One step away from falling

— Тебе нужно поспать. — Я не хочу.       Половина второго ночи. Лекса сидит на широком подоконнике, подтянув колени к груди. Она бесцельно смотрит вдаль на заснеженные горы и кромку черного леса. Ледяной воздух дерет горло и скребется за ребрами. Ей чертовски холодно, но она не прекратит истязать себя, потому что меньше всего хочет угодить ему.       Ньют стоит рядом, прислонившись плечом к стене. Он вот уже битых два часа просит девушку лечь в постель и хотя бы немного поспать. — Перестань упрямиться.       Лекса поежилась. Ей бы прогнать его с криками вон из спальни и запереть дверь. И так каждую чёртову ночь. Сегодня по-особенному холодно. У Тюдор сдают нервы, её бьет дрожь как в лихорадке.       Они спят. В одной постели. Вот уже месяц. Наверное. Лекса не помнит, когда это началось. Когда она отступила, сдавшись. Он просто пришел к ней в одну из бессонных ночей, вот как сейчас. Лекса также сидела на подоконнике, с открытым настежь окном. Ньют не лез с нравоучениями, указывая на её бессмысленное расточительство. Они сидели в тишине до самого рассвета, дыша одним морозным воздухом. Утром Лекса проснулась в своей постели под тяжестью тёплого одеяла. Подушка рядом была смята. Окно закрыто.       С той ночи она делила с ним подоконник. Он был рядом, дожидаясь, когда девушка заснет, закрывал окно на задвижку и уходил. Это могло продолжаться долго: Лекса засыпала только под утро. Спустя кажется неделю таких вот ночных посиделок, они впервые заговорили и заснули вместе, не касаясь друг друга. Когда Лексе было двенадцать, они впервые уснули в одной постели в доме родителей Ньюта. Перед сном они каждый раз устраивали шуточный бой подушками за одеяло, и каждый раз Ньютон, по обыкновению, заворачивался в плед, связанный заботливыми руками миссис Саламандер. Лекса сопела под тёплым одеялом. — Пожалуйста.       Саламандер умело скрывает усталость, прикрываясь внешней невозмутимостью. Его всегда спокойный голос не срывается на крик. Лекса подобна маленькому зашуганному котёнку, который всякий раз готов выпустить маленькие острые коготки в попытке защититься. Ньют знает, что раненый зверь поведет себя непредсказуемо, стоит только к нему приблизиться. Так же поступает человек с душевными ранами.       Ньютон не терпит, когда ему врут. Он распознает ложь, потому что под личиной асоциального магозоолога скрывается патологический лжец. А все лжецы умеют вычислять вранье. Саламандер лицедей, которому известно о человеке не меньше, чем о способах применения яда василиска. Волшебник мог разобрать на составляющие саму суть человека, точно как непревзойденный легилимент вторгается в сознание, обнажая его тайны.       Тюдор Саламандеру опротивела своим безразличием. Отрешенностью во взгляде и умело скрываемой ненавистью, но он какого-то чёрта каждую ночь сидит с ней в промороженной комнате. Ньютон из кожи вон лезет, чтобы добиться её расположения, возится с ней, как с капризным ребёнком. Он солжет, если скажет, что это не доставляет ему нездоровое удовольствие.       У Лексы броня пошла трещинами. Ей бы запротестовать, доказав свою неуязвимость и наличие сломанной, но несломленной себя. Тюдор сдается быстро. Это простая усталость, а не признание собственной никчемности. Это грёбаное самовнушение. За лживостью, неприязнью и напускным безразличием прячется маленькая девочка, уставшая от всего. Она капитулирует, поднимаясь на ноги и одергивая длинную ночную рубашку.       Пристрелить бы себя за податливость.       Тюдор забирается с ногами в постель и отворачивается к стене. Сегодня разговор не складывался; утренняя очередная перепалка с Тиной переросла в головную боль. Лекса терпит старшую Голдштейн только из-за младшей. Потому что привязанность Тюдор к Куинни уже переросла в маниакальную одержимость. Потому что иначе она не умеет. Чёртова собственница понимает, что ей придётся отпустить младшую, потому что Голдштейн не позволит и близко подойти к сестре. Да она раздробит ей ребра, превратив Тюдор в рванину из рефлексов и остатков самоконтроля.       Саламандер закрывает окно, в рубашке и пижамных штанах ложится на другую половину кровати, накрывает девушку ватным одеялом. Они не касались друг друга даже во сне. — Спокойной ночи, Лекси.       Ньют не мог не заметить, как дрогнули её плечи. Он уже давно не называл её так. Саламандер борется с желанием пропустить мягкие пряди сквозь пальцы, зарыться носом в волосы и вдохнуть запах сирени, как делал это в детстве всякий раз, когда они засыпали в одной постели. Его взгляд скользит по её спине. Лекса даже спустя годы не изменилась, словно Время ей не подвластно. Ему захотелось узнать о её жизни после окончания школы, но темы о ней они оба избегали. Потому что оба не хотят ворошить прошлое, потому что сам сделал предостаточно для того, чтобы заклеймить себя как предателя. Ньют сокращает расстояние между ними, нарушив когда-то их общее правило из детства — не пересекать незримую границу: они делили постель на равные части книгами.       Ньют замирает в дюйме, вторгнувшись в личное пространство Лексы. Прислушивается к её размеренному дыханию. Она засыпала мгновенно, стоило только ему лечь рядом, и спала до самого утра без страха быть растерзанной своими монстрами из прошлого.       Ньют позволяет себя маленькую слабость. Он перебирает в длинных пальцах темно-каштановые пряди, ведёт рукой вниз по спине, касаясь тонкой ткани лишь подушечками пальцев и одергивает ладонь. Саламандер свихнется, если позволит себе касаться её ещё. Ему мало, чертовски мало.       Всегда было и будет мало.       Ньютон отползает на свою половину и глубоко вдыхает. От запаха сирени кружится голова. Он ощущает мягкость её волос и тепло её тела. Саламандер отворачивается к окну и засыпает мучительно долго.       До падения с обрыва всего шаг.