Тепло наших тел

       Наши тела стали невероятно чувственны, а тьма лишала нас рассудка и сводила с ума, обнажая наши потаённые слабости и страхи. Как с содранной заживо кожей, мы стоим беззащитные друг перед другом. Один вздох, и алые губы распахнулись, жаждая плоти. Одно касание, и сильные руки сомкнулись за моей спиной, жаждая тепла. Одно слово, одно моё имя… И я жажду слышать его вновь и вновь, почти физически ощущая, как ты вырезаешь его из полнейшей тишины и выкладываешь в него несказанное.       Тепло наших тел, плотно прижатых друг к другу животов. Я чувствую твоё сердцебиение. Моё сердцебиение. Наше. Наши пальцы ловят друг друга, мы не понимаем, как отдаёмся, путаясь, теряя границы между телесным и духовным. Волосы. Кожа. Глаза. Губы. Кровь. Язык. Кожа. Пальцы. Шея. Это слишком много, я хочу кричать, но прижимаю твою голову к своей обнажённой груди. Ты чувствуешь, Таня?.. В ней горит огонь. Целуй его, целуй, ты не боишься обжечься, я знаю.       Грудь, ключица и шея, град болезненных, голодных поцелуев и даже укусов. Я слышу твой голос и открываю глаза, ощущая на них чужую влагу. Ты плачешь и почему-то просишь у меня прощения, гладишь мои щёки, волосы и шепча так мягко, так нежно… Должно быть, именно так мать баюкает своё дитя.       Милая Таня. Я готова принять от тебя всё. Даже боль, даже слёзы. Потому что у меня есть выбор, и я выбрала тебя. Я не выбирала войну, я не соглашалась. Подари мне любовь, покажи мне, как человек умеет любить, покажи мне любовь. Мои руки просто сложили твои ладони на мою грудь. Две вишенки на снегу, такие нежные, что хочется плакать от этой незамысловатой ласки.       Рэй была словно создана для любви.       В отличие от брата, каждый изгиб её тела был наполнен не столько острой напряжённости, сколько томной изнеженности и ожидания тёплых рук и поцелуев. Дочь огня, гнев не был её единственным спутником. Марс и Венера. Можно ли вообразить, что Венера вдруг стала третьим, ядовитым и страстным спутником Красной планеты? Страх. Ужас. Любовь. Как была страшна любовь Рэй — до ужаса, до страха от её ревности и чувства собственничества, так и ужасен её гнев, от сердца, пустого сердца, без любви и понимания в каждой ниточке миокарда. Милосердна и страшна. Границы нет.       Её крик о помощи разбивался об острые скалы одиночества и проливал слёзы не одного человека, знавшего её так или иначе. Но Рэй проливала не только слёзы. Не только чужие. Вот что поистине пугает. Бесчисленные попытки убрать себя, безжалостность к себе рождало бессилие. Но она должна была оставаться сильной. Для страны, что не дала ей выбора. Для каждого человека, о существовании которых она даже и не знала. Для семьи. Для того, чтобы однажды породить жизнь, а не отнять её. И, наконец, для меня. Для меня нашлось место в её жизни. И я целую её плечи, сплошь в белых полосах, благоговея и благодаря её только лишь за это. Её руки — такие нежные и такие сильные. Я с трудом могу себе представить их сплошь в крови, сжимающими оружие или кайкэн* у своей шеи, чтобы добровольно лишить себя жизни.       Я зябко повела плечами, мой живот вжался: твои губы сомкнулись, раз, два, четыре… Твоё дыхание скользит под самую кожу, проникает во все полости моего тела, наполняясь кровью и требуя близости. Я не могла больше ждать, не могла терпеть, я почти кричала, умоляла скорее, скорее завершить это, отдать всё и сразу!.. Но на моих бёдрах расцветали один за другим кровавые пятна, пульсировала в самом женском начале кровь. Кровь. Кровь. Она везде, она всюду, алая, как заря, ослепляющая, как блики на воде. Я думала, что сойду с ума, что я смертельно больна, этот кипяток разъедает меня изнутри! И какой-то момент всё исчезло.       Твои руки.       Сестра, твои руки снова в крови.       На горизонте горит синий лес, и лёд тонким кружевом покрыл мутное зеркало Невы. Неву, ведьму Неву, из-за которой моё сердце уже который век не знает покоя. И ты это знаешь.       Яна… То есть, Таня. Я так хотел бы, чтобы ты знала, что эта боль — ничто рядом с тем, что чувствую я, глядя на тебя. Такую тебя. И в этом есть моя вина, моя огромная, непоправимая и горькая вина — я не смог защитить тебя от этого. Пули очередной, вопиющей и бесчеловечной репрессии превратили твоё тело в решето, а душу — в горстку пепла. На моих же глазах. И как я мог просто стоять и смотреть. Смотреть, как наши же соотечественники разрывают тебя на куски своим равнодушием, презрением. Да, тебя погубило именно это, я знаю, Танюша. Но я ничем не мог тебе помочь. И я не могу себе это простить.       Когда-то тебя звали Яной Брагинской, и была ты… другой. Но это событие чётко разделило твою жизнь на «до» и «после», и ныне больше Яны Брагинской нет — есть Татьяна Булгакова. Почему именно Таня — никто, кроме тебя самой, этого не знает. А фамилию ты «позаимствовала» у своего любимого писателя, которого частенько цитировала.       Сейчас, как и вчера, как и тогда, ты пытаешься избавить себя и нас от себя самой же. Ищешь на исчерченных руках голубые жилки, прячешься под кроватью, молчишь и практически не разговариваешь ни с кем. Я знаю, что по ночам ты не спишь. Что тебе страшно. Но мы не могли позволить свету гореть в твоей комнате еженощно, но ты этого не понимаешь. Тихий бубнёж радио, сделанный когда-то твоими умелыми руками, создаёт иллюзию, видимо, того, что ты не одна. Но за этим миражом ты редко замечаешь нас. Это ранит больнее всего, даже больше, чем твои окровавленные, вновь изрезанные ножницами руки.       Где ты, Яна?.. Я ненавижу эту войну, я ненавижу всё это дерьмо ещё пуще, чем прежде. Эта дьявольская мясорубка пережевала тебя, прежнюю, до неузнаваемости. Я так скучаю по твоей улыбке, смеху, вечному блеску в глазах. Нам всем не хватает твоего жизнелюбия, твоих шуток, твоих искренних чувств. Быть может, когда-нибудь, ты придёшь в себя. Просто позволь нам любить тебя так же, как и раньше. А пока что подкрадывается на горизонте чёрная, непроглядная, и, надеюсь, спокойная для нас всех ночь.       Нега, слабость и дрожь. Таня утирает мои щёки, припадая к ним, но уже лениво и тоже устало. Пожар вспыхнул, опалил небо и погас, оставив после себя тёплый, тлеющий уголёк. Мы нашли друг друга в темноте. И он был нашим ориентиром.       Все мы пролили много крови. Но едва ли кто ещё в этом мире жалеет об этом так, как я и ты. И вряд ли кто мог бы об этом догадываться. Мы поняли — это наша благодарность друг другу. Это наша любовь. Это наши ответные, искренние чувства.