soul

Место на их корабле — по слухам, байкам и бесконечному трёпу портовой грязи — стоило дорого. И стоило дорогого. Пробраться на борт — не проблема, прижиться и пережить — уже сложнее. Запуганная, но жаждущая денег и славы, — хотя бы ошмётков, хотя бы тепла от нагретой её лучами мачты, — большая часть желающих вступить в команду отсеивались правой рукой капитана. Острый взгляд пронзал кандидатов насквозь и вгонял в первозданный ужас, а вид оголённой, изуродованной культи молчаливо напоминал о горькой и обжигающей, как дешёвый ром, цене за богатство и статус. Хватало одного тяжёлого шага, одного шумного выдоха через напряжённые ноздри, одного нежданного громового обращения — вместо озона в воздухе появлялся запах колючего и обычно не приводящего ни к чему хорошему ожидания, — чтобы все, даже самые наглые, отбитые или уверенные в себе, напрягались и выпрямлялись по струнке. Иногда отборы заканчивались драками и кровопролитиями, иногда (чаще всего) бывалый морской волк возвращался на борт в привычной, устоявшейся компании, не разглядев потенциала ни в едином из претендентов. Из тех же, кто, несмотря на предупреждения и зловещую репутацию Варии, всё-таки решился пробраться на судно, после знакомства с потрёпанным патлатым пиратом оставалось не больше трети, а из этой трети нанятыми становились лишь единицы. Однако новый юнга был другим. Не лучше и не хуже основной массы, но абсолютно каждая деталь, связанная с ним, отличалась от остальных — даже та, в которой он попал на корабль. Кажущаяся максимально абсурдной и нереальной. Грозный захмелевший мужлан, еле стоящий на ногах, случайно подловил его на выходе из кабака и то ли попросил, то ли приказал (скорее всего пригрозил, но нас с вами там не было, поэтому нельзя сказать наверняка) щуплого, но выглядящего достаточно шустрым пацана дотащить до пришвартованной шлюпки выигранную в перудо у местного торгаша рыбёху — малец не разбирался в морских видах, но ему подумалось, что это был тунец. Огромный тунец. Как впоследствии выяснилось, властный пропойца оказался небезызвестным капитаном Шрамом, устроившим разовую одиночную вылазку в порт. А раз вылазка была одиночной и количество принятого на грудь спиртного катастрофичным, то грести вёслами было категорически некому. И снова — то ли просьба, то ли приказ (скорее всего угроза, но морской дьявол с ним). — Как тебя зовут, мальчик? — спрашивал пират с павлиньим пером, свисающим с пояса. Юнца в мгновение ока окружил костяк команды, возбуждённый происходящим и в достаточной степени удивлённый им же. — Фран, — спокойно ответил тот. Усатый и замусоленный мужчина с тяжёлыми серьгами в ушах и золотыми зубами хмыкнул: — Тупое имя. Однорукая правая рука Шрама молчала, думая о бездарном (во всяком случае, так это выглядело со стороны) пополнении и прогрессирующем алкоголизме капитана, и устало потирала имеющимися пальцами виски. — Что ж. Добро пожаловать на борт. Всё было так, и всё было как-то неправильно, но почему-то шло на удивление хорошо. Юнга считал себя настоящим везунчиком — и, признаться, не он один. Если отбросить факт неловкого «похищения», то способ становления новой частью экипажа оказался более чем удачным. «Совпадение», — недовольно бурчал усатый. «Судьба», — пропевал Павлин. «Исключение из правил», — словно яд, выплёвывала единственная женщина на судне (возможно, Вария так долго оставалась на плаву и гордо развеивала свой флаг именно из-за свободы от мерзких предрассудков и первенства оценивая качеств и способностей?). И только Фран знал, что суть заключалась в ритуалах и заговорах. Если следовать правилам, то можно получить на выходе нечто прекрасное и пугающее до жути одновременно — возможность уснуть и проснуться в опасном, но манящем месте, похожем на лабиринт без преград и тупиков, ведь каждая из дорог обязательно куда-то приводит. Если знать, что именно ты ищешь, и знать, как до этого добраться, то можно встретиться с Ним. Не имеющим ни имени, ни постоянного облика (каждый раз Он появляется в новой оболочке, иногда человеческой, и, когда Он надевает привычный для нас костюм прямоходящего, часто рисует на своих лицах искажённые безумные улыбки и смеётся, смеётся, бесконечно шипяще смеётся). Он любит игры, любит бартеры, любит разбрасываться ловушками на тернистом пути и любит мучить тех, кто Его находит, перед вступлением в диалог — если получится вытерпеть, можно считать, что получится и договориться, но раз на раз не приходится. Юнга боялся крыс, а крысы боялись юнгу, хотя эти мерзкие комки шерсти с острыми зубками иногда пищали даже в каюте сурового капитана. Кто-то замечал и шептался пьяными вечерами, кто-то — даже не обращал внимания на бестолкового новичка. Однако со временем грызуны с судна исчезли вообще — и не удивиться отсутствию вечного мерзкого шума и неожиданному спаду порчи продовольствия и целостности древесины было нельзя. Сколько ни трави — грызуны никогда не пропадали полностью и навсегда, потому что корабль есть корабль. Но на удивление больше крыс тут не видели. В день, когда нога Франа ступила на палубу Варии, из портового городка без вести пропали два человека: агрессивный пьяница, распускающий руки, и его неуклюжий сын. Жертва и жрец. Он — тот Он, который живёт во снах, — был доволен и сыт. Из-за Него Фран провонял рыбой и, не успев забрать вещи перед внезапным отчаливанием, ещё неделю ходил в грязных пиратских тряпках с чужого плеча, пропахших мускусным запахом пота. В день, когда с судна исчез — испарился таинственным образом — последний грызун, Фран проснулся с позеленевшей копной волос на голове. И не заметить резкие, неестественные перемены во внешности новичка тоже было нельзя. Он — тот Он, который правит снами, — сам предложил такую плату за спокойную жизнь без надоедливых вредителей, думая, что это будет забавно. Вся команда почти месяц насмехалась над юнгой, который, вообще-то, сделал экипажу огромное одолжение, пусть и тайное. Не сказать, что раньше дела на Варии шли плохо, но с появлением юнги жизнь на судне неожиданно забила ключом, и неизвестно, кем именно оказался новичок — удачливой кроличьей лапкой или предвестником спокойствия пред беспощадной бурей. Он — тот Он, который и есть Сон, — любил неприятности и бартеры с подвохом. Любил соблюдать правила таким образом, чтобы потом нашедшие Его чувствовали себя опустошёнными и обманутыми. Любил хохотать, когда адепты осознавали, что их обманули, не обманывая. Юнга предложил свою душу взамен на вечное странствие, и Он согласился, не зная, что внутри парня всегда была беспросветная пустота. И в этот раз улыбался почему-то один лишь Фран.