Космос. Меридиан.

Слэш
NC-17
Завершён
820
автор
Fereht бета
Размер:
224 страницы, 30 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
820 Нравится 622 Отзывы 318 В сборник Скачать

Часть 24

Настройки текста

«Сейчас человеческая цивилизация находится на последнем отрезке критического поворота. Впереди рассвет прекраснейшей новой эры, позади — изношенный скелет прошлого». Шри Шри Анандамурти

Льюис проснулся, но вида не показывал, продолжая прикидываться спящим, потому что за спиной происходила какая-то странная возня. Несколько дней назад в бассейне между ними случилось что-то необъяснимое, какой-то контакт, после которого Август словно немного поменялся. В его знакомой властной натуре, давящей порой как плита, что-то образовалось еще, Лу и сам понять не мог, и Август, видимо, тоже, но он был каким-то не таким. Льюис сразу заметил эти едва заметные перемены, но сначала решил, что ему показалось, но теперь все очевиднее, что нет. Сначала это были странности со сном: Август никогда не ворочался в постели, если его беспокоили какие-то мысли, то он не ложился в кровать, а засиживался в кабинете или подолгу сидел в своем любимом кресле на балконе, смоля трубку. Если Август ложился спать, неважно, было между ними что-то в эту ночь или нет, он одинаково быстро отключался. В одной и той же позе, ровно на спине, словно замороженный принц. Лу на эту картину смотреть нормально не мог, ему в такие моменты всегда казалось, что Август заледеневает и его нужно отогреть, благо с этим проблем не было, потому что Льюис любил закинуть на кого-нибудь свои конечности и Август для этого просто идеально подходил. Поначалу Льюису Август казался каким-то запрограммированным роботом, потому что тот вставал всегда в одно и то же время. По Августу можно было сверять время. Где-то в пять утра он шел в ванную, тратил ровно четверть часа на гигиену и ледяной душ, и к моменту, когда он выходил оттуда, его ждал безликий хомуис, приводивший волосы Августа в порядок, заплетая одну и ту же строгую прическу. Потом Август проверял коммуникатор, и если не было срочных новостей, что было редкостью, обычно стоило включить коммуникатор, как сыпался град неотложных дел, вызовов и прочего, и Август сразу уходил, оставляя себе вечернюю тренировку, но если время все же было, то он уходил в тренажерный зал, в который Лу только раз зашел, чтобы посмотреть, и после этого решил там больше не появляться в присутствии Августа, потому что его самооценка падала на пол и закатывалась под плинтус. Август словно смерч кружил в схватке со своим спарринг-партнером по рингу, а самое ужасное, он даже не потел после этого. Льюис как-то попробовал повторить одно из движений и чуть не вывихнул себе плечо. Поначалу, когда Август собирался, лохматый после сна Лу просто лежал блинчиком в постели и внушал своей совести, что они не сумасшедшие и в такую рань подниматься не будут, но постепенно он привык сначала просыпаться, а затем и вставать вместе с Августом, да и оставленные с вечера дела эффективно разлучали с подушкой. В итоге Льюис привык вставать одновременно с Августом, на сборы он, конечно, тратил гораздо больше времени, потому что по натуре был личностью безалаберной и строгому порядку мало подверженной, а потому по утрам часто тратил лишнее время на поиск своих вещей. Можно было бы воспользоваться обширным выбором одежды в гардеробной, но без надобности Лу в гардеробной не появлялся, используя несколько любимых комплектов одежды. — Ты что, аскет? — Август распахнул дверцы нового шкафчика в спальне и обвел скептическим взглядом четыре вешалки. — Нет. — У тебя там сотни видов одежды. — У тебя тоже, но ты носишь одно и то же, — пробурчал Лу, не отвлекаясь от поиска своих штанов. — Не одно и то же, просто похожих фасонов. — Не ври, у тебя фактически три костюма, остальное просто висит. — Не просто. — Ладно, не просто, — не стал спорить Льюис, отодвигая диван и ища свои брюки там. В их общей спальне Лу старался оградиться от всего мира, потому прислуга, в отличие от остальных комнат апартаментов, тут появлялась крайне редко. Август с этой причудой не пытался бороться, радуясь, что в это своебразное убежище у него есть непосредственный доступ, но был небольшой минус, заключавшийся в неспособности Льюиса поддерживать относительный порядок хотя бы в своих вещах хоть некоторое время, и если с заменой белья и дезинфекцией поверхностей справлялись примитивные роботы, то вот с разбросанными в разных самых неожиданных уголках спальни вещами Льюиса, они справиться не могли, тут нужны были хомуисы, но им доступ был закрыт, потому периодически по утрам Август задерживался на пару минут, чтобы понаблюдать занимательную картину, как постепенно краснеющий от раздражения и стыда Льюис мечется по спальне в поиске своих вещей. Это утро не стало исключением. Так как Льюис начинал беситься, если замечал, что Август специально задерживается для того, чтобы за ним понаблюдать, Августин делал вид, что задержался из-за Клауса и шел кормить своего чудного питомца. Забросив чудовищу корм, Август случайно заметил брюки Лу в нише, куда должно было въехать кресло, чтобы пройти очистку, но застряло из-за перекрутившейся ткани. Убрав кресло, Август подхватил мятые брюки и поднял их двумя пальцами, с наслаждением смотря на бегающего по спальне в трусах Льюиса, а точнее, на его обтянутый тонкой тканью упругий филей. — Вау… я думал, каснийский шелк невозможно помять… но кажется, тебе и это под силу… Лу обернулся и, увидев, в каком виде его брюки, покраснел. Отняв у скалящегося Августа свои штаны, стремительно направился в гардеробную. — Хватит упрямиться, тебе нужна прислуга. — Никто мне не нужен! — прежде чем захлопнуть дверь перед лицом улыбающегося Августа, прорычал Лу. — Я сам справлюсь! Несмотря на остатки безалаберности, все же бессистемный образ жизни Лу стал меняться рядом с Августом. Появилась дисциплина и распорядок дня (он, конечно, ещё при Рубиесах появился, но там он был навязан), Лу научился планировать свой график, распределять время и выставлять приоритеты, иначе невозможно было справиться со все нарастающей лавиной дел, в итоге Лу и не заметил, как сам превратился в такого же робота, встающего в одно и то же время с Августом и разве что спящего по старинке в позе осьминога, облепившего сосну. Именно поэтому Лу мгновенно заметил эти едва заметные перемены в Августе. Сначала Льюис проснулся чуть раньше времени оттого, что его, кажется, осторожно нюхали, зарывшись носом в волосы на макушке. Потом Август аккуратно, едва касаясь, погладил его по волосам, и тут Лу, не сдержав удивления, дернулся. Август убрал руку и поспешил в ванную. Это было странно. Лу лежал с квадратными глазами и смотрел вслед ушедшему Августу. Подобные нежности тому были несвойственны, да и сам Лу в них не очень нуждался, тем более с такой загруженностью. Их чувства обычно проявлялись в заботе друг о друге и в постели, но вне неë Август словно заворачивался в непроницаемый и отчужденный кокон. Даже секс все же не являлся близостью, скорее был неким допущением на одну сотую доли внутрь своей личности. Август был в каком-то смысле загадкой. Почти невозможно понять, о чем он думает, а уровень его напряжения Лу понимал по трубке, которую тот раскуривал в напряженные моменты, когда решались важные вопросы и ему срочно требовалось расслабиться, чтобы подумать. Нежностей не было, а Льюис не успевал задумываться, нужны они или нет, потому что бурный поток событий нес их с такой скоростью, что вырвать немного времени только друг на друга было сложно, но это не единственная причина. Другую Лу не понимал, но чувствовал. Август был словно запертая в скафандр стихия. Он был слишком мощным, и меньшее, что Август мог сделать для остальных, включая Льюиса, это железной рукой держать власть над стихией, удерживая ту внутри себя. Он давал ей немного проявляться в постели и в бою, поэтому, когда Август в то утро больше обычного возился в ванной, что-то еще и уронив, а потом долго ковырялся в гардеробной, Льюис понял, что-то все же происходит, но плохое это или хорошее, было еще не ясно.

***

Август зашел в кабинет и, сев в кресло, прикрыл глаза. В просторном помещении после регулярной дезинфекции чувствовался едва уловимый запах азота. На рабочем столе мерцало оповещение о сообщении от центурианцев и нужно было с ним что-то решать. Август откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Он всегда кристально ясно знал, к какой цели шел, и, видя ее ясно, безошибочно подбирал инструменты для ее достижения, но сейчас цель словно немного выцвела. В груди нарастало раздражение от этих ненужных сейчас сомнений. Почему именно сейчас?! В самый неподходящий момент, когда нужно натягивать тетиву и выпускать стрелы, но он не понимает, туда ли он мчится и нужна ли ему эта цель? Он дезориентирован, и можно было бы запереть эти сомнения на время, но не выйдет, с каждым днем они звучат все громче. У него имелось столько шансов… Можно было сразу использовать Льюиса, он столько берег его тело для того, чтобы протащить в совет евгеников, где древний ИИ по-любому учтет его параметры и, несомненно, сделает исключение из-за вмешательства в глаза, ведь это не было решением Льюиса, которое приняли за него, а значит, он бы прошел, ведь чистота его крови несравнима с чистотой крови отупевших выродков… Но он не смог! Просто не смог отправить туда Льюиса. Он даже не смог отправить туда Видара, а все потому, что тот дорог Лу. И Август не мог понять, когда что-то внутри так изменилось. Он незаметно для самого себя изменился, не обратив на это внимания. Он находил из раза в раз оправдания тому, почему не делает то, что собирался, считая это нецелесообразным, но все это был самообман — он не хотел. Не мог поставить жизнь Льюиса под угрозу, не мог оторвать землян от чистейшего, к которому те буквально прикипели. А главное, он не мог самого себя оторвать от Льюиса и именно это сложнее всего было признать, потому что на это требовалось гораздо больше мужества, чем он мог когда-либо предположить. Ведь одно дело владеть уникальной игрушкой, а другое дело, когда игрушка начинает владеть твоим давно окаменевшим сердцем, которое в последнее время словно трескалось, избавляясь от корки, и, оживая, истекало кровью. Все вокруг Льюиса менялось. Менялось отношение к друг другу. Вещи, которые вроде бы давно обесценились, начали возвращать свою ценность и приобретать другой смысл, и казалось, будто ничего такого Льюис не делал, просто был самим собой, стараясь каждый день дать землянам больше, чем вчера, а вчера он уже раздал всего себя. Лу не стыдился заботиться о ком-то, о землянах… Престиж и статус заботили его настолько мало, что Августу пришлось собрать команду пиар-специалистов, чтобы те вместо Льюиса следили за тем, чтобы чистейший выглядел сообразно своему статусу, но все их старания были бесполезны и нелепы, потому что Лу никого не слушал, в очередной раз пожимая руку или, еще хуже, обнимаясь с каким-нибудь уродцем из приемки, абсолютно не кривясь при этом, отчего у Августа каждый раз холодок по спине пробегал. Август долго и безрезультатно боролся с проклятущей приемкой, из которой могли позвонить среди ночи, и Льюис, натыкаясь на стены и мебель, волочился туда в любое время дня и ночи. Август не мог этого понять. Этого не могли понять все окружающие. Это вызывало протест на всех административных уровнях, но Льюису было плевать на замшелые стандарты, нормы и обычаи поведения аристократов и евгеников, под которые все усиленно пытались подогнать его поведение, но из раза в раз ничего у них не выходило, а усилия приближенных на этом фронте становились очевидны землянам, и те сначала снимали об этом мемы, надергав разных конфузов из публичных мероприятий с Льюисом в главной роли, а потом настолько привыкли к такому принимающему их любыми Льюису, что наконец это вызвало возмущение и земляне устроили свой первый пикет с требованием отстать от чистейшего с отжившими нормами этикета, которым нет больше места в их новом настоящем и наступающем будущем. Именно тогда, просматривая голограммы с мирных пикетов из разных точек Земли, Август почувствовал, как что-то изменилось. Именно почувствовал, потому что одно дело — понять это бесстрастным, непредвзятым интеллектом, а другое — почувствовать, что если бы земляне были единым организмом, то он сейчас словно рептилия сбрасывал старую кожу, и впервые Август испытал ошеломляющее чувство единства с этим обновляющимся организмом. Это было так странно… Приезжала партия детей, сложных, из непростой среды, агрессивных и опасных, раненых или беспомощных, перепуганных. Их встречали лучшие специалисты, которых смог найти Льюис, но не всегда это помогало, часто дети не верили, что их привезли туда, где им помогут. В конце концов военные не психологи, распихали всех, кому нужна помощь, по вагонам и отправили по подземке в центр. Лу попытался пополнить команды расконсервации психологами, но вскоре специалистам самим потребовалась помощь коллег от увиденного и было решено оставить все как есть. Поэтому в приемку часто приезжали напуганные до ужаса дети, которые сбивались в стайку и не хотели выходить из вагонов, нападая на встречающих. Обычно обученные люди «выковыривали» их из вагона и распихивали по специально оборудованным боксам, где те не могли сами себе навредить и проходили необходимые процедуры. С ними устанавливали контакт психологи, волонтеры и работники приемки, но бывало и так, что приезжали уникальные разумные из закрытых дистриктов, где проводились над ними опыты, или это были случайные мутации, но вытащить их из вагона без вреда для их жизни и здоровья было невозможно, и тогда звонили Льюису. — Ты им бабка повитуха, что ли?! — бесновался Август, когда Лу в первом часу ночи, спотыкаясь, собирался в приемку. — Там, понимаешь… бабочки… — Лу, запутавшись в штанине, налетел на комод и, ударившись, зашипел. — В общем, какая-то мутация сложная, их боятся трогать, но они, кажется, знают меня, у них был доступ к СМИ, и вполне возможно, они выйдут сами, если я приду. — Как же, интересно, их, не повредив, туда военные запихнули? — Они никого не запихивали, скорее всего испугавшись дети сами забились в вагоны. Там, понимаешь… — Иди уже, ладно… — Август устало прикрыл глаза. — Если с тобой что-нибудь случится, все, кто был в эту смену, останутся без лишней части тела. Под лишней частью тела Август подразумевал голову, но все эти угрозы для Льюиса были пустым звуком, он все равно шел туда к этим разнесчастным выродкам и занимался, по мнению Августа, абсолютно бесполезной работой. Август всегда считал, что тупиковая ветвь эволюции должна погибнуть самостоятельно и освободить место для других более сильных и приспособленных видов. Его так воспитывали. Он сам был одним из многих наследников в семье, никто не кормил их с золотой ложки и не окружал няньками. Тогда был самый расцвет генной инженерии и популярность искусственных маток. Обеспеченные люди могли позволить себе сколько угодно наследников, выбрав потом из них лучших из лучших, и его семья не была исключением. У Августа было много братьев, они жили с детства в казарме и условия отличались только тем, у кого какая мать и какие преференции она давала своим детям, например, его мать дала «вылупкам» из своих яйцеклеток лучшее образование. Другой вопрос, то, что дают, не всем по силам было взять, потому что физическая подготовка и вполне реальная угроза погибнуть на очередном учебном срезе, и не только на нем, а например, ночью с заточкой в горле, вынуждали делать упор на физическую подготовку, но Август приучил себя брать все, что мог взять, и неважно, чего это ему стоило, поэтому он просто запирал внутри себя все лишнее, до тех пор пока на это «лишнее» не появится время, и, сжав зубы, шел к своей цели. В итоге, из всех родных братьев по матери и отцу выжил он один, заперев боль от их потери в глубине каменеющего сердца, а потом он забыл о ней. Забытая боль темной коркой рубцевала сердце, замедляя его ритм, и с каждой потерей он все меньше становился способен воспринимать голос сердца, который вскоре окончательно заглушил острый словно клинок разум. Беспощадный к тем, кто вставал на пути его желаний, появлявшихся в последнее время из-за желания развеять скуку и развлечь себя очередной схваткой с достойным противником, которого Август в последние годы выбирал как развлечение и подбирался к нему, постепенно оттягивая удовольствие от победы, пока все возможные кандидаты в итоге не объединились против него, желая выжить. Август не заметил, когда стремительно стал превращаться в чудовище. Он впитал правила игры и сам развернул свою игру с теми, кто раньше задавал правила. Зачем мучить себя мыслями о любви, справедливости и поддержке, если все это мысли для слабаков, большинство из которых уже гниет в земле? Он научился отбрасывать и обесценивать все, что как-либо сковывает его действия в настоящем, выбирая ту стратегию, что поможет ему выжить. Самой универсальной из них оказалась та, в которой не было места состраданию, привязанностям, слабости, отвлекающей заботе о других. Благо тех немногих, о ком он пытался по мере своих сил и возможностей заботиться, убили, чем, как сам себе не раз позднее признавался Август, сделали ему огромное одолжение, расправив за его плечами черные крылья. И даже когда ежедневная борьба за выживание оказалась позади, презрение к чужой слабости осталось. Вообще баловство с таким количеством наследников быстро прошло, особенно когда к власти пришли евгеники, и проводить такие селекционные выжимки стало непрестижно, к тому же наличие большого количества детей, способных претендовать на огромное имущество, было опасно, поэтому если они и оставались, то в сжатом варианте, и информация о них в клане скрывалась. Делался акцент на естественность появления детей и чистоту их крови, но Август попал в самое пекло этой системы, когда, помимо него, была еще где-то сотня детей от разных матерей и одного отца, от которых по мере взросления осталось в лучшем случае чуть больше десятка самых отборных и породистых головорезов, без зазрения совести способных убить родного брата-конкурента, но при этом преданных как собака главе клана, и в насмешку над этой звериной жестокостью, над их потерями и болью, их обучали этикету и тонкостям светской беседы. Август с улыбкой вспоминал те времена. Все же он был той еще занозой в заднице у всего клана, потому что его родственнички сильно просчитались, когда решили, что в погоне за признанием отца он станет послушной марионеткой, надеющейся, что тот отрежет ему кусок пожирнее от своего пирога, но Августу было глубоко плевать на ожидания отца и матери, которая неплохо поднялась по внутренней иерархии благодаря успехам сына. Особенно Август любил официальные сборища, где породистым щенкам подбирали таких же породистых самок. Съезжались все «сливки» общества со своими дочурками, чтобы подобрать им выгодную партию, отец определял пары, и если тебе доставалась удачная партия, значит, жди серьезных бонусов от отца — тебя вот-вот закабалят браком с контрактом и дадут какие-нибудь «владения». На следующий день проводились бои, на которых выживали сильнейшие, после чего заключались браки и юридические соглашения, но Август решил повеселить публику прощальным подарком отцу гораздо раньше, устроив резню прямо на фуршете. Завалив двух своих сводных братьев и лишив Магдала глаза. — Я бы тебя убил, мерзкое ничтожество, как ты убил Рамиля, всадив тебе нож под ребра и с наслаждением прокрутив его в твоих внутренностях, — прикрыв глаза от наслаждения, интимно шептал брату Август. — Но это слишком просто… Я мечтаю посмотреть, как ты будешь трахать рыхлые жопы евгеников и визжать как поросенок от восторга. Выкрутив руку в болевом приеме и поставив брата-врага на колени, Август развернулся к ошеломленной публике, отвесил безукоризненный в исполнении и переполненный презрением поклон и, прежде чем побагровевший от ярости отец успел отдать приказ воспитавшим это исчадие ада головорезам о его уничтожении, вызвал его на поединок, воспользовавшись неизменным уже несколько столетий внутриклановым уставом. — Обещаю тебе, отец… — растянув алые от чужой крови губы в хищной улыбке, Август не спеша расстегивал белоснежную рубашку, на которой расцвели алые бутоны смерти, напитавшиеся от крови нескольких убитых в коридорах ублюдков, на которых так рассчитывал отец. — Я не буду использовать оружие… Сбросив пиджак и рубашку, Август, не спеша демонстрируя свою мутацию, перевоплотился в полуформу. Отец был так ошеломлен, что стоял разинув рот, наблюдая, как его еще по-юношески изящный сын превращается в темное мощное чудовище. Если бы не откровенный восторг, Август, возможно, убил бы отца, но тогда он ощутил в нем то, что чувствовал в себе. Особую тягу к наслаждению силой и властью. Мать Августа была нагайной, в свое время чуть случайно не убившей своего будущего супруга. Отец надеялся получить от нее такое же, как она, потомство, но Августу хватило мозгов не демонстрировать свою мутацию, скрывая свое преимущество от всех. Отец же, в отличие от матери, не обладал врожденными мутациями, но успел увлечься модификациями, и на поединке ему было чем защищаться и без оружия. Он успел неплохо потрепать зарвавшегося щенка, пока Август окончательно не изменил форму и не сжал трепыхавшегося от адреналина и восторга отца. Он сжимал его тело в кольцах и смотрел в глаза, и если бы в них был страх, то убил бы его как не стоящее внимания ничтожество, но в глазах отца, понимающего, что его сейчас убьет сын, был понятный лишь Августу восторг. Восторг битвы, жестокой, упоительной ярости, кровавой схватки, изящной и опасной грации смерти. Они оба были влюблены в жизнь, идущую по краю. Отец считался лучшим из лучших и у него вырос сын — лучший из лучших, и только им двоим было понятно, каково это — хмелеть от боли в теле и от распирающего каждую ликующую клетку тела чувства силы. Если бы они оказались равны, то Август не сомневался, что бой продолжился бы и дальше, ведь этого было недостаточно для того, чтобы насытиться. Многие в этот момент затаили дыхание, с вожделением ожидая, что проклятого главу сейчас раздавят мощные змеиные кольца выродка, но Август, пристально следящий за отцом и медленно сжимающий его в своих кольцах, неожиданно для всех распустил смертоносную спираль, и отец под ошеломленными вздохами онемевших зрителей свалился к ногам Августа. Он в полной форме не спеша проскользил мимо собравшейся толпы. Заносчивые родственники, стоявшие выше в иерархии и смотревшие до этого на него как на щенка, которого еще по случайности не утопили, теперь шарахались в стороны, избегая на этот раз не то что смотреть с презрением, а вообще оторвать взгляд от пола. Как же Августу хотелось свернуть несколько шей, чей хруст стал бы усладой для его ушей, но было не время собирать жатву. Он собрал ее позже, не забыв никого из тех, кто отравлял жизнь ему и тем, с кем умерло все человеческое в Августе. Август победил. Победил, но не добил отца и, мало того, оставил во главе клана, забрав в качестве откупных несколько новейших кораблей и мать, которой бы все равно жизни не дали в клане после такой выходки сына. Матушка ему, правда, потом весь мозг выклевала через уши, и Августу пришлось случайно забыть ее на курорте, тем более отец, как выяснилось, мать любил и достаточно быстро начал просить это оружие массового поражения обратно, предлагая «выкуп», на который Август, конечно, согласился. Август тогда еще решил, что у отца действительно не все в порядке с головой, если он хочет это чудовище забрать обратно. Ладно он, Август, мало общался с матерью и имел некие иллюзии относительно нее, но та их достаточно быстро развеяла, но вот отец знал ее гораздо больше и хотел обратно… Теперь-то Август понял, что значит любить головную боль, которую проще было бы придушить, чем любить. Теперь он и сам, как отец когда-то, берег свое ископаемое от всех бед. Второй раз Август утвердился в своих подозрениях относительно душевного здоровья отца, когда тот воспылал непонятными чувствами к этой помойке — Земле, да еще и единственного сводного брата, с кем у Августа сложились отношения, которые можно было назвать дружбой, утянул в этот отходник всего КС, где они и погибли, успев оставить незавершенным свой проект с джунглями и пирамидой, который он довел до ума в память об этих двух чудаках, которых по-своему любил. Благодаря жестокой школе отца Август сделал себя сам, став легендой задолго до начала эпопеи с землянами и чистейшим, ведь только ленивый не знал про дерзкого юнца, разорвавшего все отношения с кланом. Все с нетерпением ждали трагичного конца зарвавшегося малолетки, а дождались независимого от клана аристократа, имевшего все высшие права и при этом владевшего серьезными ресурсами, которых не было у многих старейших аристократических кланов. Август быстро стал костью в горле у всего КС, потому что на аристократа проще всего было давить через клан, через обязанности перед кланом, да и сам клан вытягивал множество ресурсов на свое содержание, а тут Август, необремененный никакими обязательствами, незакабаленный «выгодным» браком, нравственными принципами и чувством долга, жестокая и хищная бестия, получившая свободу и умудрившаяся почти из ничего сделать себе имя, самостоятельно стал влиятельной фигурой в сложнейшей системе космической связи. Достаточно было одного приказа Августа, и доступ к связи в нескольких десятках колоний, разбросанных вдоль жемчужного пути, оказывался перекрыт, и те мгновенно отрезались от связи со всем КС. Именно подневольные владельцы стали первыми «союзниками» Августа во всем, что бы тот ни затеял, но теперь что-то в его устоявшемся мировоззрении пошатнулось. Поначалу ископаемое вызывало любопытство вперемешку с брезгливостью. Слишком хрупкий, слишком болезненный и тощий. Льюис не знал, но Август, пожалуй, был единственным, кто не был в числе фанатов его внешности. Почти все в окружении среагировали на эту благородную хрупкость евгеника и красоту чистейшего, но Августа зацепила абсурдная наглость. Мальчишка, который уже успел наворотить дел и создать себе образ некого явившегося мутантам ангела, был на самом деле распущенным засранцем, не гнушающимся продать самого себя, если ему это будет выгодно. Тогда Августу показалось, что он уже все понял о Льюисе. Нацепив клеймо и слишком легко получив то, на что облизывались остальные, он начал готовиться к наступлению на совет, запихнув предварительно Льюиса в дистрикт, чтобы не путался под ногами. Но стоило Лу покинуть пирамиду, как Август все чаще ловил себя на раздражающих мыслях о том, как там этот несносный мальчишка, чьей жизнью он вообще не планировал интересоваться, пока тот ему не понадобится, но планы неожиданно для самого Августа пошли вразрез с желаниями. Вместо того чтобы выстраивать стратегию, как он заберется в совет и будет превращать жизнь Магдала и некоторых других ублюдков в ад, Август каждое утро к завтраку с нетерпением ждал свежий отчет о том, как прошел день у чистейшего. Август никогда не отказывал себе в желаниях и когда понял, чего он хочет, то не сильно сопротивлялся собственному влечению к Льюису, планируя быстро насытиться и так же быстро остыть, но все снова пошло не по плану. Во-первых, Льюис умел не только красиво говорить и вдохновлять идиотов на необдуманные поступки, но и, засучив рукава, с каким-то больным фанатизмом бороться за спасение отбросов из дистрикта. Август вообще никогда не думал о том, как там живут те, кто еще почему-то не умер и продолжал висеть на шее конгломерата, но когда Льюис вполне себе бесстыдно требовал за близость с собой улучшений жизни мутантов, это ошарашило Августа. Когда он понял, почему с ним спят, то весь вечер не мог собрать в голове собственное мировоззрение и самооценку. Это было так… вульгарно, примитивно, цинично, нагло, развязно и в то же время чисто, ярко, живо и по-настоящему. Август не мог понять, что это за явление. Что с этим вообще делать? Как относиться к подобному? Не получалось впихнуть Льюиса в какой-то шаблон личности из тех, по которым Август распихивал всех своих знакомых, достаточно быстро определяя их суть. Он был уверен, что Льюис наиграется в добродетельную душку и вернется к развлечениям и современным благам, но чудак, надрывая собственное здоровье, ринулся спасать выродков с нижних ярусов, чем сначала озадачил Августа, а потом и напугал, когда стали приходить пугающие отчеты о состоянии здоровья евгеника. Август тогда просто не подумал о том, насколько у Льюиса хрупкий организм и куда он додумался его запихнуть. Нужно было оставить Лу в пирамиде, там проще всего создать необходимые условия, но оказалось уже слишком поздно. Он крупно просчитался. Август попытался забрать Льюиса и получил перепуганного и в то же время настроенного отчаянно бороться за своих выродков чистейшего. Готового спать с ним, слушаться его, лишь бы еще хоть чем-то помочь презренным страдальцам. А потом Августа настиг шок, когда он узнал про Изао, когда понял, что заблуждался относительно почудившейся симпатии Льюиса. Это был удар под дых. Август такого просто не ожидал. Он еще никогда не сталкивался с отказом, скорее наоборот — он был избалован вниманием, а тут ему предпочли какого-то никчемного выродка с нижнего яруса. Благо он тогда был не в дистрикте, иначе убил бы мутировавшего ублюдка в тот же день на глазах у Льюиса и поставил бы на их будущем крест, потому что, как позже выяснилось, Лу обладал просто бараньим упрямством, которое могло абсолютно непредсказуемо сыграть в их ситуации. Август впервые в жизни опустился до того, что брал кого-то, вынудив к близости. Это было унизительно и одновременно с этим упоительно. Август хмелел от власти над тем, кого желал и кому мстил за сделанный выбор. Каждую ночь, когда Льюис ложился в их постель словно на жертвенный алтарь, стараясь скрыть свои чувства, словно сверхновую взрывало в груди. У Августа горели руки, когда он касался белоснежной тонкой кожи, когда вел ладонью вдоль хрупкого позвоночника, усыпанного созвездиями родинок, и обхватывал тонкую шею ладонью, осторожно сжимая в своих руках пульс уникальной жизни, что пташкой бился в руку, и Август терял контроль, зарываясь в прохладный шелк волос. Август даже не заметил, когда утихла ярость и ее место незаметно заполнила нежность. Нежность, с которой, прожив столько лет, Август познакомился впервые. Нежность к ошеломляющей силе, запечатанной в хрупком теле. Август встречал отважное бесстрашие у хрупких людей и даже на некоторое время увлекался ими, но то была лишь напускная бравада, но в Льюисе имелась парадоксальная смесь внутренней силы и какой-то обреченности перед неизбежностью правильного выбора. — Лу, я понимаю, что ты романтик… все дела… — Август собрал рассыпанный по табакерке табак и не спеша стал забивать его в трубку. — Но ты один. Ты не исправишь веками сложившуюся систему. Даже если ты разрушишь строй, то не сможешь разрушить его основу в головах разумных. Они привыкли так жить. Они не умеют по-другому. — Считаешь, это бесполезно? — Льюис сидел в кресле напротив и сдирал плотную шкурку с грейпфрута. На нем снова были мятые штаны и спортивная футболка, но Августа уже давно не смущал такой внешний вид Льюиса. Он уже любил в нем все. — Да. — А я считаю, что это неизбежно. Август тогда зацепился за ответ о неизбежности прогресса, но потом он думал лишь о том, что для Льюиса никогда не было выбора. Не было вопроса в том, делать ли то, что правильно, то, что нужно сделать, даже если это, по мнению окружающих, бесполезно, даже если все уже обречено и борьба не имеет смысла, борьба уже безумие по мнению большинства, потому что все настолько давно захлебнулись в грязи, что перестали отличать себя от грязи. Но для Льюиса это вообще не было вопросом, перед ним изначально не было выбора. Если бы цель Льюиса находилась внутри огромной, неприступной горы, а в его руках — лишь ложка, которой невозможно, немыслимо и нереально расковырять гору, и сам он был бы один, для Льюиса не встало бы вопроса о том, чтобы бросить ложку и забыть про цель внутри горы. Он будет копать ложкой, будет копать руками, стесанными костями, он умрет в своей никчемной норе, но умрет по направлению к высшей цели, и тогда Август впервые понял, что значит быть человеком. А потом по этому ориентиру Август стал определять людей среди мутантов. Тех, кто вставал плечом к плечу с безумцем-чистейшим и, взяв то, что у него есть, сдирая руки в кровь, выцарапывал туннель к своей цели, и рядом с ними вставали другие. От огня их решимости воспламенялись даже те, кто давно прогорел, и вот уже безумством было не копать, не бороться. Уже невозможно было отказаться, потому что миллионы ложек врезались в острую породу зла и невежества и, превратившись в стихию, сносили барьеры, и Август больше не был тем, кто хотел оседлать эту волну и использовать в своих целях, теперь он был частью этой осознанной стихии добра.

«А я вам говорю: Как святой и праведный не может подняться выше вершины,

которая есть в каждом из вас, Так злобный и слабый не может упасть ниже заключенной в вас бездны. И как один лист не может пожелтеть, чтобы дерево не знало об этом, Так злодей не может совершить дурное без вашего ведома. Вместе, большой процессией, идете вы к вашей божественной сущности. Вы и путь, вы и путники. И когда один из вас падает, то тем самым он говорит

сзади идущим о камне преткновения. Но он также говорит и впереди идущим о том,

что, быстрые и уверенные, они не убрали с дороги камень преткновения». Джебран Халиль Джебран

Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.