девочка моя

Артур не знает, как это вообще возможно — одновременно сучиться и быть няшкой-стесняшкой. У Тёмы получается. У него вообще получается очень много такого, что ни одной девушке еще не удавалось, если речь о силе воздействия на Артура. Артур покупает чулки наугад, ни на что особо не надеясь. Это не какое-нибудь дорогое белье, нет — выглядело бы слишком выпендрежно и наигранно. Артур просто бездумно сгребает с полки в супермаркете обычные черные капронки с кружевными резинками, кое-как разобравшись по упаковке, что по росту вроде подходит. У Тёмы краснеют кончики ушей, когда он понимает, что держит в руках. — Я не... Блядь, Артур! — беспомощно сопит он, гневно глядя исподлобья. Когда у Тёмы вот такой вот разъяренно-растерянный взгляд, Артур хочет его сильнее всего. — Ну же, детка, ничего сложного, порадуй меня? — он старается звучать расслабленно и беззаботно, не выдать, насколько ему хочется, насколько эта фантазия уже распаляет его изнутри. — Заведи себе уже нормальную телку, — шипит Тёма, откидывая чулки, как что-то горячее или мерзкое. Артур еле сдерживается, чтобы не ответить «у меня уже есть телка, красивая и капризная», он только разочарованно вздыхает. Артур правда ничего не ждал, но в момент, когда Тёма всматривался в упаковку, фантазия проиграла такое горячее кино, что не расстраиваться не получается. Но Артур очень быстро выкидывает все это из головы, у него вообще нет привычки долго на что-то сердиться или там вечно страдать по хуйне. Он выпивает пару банок пива, садится за комп, решив, что хорошая катка спасет вечер, пока Тёма на кухне за своим ноутом тоже что-то делает — Артур так и не догоняет, что у него там за фриланс. — Я спать, ты как? — во втором часу ночи Артур, зевая, вырубает игруху, стаскивает футболку и домашние штаны, забирается под одеяло. Душ он принимал днем после тренировки, так что можно просто вытянуться на прохладных простынях и расслабиться. — Я сейчас, — Тёма вдруг что-то роняет, чертыхается на грани слышимости. — Все в порядке, я ничего не разбил. Артур улыбается, глядя в потолок, сладко потягивается, прикрывает глаза. Он не выключил верхний свет, и это немного мешает, нужно попросить Тёму... Тёма появляется в спальне бесшумно, но у Артура кошачий совершенно слух. — Че ты там мнешься, ложись давай, только свет выруби, — бормочет он. Никакой реакции Артур не получает, так что приходится посмотреть, что там такое. А там — совершенно потерянный Тёма в домашней растянутой футболке, завязанной на животе, в обычных своих боксерах... и в чулках. Сон мигом слетает с Артура, он резко садится на постели, смотрит во все глаза. — Тёма, — бормочет он. — Ты надел... — Блядь, заткнись, пожалуйста, просто ничего сейчас не говори, — Тёма быстро закрывает лицо руками, трет ладошками щеки. — Иди сюда, — мягко зовет Артур в ответ. И Тёма медленно подходит ближе, упирается коленками в край кровати прямо между разведенными ногами Артура, принявшего вертикальное положение. Тот сначала долго, почти неверяще смотрит, затем осторожно касается ладонями икр. Капрон под ногами ощущается одновременно привычно — ух, сколько разной степени красивости девок он перещупал сквозь колготки! — и в то же время как-то чужеродно. Артур привык ощущать длинные Тёмины ноги совсем иначе — теплыми, покрытыми длинными волосками, напряженными, когда Тёма сжимает бока Артура своими коленями... Сейчас все немного иначе. И Тёма дышит совсем по-другому, закусывает губы, продолжает жмуриться. — Посмотри на меня, — просит Артур, и тот наконец распахивает глаза. Ох, Тёма. Этот беззащитный взгляд, этот приоткрытый рот... Артур больше не сдерживается. Он тянет его за футболку на себя, вынуждая наклониться, и целует Тёму в губы так напористо, так собственнически, что тот и не думает противиться, только отвечает лихорадочно и запускает пальцы Артуру в волосы. Мелькает мысль, что точно пора стричься. Артур отстраняется. Теперь Тёма смотрит чуть иначе — почти вызывающе. Дышит он неровно, щеки покрыты пятнами румянца, но взгляд больше не бегает от Артура. — Принцесса моя, — Артур за бедра подтаскивает Тёму к себе, целует в пупок, сразу под узлом футболки. — Пиздец ты красивый, я не могу... Обычно Артура прорывает «на поговорить» позднее, когда уже все в процессе. Но сегодня все иначе. Сегодня Тёма решил сделать ему подарок, а что полагается делать с подарком? Правильно, тщательно насладиться, и для начала неторопливо развернуть. Артур выполняет это буквально, потянув Тёму к себе еще раз, с усилием, чтобы уложить на кровать, уложить под себя. Тёма разрешает, послушно разводит ноги пошире, согнув их в коленях, чтобы было удобнее устроиться между ними. Артур с восторгом видит, что член Тёмы под тканью трусов начинает твердеть. Конечно, это не игра в одни ворота, кое-кому тут происходящее нравится не меньше, просто ломаться нравится тоже. Собственные ладони на чужих бедрах кажутся Артуру огромными. Он гладит сильно, размашисто, большими пальцами чуть-чуть поддевая резинки, Тёма постарался на славу, надел чулки аккуратно, ни одной затяжки, капрон так плотно облегает худые ноги... Артур чуть отстраняется, чтобы поймать одну из них за щиколотку, прижимает ступню к щеке. Тёма вздрагивает, шумно выдыхает. — Ты... Бля... Извращенец... — и вот он опять смотрит невинной развращаемой ланью. — Когда я тебя в прошлый раз вылизал как девочку, ты не спорил, — мурлычет Артур и добивается ровно того, чего хочет — Тёма-таки сворачивает голову на бок, пытаясь уткнуть пылающее лицо в подушку. Артур не торопится. Носом вырисовывает на подошве завитки, от чего нога смешно подергивается — щекотно. Губами обхватывает большой палец, прямо так, сквозь капрон, ткань на вкус совершенно никакая, зато еле слышный Тёмин стон — как божественный нектар. Артур уделяет не меньше внимания оставшимся пальцам, щекой потирается о косточку, прокладывает плотную дорожку поцелуев по икре выше, к коленке — и все это время не перестает поглаживать. Синтетическая ткань неприятно натирает кончик носа, но Артур все равно принципиально проделывает все то же самое со второй ногой, и в конце Тёма уже не просто ерзает под ним — он начинает хныкать и умолять, но руки его, тянущиеся к паху, Артур предусмотрительно отводит. Он стягивает с Тёмы трусы, когда собственное терпение уже сводится к нулю. Чулки, конечно, оставляет — хочется раскрыть Тёму, взять его глубоко, с оттяжкой, подхватывая и удерживая под коленками, глядя на то, как сильно темные кружавчики контрастируют с бледной кожей. Тёма только всхлипывает, когда чувствует в себе скользкие пальцы, и низко, утробно выстанывает «бляяя», когда Артур медленно и плавно, но неотвратимо загоняет до конца. — Моя девочка, моя сладкая, такая хорошая, такая красивая, пиздец, тугая как в первый раз, — Артур не разбирает, что там вылетает из его рта, но слова в сочетании с ритмичными толчками заставляют Тёму стонать, извиваться, комкать пальцами простыню и запрокидывать голову. Артур отводит взмокшую челку с глаз, чтобы лучше видеть выражение чистейшего животного удовольствия, пульсирующее в расширенных зрачках. Артуру много не надо, он еле-еле удерживает себя на грани, но раз Тёма сделал ему такой роскошный подарок, нужно отдарить соотвествующе. Быстрее всего Тёма кончает с хуем в жопе и ладонью на собственном члене, так что Артур, одной рукой нашарив тюбик со смазкой, начинает подрачивать ему в такт. Тёма кончает, протяжно выдохнув его имя, и Артур, сжатый им, стиснутый, выдоенный, слетает с катушек следующим. Возвращением в реальность служит тычок под ребра. Тёма смотрит недовольно и пытается Артура с себя спихнуть: — Пиздец ты тяжелый, просил же сразу слезать... Сейчас Артура умиляет даже это недовольное ебло, которое просто с точки зрения здравого смысла не может быть у человека, которого только что славно трахнули и довели до отличного оргазма. — Киса моя, — Артур откатывается, чтобы тут же подгрести Тёму к себе. — Ну не шипи. Тёма молчит, но позволяет, затихает, притирается тощей жопой — чулки забавно проезжаются по влажной коже, Артур думает, что Тёме в них сейчас жарко, наверное, но мысль сонная и быстро уплывает. Вместо этого он озвучивает другую свою идею: — Охуенно просто, давай в следующий раз еще ноги тебе побреем... Тёма нарочито шумно вздыхает, вкладывая в это все свое негодование, но вслух не возражает.