушаюсь, — поклонился слуга.       Несколько минут спустя Сынён аккуратно распахивает дверцу в ложе господина. Первым делом протягивает поднос с чайником и парой чашек. Низко кланяется в ожидании одобрительного кивка и только после этого, позволяет себе зайти внутрь.       — Располагайся, — проводит Сыну рукой указывая место. — Мне есть что тебе сказать, пока мы еще можем вот так вот спокойно сидеть.       Эти слова вселяют бурю беспокойства в голове Сынёна. Он молчит, укладывает всё на столик, тянется рукой к чайным листьям, но его перехватывает ладонь Сыну. Держит крепко, не ослабляя хватки, но так непозволительно мягок взгляд из-под черной нависающей челки. Он стоит так несколько дольше положенного, и слуга не хочет прерывать этот момент. Создается ощущение, что встреча между ними сегодня — последняя.       — Я сам, Сынён. Отдыхай.       Не успев ответить, ему дали понять, что возражений быть не должно. Самозабвенно наблюдая за действиями рук господина, Сынён видит в своем хозяине опору. Словно журавль — символ спокойствия и знак Ордена. Он может быть так же красив, как и страшно быть опасным. Не все знают, сколько шрамов и резанных ран получал Сыну. Сынён каждую залечивал сам. После боя, вернувшись в пустой дом, в белоснежно чистой одежде, которую кровь окрасила в алый и глазами страшнее чем у любого мертвеца. Сыну падал перед Сынёном, в его сильные услужливые руки. Терпел, закусывая губы зубами, каждый раз, как лекарственный раствор касался следа от меча на его спине.       Солнце меняло луну, покуда день переходил в ночь и каждый раз, в любое время года и суток, Сыну знал, что он всё делает не зря.       — Сегодня будет липа, надеюсь ты не против.       Сынён отрицательно кивнул, соглашаясь с выбором хозяина, — Вы сегодня, совсем не такой, как вчера.       — Разве? — мягкая улыбка появилась на устах Сыну. — Ты как обычно очень внимателен ко мне.       — Я ведь всегда служу вам и буду, пока душа не покинет меня.       — Я знаю Сынён. И очень ценю это, — протягивая чашку ответил хозяин.       Делая глоток, слуга украдкой, стараясь быть не замеченным, собирает образ господина в голове. Его острые и мужественные скулы, словно режущие клинки, губы, как две спелые кровавые сливы, чуть надавишь и пойдёт сок. Глаза, ночные полумесяцы. Хранящие в себе столько таинств и скрытых глубоко сокровищ. Родинка между ключицей и нежный голос. Который он запомнит навсегда.       — Я ухожу на войну. Скорее всего не вернусь.       — Но вы всегда возвращались, господин. Чтобы не было.       — Не в этот раз. Прости за плохие вести, — голос Сыну предательски задрожал. — Хотелось бы провести это утро, как в каждый раз. Тихо и размеренно. Провести его с тобой.       Чай раскачивается от едва трясущихся ладоней Сынёна. Он наслышан, о предстоящей войне. Что враг силен и многочислен. И Сыну никогда не говорил таких вещей. За все те двадцать три года, сколько они вместе.       — Думаю, не имеет смысла спорить с вами?       Сыну в ответ улыбается. Ярко и светло, рассеивая тьму, наступившую в сердце Сынёна. Сейчас, он так благодарен за правду. За то, что даже сейчас, хозяин не обманул его и не обманет никогда.       — Я сожалею, что не могу улыбнуться вам в ответ, господин. Слишком тяжелую ношу вы на меня повесили.       — Больные одной болезнью, симпатизируют друг другу. Сынён.

— Я всегда, буду верным только вам. Господин.

      Они разошлись после этого разговора и в их тихом доме наступила ночь. Сыну снимает хаори, что падет на пол, перешагивает его и уверенным движением руки открывает шкаф, хранящий в себе его мечи и боевое снаряжение. Подушечками пальцев проходится по ножнам, уже успевшим собрать на себе пыль. Последний бой уже давно миновал и Сыну, ненароком привык к этому. К своему дому, красивому саду и парню, что всегда рядом.       — Ну что ж. И наша встреча стала началом расставания.       Он достаёт танто из ножен, осматривает со всех сторон и подносит к шее. Сделав глубокий вдох, на выдохе, его рука разрезает густые пряди длинных чёрных волос. Закончив он завязывает оставшиеся волосы в хвост и облачается в доспехи.       Блеск шлема и мечей отражается на поверхности воды. Сыну уходит, не закрыв свою дверь, тем самым прощаясь с тем, что он так любил.       Спустя пять лет кровопролитной воды, в один из самых снежных дней.Сынён прячется за синим зонтом от непрекращающегося вихря белых хлопьев. Небольшая поляна, покрытая толстым слоем снега, неуклюже пытается скрыть место встречи. С тем, кого он давно любил.       Он замирает возле камня, где беспорядочно танцуют лепестки, качающиеся по ветру. Семь белых камелий. Цветущих только лишь под белым одеялом зимы. Символ Ордена Семи Самураев.       «Хан Сыну» имя, высеченное на камне, с болью отдает в груди. Сынён наклоняется к нему, очищая от белой снежной пыли, зажигает благовоние и закрыв глаза. Молится о том, чтобы на том свете, его душа познала покой.       — Гибкую иву ветер не сломает, хозяин. Я сдержал своё обещание. До самого конца.       Следы уходящего вдаль, замело северным ветром. И лишь синий зонт, укрывающий надгробие от ненастий, напоминает о том. Что он был здесь. И помнит о нём всегда.