Причина

Соуза – мириады алых гематом под кожей и застывшая комом в горле Вторая Мировая. У него раны-рубцы, запекшиеся на подкорке, каждую ночь грохочут ревом канонад и скрипом танковых гусениц. Жизнь мелом рисует тоску и скорбь на посидевших висках, застывает молчанием и морщинами в уголках обшарпанных губ. У Соуза – преданность орлу на мятом жетоне, десяток серых костюмов-троек и скрипящая раскладушка недалеко от штаба. У него повседневность давно уж отдаёт привкусом черствого хлеба и прелых консерв; он даже немного радуется, когда узнаёт о своей смерти, и слегка жалеет, что не дал себе умереть. Дэниэль не смеялся с момента последней встречи с Пегги Картер (да, он далеко не Стив Роджерс, чтобы стать для неё кем-то, от чего она бездушно ломает все мосты и уходит, оставляя в ушах эхо стука своих каблуков). Он – это нервное подрагивание желваков, неспешный шаг и застывший холод в голосе. А потом агент Дейзи Джонсон из двадцать первого века шутит что-то о файроволлах, и Соуза давится сдержанным смешком в кулак. И его лёд тает. Девчонка с фиалковым багрянцем вдоль запястий и побитым щенячьим взглядом забивается комом в горле. Соуза собирает ее образ у себя в голове по крупицам: пахнет ромашками, свинцом и ноющей болью, а ещё поджимает губы, когда нервничает, и заламывает указательный палец на левой руке. Не распыляется на лишний трёп, театрально закатывает глаза на все, что ее не устраивает, и давится кашлем после первой тяги. – Знаешь, Колсон вроде бы уже не Колсон, но мне все равно стыдно, если он узнаёт, что я курю. – Я не скажу. Позволь подать тебе огня? – Благодарю, сэр, - она смеётся. Соуза глупо улыбается. Дейзи выглядит крайне романтично в этом тугом табачном дыму и приевшейся уже обоим печали. Она ежится от ветра, прижимается лопатками к кирпичной стене и кивает: – В двадцать первом веке сигареты вкуснее. Они даже с разными вкусами, представляешь? – Например? – Черника или мята, к примеру. – Технологический прогресс быстро ушёл вперёд. Она снова смеётся. Соуза должен бы чувствовать себя глупо (определено, причиной смеха является он), но в ответ лишь качает головой: – Чего смешного? – Когда вернёмся домой, я проведу тебе экскурсию в современный мир. – А если я захочу остаться в восьмидесятых? – Твоё право, - Дейзи сводит брови к переносице и делает очередную тягу. - Мы вообще тебя выдернули из твоего времени и потащили путешествовать между поколениями. Ты вправе свалить. Повисает неловкое молчание. Осенний ветер дробит по костям, и Джонсон инстинктивно обхватывает себя руками, чтобы согреться. Соуза поспешно стягивает с себя выглаженный пиджак и галантно опускает ей на плечи: – Я не уйду. Она вскидывает голову, чуть щурится и отрешенно пожимает плечами. Перепачканный дешевой помадой фильтр летит в урну, оставляя после себя горькое послевкусие в воздухе. Пиджак мешком повис на ее худощавом теле, от чего ещё больше стала походить на испуганного и загнанного в клетку оленёнка. Она старается не смотреть на Дэниэля. Привязаться к парню из прошлого, который едва понимает, что такое телефон, уже не кажется ей абсурдным бредом (после кратковременного романа с мальчишкой из будущего и смерти лучшего мужчины из ее жизни где-то в недрах космоса, естественно). Однако ей жжется и колется; она равнодушно пинает камешек носком ботинок и как будто между прочим уточняет: – Почему же? Соуза опирается на трость. Между ними возникает неловкая пауза, от чего он чувствует себя совсем дураком. Он без дрожи в руках спустит курок на врага, но признаться девчонке в том, что влюбился в неё совсем как мальчишка? Это буквально выше его сил. Он прочищают горло кашлем, горделиво поднимает подбородок и как бы невзначай суммирует: – Я нашёл одну вескую причину остаться. Дейзи смущённо кивает. Ей и этого ответа достаточно.