Пределы возможностей

      

«However, the most memorable story to come from this event was the rescue of nearly all the newborn babies that were in the nursery at the time. These babies were pulled out of the wreckage mostly unscathed but lost their mothers. The infants were found seven days after the initial event and came to be known as the «Miracle Babies» or the «Miracle of Hospital Juárez», having survived without nourishment, water, warmth or human contact during that time».       https:/en.wikipedia.org/wiki/1985_Mexico_City_earthquake              Однако наиболее запоминающейся историей того события является спасение почти всех новорожденных, что в тот момент находились в отделении для новорожденных. Этих детей вытащили из-под обломков почти невредимыми, но своих матерей они потеряли. Новорожденные были обнаружены семь дней спустя после события [землетрясения] и стали известны как «Чудесные младенцы», или «Чудо больницы Хуарез», поскольку пережили весь этот срок без питания, воды, тепла и контакта с людьми.       (Перевод автора)

             — Любовь моя. Ты не спишь.       И вправду. Он просто лежит с закрытыми глазами. Сдерживает вздох, улыбается и поворачивает голову:       — Но мне слишком нравится лежать с тобой в обнимку, чтобы отказать себе в этом удовольствии.       Даже теперь Йи умудряется смущаться. Или делает вид?.. Как бы там ни было, этого недостаточно, чтобы обуздать его раскормленное нравоучительство. Правда, Йи заботится о том, чтобы подсластить пилюлю: рука мягко двигается вверх и касается белых волос.       — Сон крайне важен для тебя. Еще слишком рано. Всего три минуты пятого.       Йи вроде бы ни о чем не просит, но все и так понятно. Двигается: одной рукой прижимает Ясуо к себе, а вторая проводит ото лба к виску, к уху, к затылку, к мягкому низкому пучку, к шее — отрывается — снова лоб, висок, кончик уха, пучок волос. Тихо гладит. Убаюкивающе. Заколка в пучке маленькая, плоская, какая-то детская, но все равно давит. Ясуо пытается повернуть голову так, чтобы ее сдвинуть, а заодно тянется поцеловать Йи. Вот что ему определенно хорошо удается — так это подолгу целоваться не вдыхая. Не зря же он столько лет тренировал легкие. Нет, не только поцелуями. Хорошей дыхалки требует работа.       Но Йи каким-то поцелуем с толку не собьешь. Нет, он, конечно, отвечает, как и всегда, непередаваемо нежно, гладит уже не волосы, а щеку, морщинки в уголке глаза, бровь, взъерошивает ее, приглаживает обратно. Но нежность нежностью, а все-таки лицо оставляет в покое и тянется себе за спину с поистине божественной гибкостью. Чтобы туловище было повернуто в одну сторону, а рука так запросто вывернута в другую — у людей такого Ясуо не видел за всю жизнь. Ну... у людей с целыми костями. Пальцы Йи безошибочно определяют нужный блистер и ловко выдавливают крохотную таблетку.       — Вот сам ее и жуй, — смеется Ясуо.       Йи улыбается:       — А ты тогда проглотишь?       Осторожно, едва касаясь, проводит тыльной стороной пальцев по губам Ясуо. В глазах светится невозможная любовь. Между пальцами зажата таблетка.       — Не хочу. — Ясуо мягко отводит его ладонь. — Что плохого в том, чтобы один день встать пораньше? По местному начало пятого, а по имперскому одиннадцать утра.       — ...Ладно, — покладисто отвечает Йи, выдавливая улыбку. Хочет добавить что-то, но только прижимается к его губам своими, обхватывает ими спинку длинного ясуовского носа и шрам на нем, выстилает поцелуи на лице, как будто стоит оторваться — и...       Отрывается, конечно. Прячет таблетку обратно в ячейку упаковки и машинально, но безупречно аккуратно разглаживает поверх фольгу.       — Тогда вставай. Я приду в ванную.       И исчезает, давая Ясуо время привести себя в порядок.       Тот потягивается и медленно садится.       Пучок разъехался, но заколка его еще держит. Ясуо тупо смотрит в стену, затем берет с тумбочки расческу (блистер со снотворным убран в ящик, вот он, у края, с одной открытой таблеткой, а вот, за отрядом пузырьков и капсул, запасной, еще не тронутый). Причесывается. У основания хвоста волосы как будто бы довольно густы.       Собирает обратно в пучок, на этот раз туже.       Накидывает халат.       Проделывает несколько шагов в ванную.              Руки Йи мелькают так быстро, что для Ясуо они — сплошное синее пятно. Он тут же протягивает ему ступку, и Ясуо благодарно тыкает его в ответ носом. Достает зубную щетку, выгребает пол чайной ложки пасты и принимается чистить зубы. Йи забирает ступку обратно, моет и убирает в шкафчик, что повыше. Сует Ясуо в руки пиалку с разноцветным конфетти: две одинаковые розовые таблетки (просто витамины, этих Ясуо помнит), одна бело-красная пилюля, один голубой квадратик и один белый, одна белоснежная разрезанная пополам плюшка с целый ноготь размером. Эти устраивают Йи такими, какими их выпускает производитель. Пиала сделана из императорского фарфора и инкрустирована какими-то мелкими, зашлифованными в плоскость розовыми камешками, что изображают вишневый цвет.       Ясуо проглатывает содержимое, едва взглянув.       Следующая пиала — «лето», с алой россыпью ягод, и внутри уже не готовые рыночные товары, а ложка нескольких белых порошков, различающихся величиной крупиц. Это то, что Йи приготовляет самостоятельно. Можно прикинуть, каких высот он успел достичь в фармакологии.       Ясуо опустошает «лето». Тем временем Йи предупреждающе прикасается к плечу, вдавливает в кожу пружинную капсулу, и целительная искра тут же залечивает разрез, потому что однажды Ясуо утратил бдительность, позволил Йи застать себя врасплох и зашипел от боли. С тех пор Йи залечивает повреждение едва ли не раньше, чем то появляется.       Только после этого Ясуо выплевывает остатки пасты и ополаскивает рот. Йи улыбается, гладит его по волосам и прижимается лбом к виску. Когда Ясуо готов растаять, он шепчет:       — Любовь моя, загляни, пожалуйста, в кабинет, прошу тебя.       — Хм-м?       — М-м?       — Хочешь опять засунуть меня в эту штуку?       — Обещаю, это не займет много времени.       — Я был там несколько дней назад... Четыре.       — Да. Извини, что мне приходится беспокоить тебя так часто. — Это все Йи шепчет, телом подталкивая его к выходу из ванной. — Но ты помнишь, я хотел посмотреть, как будет развиваться одно настораживающее образование. Умоляю, избавь меня от сомнений.       Ясуо сдерживает вздох.              Спальная комната расположена на втором этаже. Прямо под коридором — тренажерный зал, отъевший добрый кусок этажа первого. Помимо этого в доме имеются еще две спальни, гостиная, кабинет, еще две ванные, кухня-столовая, каморка-библиотека и Непомерно Огромный Подвал.       Оба спускаются и поворачивают в комнату, именуемую кабинетом. В коридоре перед дверью, в корзине, в окружении нетронутых собачьих игрушек, спит Тень.       Йи идет прямо за Ясуо, обняв его со спины, и рулит к комплексной медицинской установке, чье название ободрано еще не совсем: «Демаксийское здоровье». Денег стоит эта капсула с мониторами, как небольшая шахта на астероиде. У Йи весьма неплохо оплачиваемый вид деятельности.       Серебристая крышка бесшумно складывается, пряча под собой пересобранный Йи предохранительный блок. Йи щелкает тумблером стерилизующих ламп: на его собственных пальцах, как и вблизи него вообще, ни вирусы, ни бактерии не выживают, но пальцы — не единственный компонент операции. Он помогает Ясуо забраться и аккуратно улечься. Одна рука остается на шее, и Ясуо видит легкое свечение и чувствует нитку исцеляющей силы. Другая уже надрезала правую наружную яременную вену (самостоятельно, поскольку согласно статистике автоматика сбоит с вероятностью ни много ни мало в восемнадцать стотысячных процента, и пойти на такой риск Йи категорически не готов) и запустила туда хирургический бот. Бот также подчиняется ручному управлению: теперь рука замерла над планшетным манипулятором, переделанным так, чтобы Йи было удобно в нынешнем положении, с ладонью у Ясуо на макушке. Каких высот Йи достиг в роботостроении, Ясуо прикидывать даже не берется. А в микрохирургии — просто боится.       Иногда Ясуо пробирает холод: Йи всегда дожидается, пока он заснет, и всегда сидит с ним за столом. Всегда, когда есть возможность. Не так «всегда», как получилось бы пусть у самого преданного, любящего и предсказуемого человека, пусть у полного психа, а вообще. Без исключений. Без единого. Если Ясуо засыпает и Йи рядом нет — значит, прямо сейчас творится история. Иные объяснения невозможны и не существуют. Иногда Ясуо это не просто знает, а чувствует шкурой, и тогда его пробирает холод.       До тех пор пока его не стали будить ранними утрами пустяковые шорохи за окном, было еще и третье правило. Но там Ясуо стал частенько просыпаться в одиночестве. А потом Йи быстро приспособился выглядывать из Подвала его проведать.       В конце концов бот вытаскивает на свет божий безрадостное нечто размером с булавочную головку, что Йи запирает между стеклами и прячет в холодильник. Перед этим он залечивает и разрез, и то у Ясуо в голове, что породило нечто.       — Вот и все. Спасибо тебе. — Йи наклоняется его поцеловать, и Ясуо расслабляется под мягкими прикосновениями губ. Тут Йи извлекает из холодильника белый пластиковый пузырек.       Ясуо смеется и стонет одновременно:       — Если бы я, черт возьми, не любил тебя так сильно...       — И я бесконечно благодарен тебе, мой милый, за то, что позволяешь мне беспокоиться о твоем здоровье.       Капли холодят роговицу.       Оба знают, что Ясуо ворчит из принципа. Если бы не Йи, того, возможно, не стало бы лет восемьдесят назад. «Когда за мной пришли». Не ординал Шида Каин с имперскими солдатами. Инфаркт и перстневидноклеточная аденокарцинома. «Пришли, но не успели». Йи оказался быстрее. Дать фору лучшим имперским хирургам он мог уже тогда.       Проморгавшись, Ясуо жмурится и давит запястьями на закрытые глаза. Левую, а затем и правую руку подхватывают прохладные пальцы. Отнимают от глаз. Большие пальцы веером проводят по ладоням, разгибают, разглаживают. Массируют костяшки и подушечки. Ясуо чувствует губы, и по плечам бегут мурашки. Не открывая глаз, он тянется пальцами к лицу Йи, но тот не выпускает его рук, а щекочет губами запястья, и Ясуо выдыхает то ли смех, то ли тихий стон.       Что-то заслоняет рассвет. Ясуо открывает глаза. Йи смотрит на него сверху, еще не сидя, но уже не просто опираясь бедрами на закругленный серебристый край капсулы. С плеч свешиваются длинные складки ткани, которые в действительности тканью не являются, а являются частью абсолюта, живой и неживой в той же самой степени, что и тело под ней. Трехслойная темная роба с широкими длинными рукавами, которые никогда не мешаются, не рвутся, не растягиваются; светлые волосы, что никогда не лезут под руку, не путаются, не салятся, не истончаются, не редеют; лицо, на котором никогда не появятся морщины, потому что единственный раз, когда Йи попробовал, Ясуо ответил ему раздраженно, даже строго (а такое случается весьма и весьма нечасто): «Уверяю тебя, у меня хватит яиц видеть тебя без морщин». «Я и не думал...» — тут же качнул Йи головой.       — Боже мой, ты красивее всех на свете...       Йи трогательно поднимает брови домиком, наклоняется, и от Ясуо его отделяет призрачная вуаль рассветных лучей. Он шепчет:       — Это говорит мне самый прекрасный из людей.       Ясуо смеется, но Йи серьезен. Он отрицательно поводит головой из стороны в сторону и прислоняется лбом к его губам (и Ясуо целует его лоб), и гладит пальцами предплечья, прижимая их к жесткому матрасу капсулы. Чтобы не потерять равновесие, Йи опирается на руки, и Ясуо чувствует часть его веса, и, черт... Йи нависает над ним, сверху, сидит, пришпилив собой его руки, заведенные вверх. Йи над ним и смотрит прямо в глаза. О, величайший искуситель — вовсе не дьявол. Он бог. И он над тобой. Прямо над тобой. Ясуо сглатывает.       — Ясуо, — с таким благоговением шепчет Йи у самого уха, словно это сочетание звуков хранит в себе какой-то священный ключ, — Ясуо... Если бы ты только знал, насколько ты невероятен. Как ты удивителен и как отличаешься от прочих, от смертных, от бессмертных, насколько ты лучше меня, каким огнем ты горишь и как я люблю и ненавижу огонь, который сжирает тебя, какая доблесть у тебя в сердце... Ты бы не хвалил меня. Как жаль, что ты не можешь увидеть себя моими глазами.       — Это определенно самая дурацкая мысль из тех, что когда-либо зарождались у тебя в голове, гений ты мой.       И почему-то от этих слов Йи вдруг распахивает глаза, в мгновение ока прижимается к нему нос к носу, в буквальном смысле, не больно, но весьма ощутимо, и дрожит.       Он ничего не говорит, но лицо такое, будто от этой капсулы сейчас останутся одни серебристые осколки. К этому взгляду торчком примагничивается абсолютно каждый мельчайший волосок у Ясуо на теле.       Его злости такой силы он не видел почти никогда. Или, может, совсем никогда.       Что такого произошло у Йи в мыслях, что его так разбирает? Он весь звенит и вот-вот лопнет.       Невероятно. Безупречный вечно спокойный и трезвый Йи.       В голове Ясуо тоже что-то происходит.       Что-то постыдно приземленное в сравнении с теми вселенскими думами, которыми, надо полагать, обеспокоился Йи. Но приземленные страсти Ясуо, к несчастью, сильны, как сама гравитация. Как вздрогнувшие руки Йи у него на предплечьях. Как его стиснутые зубы. Как буря у него в глазах. Если бы Ясуо не знал, что это невозможно, он решил бы, что Йи злится на него, злится, не так, как злятся люди, а так и с теми последствиями, как бывает, когда разъярены высшие силы. К возбуждению вдруг примешиваются азарт и испуг, бог мой, самый настоящий испуг, Йи выглядит настолько угрожающе, что сердце у Ясуо допрыгнуло до самой глотки и там вот-вот вырвется наружу, вот это да! Он пытается сдержать ухмылку, но не может. Надо как-то его успокоить, утешить, но, черт побери, губы растягиваются в стороны с какой-то неумолимой силой, и Ясуо чуть подается навстречу, надеясь, что движение не слишком заметно, что не выдаст, как пьяно он мечтает почувствовать Йи грудью и чтобы эта аура обузданного бешенства вызвала дрожь в беззащитном животе.       Йи роняет голову ему на плечо. И каким-то чудом это жест не слабости, а силы. Растерянной и взволнованной, и все еще способной перевернуть мир.       Ясуо до онемения хочется, чтобы эта сила перевернула его. И у него хватит самоконтроля в этом не признаваться. Не признаваться прямо сейчас. Боги, о чем же таком он подумал?       Ясуо ждет, пока Йи справится с эмоциями и будет готов к диалогу.       Но Йи — это Йи. Он может чертовски долго вот так сидеть в одном и том же неудобном положении. Держа Ясуо за предплечья. Ему не скучно.       Проходит дьявол знает сколько времени. До народившегося солнца доползла туча, и теперь, в тени, Йи — обсидиановый утес со снежной вершиной. Ему на затылок падает белый свет монитора.       Он больше не дрожит. Поговорить с ним? Сейчас, сразу? Ясуо закрывает глаза и заставляет себя дышать ровно. Получается. По крайней мере, чаще получается, чем нет. Как минимум в два раза. Он прикусывает губу, осознав, что дышит ртом. Черт, черт, черт! Запихни себе возбуждение в!.. А, нет... Туда лучше не надо. Да и не изменится ничего.       — Малыш? — хрипло зовет Ясуо. — О чем думаешь?       Йи издает нечто похожее на вздох и целует его плечо, любящее существо. Ох, Йи! Ты хочешь, чтобы я стояком продырявил трусы? Это можно организовать, фокусы с клинком — это по моей части. Уши и щеки полыхают, но взять и силой воли оборвать желания тела Ясуо не способен. Подобное за пределами его возможностей.       — Прости, любовь моя. Потом я тебе обязательно об этом расскажу. Но не сейчас. Можно мне просто побыть с тобой? Я так сильно этого хочу.       — Читаешь мои мысли. Иди ко мне. Давай, залезай. Время обниматься.       Йи перемещает центр тяжести, чтобы запрыгнуть в капсулу, и, разумеется, сначала поднимает на Ясуо глаза. И замирает.       Его навык распознавать в Ясуо возбуждение отточен, пожалуй, слишком хорошо. Он изучает щеки, кончики ушей, губы — видно, как ходят зрачки. Удивленный и бесконечно мощный древний зверь.       — Ясуо... О. Даже так... По-моему, тебе кое-что нужно.       — Э-э... Мы хотели полежать и пообниматься, ха-ха?       Под этим взглядом сердце бездумно бухается о ребра. Если Ясуо когда-нибудь спросят, что управляет сердцебиением человека, то он может поделиться ответом. О, ответ ему известен давно и очень хорошо. Он — беспомощный заклинатель, завороженный змеиным божеством, и из его дудки теперь выходят не ноты, а стоны. Йи так и висит над ним, не шевелясь, и чем менее подвижен он, тем более беспокоен Ясуо. Он просто не может удержать свою спину — ей необходимо выгнуть тело навстречу этой скале.       Руки вдруг сдвигаются с места: Йи медленно сводит их так, чтобы одной своей удерживать обе его — что при силе абсолюта не сложнее, чем прижать одним пальцем двух кузнечиков.       — У меня создалось впечатление, что ты хочешь чего-то другого. — Тихо и медленно.       Ясуо выдыхает.       — Тогда включи ощущения.       Йи отпускает его руки, отстраняется и глядит по-настоящему неуверенно.       — Включи, — настаивает Ясуо. — Я готов заниматься с тобой сексом со... мочалкой вместо тела, но не готов тебя использовать.       — Мне не важно, выглядит ли твое тело молодым, я лишь хочу, чтобы оно было здоровым. Мой милый, ты не думаешь, что может быть... еще рано их включать?..       — Вот и проверь. Ты знаешь как. И если рано, тогда будем лежать и обниматься. Этого мы сначала и хотели, разве нет? — «Тогда я изо всех сил буду размышлять о дохлых размазанных по колесам гниющих енотах».       Йи бросает взгляд на диван; Ясуо, садясь, бумкает макушкой о чертову сдвижную крышку. Йи тут же бросается к нему, но Ясуо сурово указывает взглядом на диван. До боли в зубах хочется растереть ушибленное место, но он не позволяет себе ни намека на подобное движение даже тогда, когда Йи уже повернулся к нему спиной. У этого демона глаза на затылке.       Вернее, по всей вселенной.       — Тогда... Я начинаю.       Ясуо внимательно следит за ним со спины. Внешне Йи никак не меняется, но когда он садится, то уже сосуществует со всеми плюсами и минусами ощущений тела. Несколько секунд прислушивается к себе. Затем сворачивается клубком.       Это называется «эмбриональной позой», что Ясуо пришлось узнать тридцать шесть имперских лет назад.       Некоторое время оба ждут.       — Как ты? — мягко спрашивает Ясуо. — Что чувствуешь?       — Кажется, ничего особенного. — Йи с улыбкой распрямляется и идет обратно.       Ясуо наблюдает за его приближением. Такие человеческие шаги.       Йи обводит его лицо, спускается к открытой шее, обхватывает ее сбоку и слегка притягивает.       — О боги... — не выдерживает Ясуо.       Йи целует его шею медленно и очень ощутимо. И ощущения почему-то бурлят не только на шее. Как они туда попадают прямо от шеи, загадка природы.       — А-ах-х-п... — Это Ясуо захлебнулся стоном, когда Йи, нагнувшись, обхватил его под лопатками и снизу вверх вдавил шею себе в губы, как в пасть хищника.       А это — тихое шипение, которое вырвалось у Йи, когда он услышал его стон.       — Мне кажется, нам надо переместиться.       — Не хочу...       — Нет? Чего же ты тогда хочешь? — тихо спрашивает Йи.       Ясуо краснеет:       — А ты?..       — ...Прямо здесь?       — В чем проблема? — Он прикрывает глаза и потягивается, с удовольствием чувствуя, как хватка Йи не дает ему выбраться. — Мы будем крайне аккуратны. Ты же можешь... М-м?       — Я? Ясуо. — От этого голоса и немигающего взгляда объект их внимания желает, чтобы одежда на нем воспламенилась и обратилась в пепел, потому что ну слишком, в конце концов. Слишком горячо. — Я могу ласкать тебя так же невидимо, как ветер ласкает траву, и ты будешь так же сгибаться под моими движениями. Я могу брать тебя так, что ни один волос не шелохнется у тебя на голове, а ты будешь чувствовать внутри мои точки, как будто я достаю до самых ребер. Могу отдавать себя тебе каким угодно образом, могу держать тебя на руках, полностью накрыть собой и делать все, что тебе нравится. И если ты считаешь, что здесь тебе будет достаточно удобно, то я могу делать все это здесь. А если хочешь, могу отнести в кровать.       Ясуо стонет и откидывается на его несокрушимую руку.       — Хм-м-м, — с довольной улыбкой отмечает Йи. И перемещает ладонь с шеи так, чтобы подхватить его под ягодицами. — Если тебе нравится капсула, мне понадобится две секунды, чтобы взять смазку и вернуться.       Большая часть этого времени уйдет на то, чтобы бережно открыть и закрыть тумбочку. Еще примерно полсекунды, прикидывает Ясуо, Йи будет топать обратно в кабинет в турборежиме, поскольку телепортировать все, что не является частью его самого, — это уже за пределами возможного. И еще полсекунды — на непредвиденные задержки в пути, надо полагать. Представим, что с полом в коридоре и на лестнице случилось то же, что в тренажерном зале... Да ты постарел, раз тебя волнуют такие подробности. Или просто хочешь покататься, малютка, соскучился по ручкам? Да чтоб тебя, а что, нельзя, что ли.       Ясуо обхватывает его шею.              Тень никак не реагирует на бесшумный шаг Йи. Его седая острая морда все так же покоится на лапах.              В спальную Йи вносит его спиной вперед, чтобы не толкать дверь ногой. Та медленно и бесшумно принимает изначальное положение. Здесь, в Истуане, в захолустье обитаемых миров, роботизированные дома — редкость. Этот достался им лишь с электрогенератором и водопроводом, проведенным от ближайшего крупного здания. И Ясуо решил особо ничего не менять. Да и поставить распашную дверь на механической доводке способен из них двоих любой.       — Держись. — Одной рукой Йи стаскивает с себя накидку (вдруг увеличившуюся в длине) и бросает поверх покрывала, и та расстилается без единой лишней складки. Он знает и постоянно учитывает, что Ясуо нравится раздевание руками. Но двумя: растить третью, чтобы расстегнуть и снять одежду, не выпуская Ясуо из рук, — любопытно, но не возбуждает. Что нравится чувствовать, как рука расстегивает пуговицы между прижатыми друг к другу телами.       Упершись одной ступней в край кровати, Йи усаживает Ясуо поверх накидки. Он знает и учитывает, что Ясуо нравятся проявления ловкости, но человеческой: сгибаться и стоять под немыслимыми для человека углами, — любопытно, но не возбуждает. И еще знает, что Ясуо нравится его одежда.       Ясуо сидит поверх накидки Йи. Страшно представить, если он окажется на ней голыми ягодицами. Мать твою, не так быстро!       Теперь Йи снова нависает над ним, одна нога — слева на полу, другая — справа, упертая в кровать. Ясуо со стоном прижимается к его животу.       — Малыш... — Обнимает его согнутую ногу. — Ты невероятный... — Ясуо, поглядывая наверх, целует его живот сквозь нечто, напоминающее рубаху. Йи смотрит, приоткрыв рот от смущения. Ясуо вытягивает рубаху из штанов и медленно расстегивает. Левая рука ныряет под ткань и отказывается выбираться обратно. Правая разбирается с пуговицами самостоятельно.       Поцелуи покрывают весь живот, бока, бедра, одинаково упругие и твердые, в которых можно прощупать что-то вроде вечно напряженных мышц, но кости — уже нет. Впрочем, Йи и так проделал с телом грандиозную работу.       — Штаны мне немного мешают, — мурлыкает Ясуо, оттягивая пояс. Полурасстегнутая рубаха болтается по бокам от ширинки.       Йи беспомощно ахает, не отводя глаз. Как жаль, что он не может покраснеть. Вот это было бы зрелище... Но он и без того весьма красноречив.       — Чт-что мне сделать?       — Сделай, чтобы не мешали.       Ткань ширинки и вокруг нее просто исчезает.       — Потрясающий, — шепчет Ясуо и захватывает губами его каменный член.       Издав какой-то нечленораздельный звук, Йи упирается руками ему в плечи. Ясуо проводит языком вдоль:       — О да...       Эти эмоции, в отличие от агрессии, он видел много, много раз. И они не надоедят никогда. Поначалу Йи пытается двигаться максимально аккуратно, чуть подается тазом к его лицу, но надолго этого терпения не хватит. Когда член оказывается полностью внутри и трется о мягкое небо, проскальзывает в глотку, Йи с каким-то всхлипом обнимает Ясуо за шею и опускается лбом ему на плечо.       Тебе нравится? Очевидно, нравится. Задать вопрос вслух невозможно, потому что рот занят тем, от чего у Ясуо сносит крышу. Кончиком языка он снизу ласкает орган, то проникающий глубже, то медленно возвращающийся обратно. Постанывая, Йи целует, гладит его волосы, и, черт побери, Ясуо слишком давно не видел, как этот абсолют растекается счастливой лужицей. Давай, смелее, не сдерживайся так. Я твой, и этот рот тоже твой. Распоряжайся им так, как тебе нравится. Я знаю, чего ты хочешь.       Он сжимает мышцы глотки.       — Я-ясуо... — дрожит самый восхитительный во вселенной голос.       — Н-н-н? Хн.       Он поднимает одну руку и гладит прижавшуюся к нему голову. Другой подныривает под этот убийственно возбуждающий орган, который ласкает ртом. Йи стонет и отводит ногу на кровати дальше в сторону — о боги, отводит ее дальше в сторону, чтобы Ясуо было удобнее делать с ним все, что заблагорассудится. И теперь стонет уже Ясуо.       Он указательно постукивает по материи штанов, которые с большой натяжкой подчиняются физическим законам, и эта материя также исчезает. У Ясуо под пальцами голая кожа, и одним, средним, он проводит дальше. На секунду ему кажется, что третья рука — все-таки весьма полезное в сексе приспособление, потому что, черт побери, его член пылает! Но, успокаивается он затем, будь у него третья рука, ведь все равно бы ласкала Йи.       Стараясь елозить на кровати по возможности медленнее, не привлекать к себе лишнего внимания, Ясуо неторопливо поглаживает вход в тело Йи. Лишь снаружи, потому что смазка в тумбочке и за ней надо тянуться. Но так более чем достаточно. Голос звучит на полную громкость, и член мечется во рту все быстрее, хаотичнее, глубже.       — Ясуо, — со всхлипом предупреждает Йи, и он отстраняется и убирает руки, наблюдая, как его любовник просто оседает на пол, бешено водя ладонью вверх-вниз. Он успевает взглянуть Ясуо в глаза, прежде чем оргазм забирает его себе.       Впрочем, ненадолго.       Когда он возвращается, Ясуо лежит поверх накидки с полусогнутыми и разведенными в стороны ногами. Под его руками космическая гладкость материи.       — О, ты уже тут... Привет, детка. — Приподнимается на локтях.       — Привет, мой драгоценный.       Потянувшись, Йи с улыбкой прижимается к его ноге, благодарно целует. И сразу же, без перехода — Ясуо чувствует у себя на лодыжках оковы, и они раздвигают его ноги еще шире. Он чуть сопротивляется, просто потому, что ему нравится ощущать, как эти железные руки неизменно оказываются сильнее. Однако не слишком рьяно, чтобы Йи не решил, что он и вправду желает освободиться. Оковы вытягивают ему ноги и отпускают, но лишь затем, чтобы обхватить выше и подтянуть ближе к краю кровати.       — О, малыш...       — Да, Ясуо.       Он шипит, слыша свое имя, произнесенное таким уверенным и многообещающим голосом. Йи с некоторым довольством созерцает его стоячий орган, и Ясуо ощущает прилив возбуждения просто оттого, что смотрит, как Йи смотрит. Как будто в голове у того проносятся сотни фантазий, из которых не выбрать. А во взгляде трепет вожделения. Йи хочет его.       Он аккуратно, нежно обхватывает член Ясуо и совершает несколько пробных движений. Затем просовывает два пальца меж ягодиц и слегка их разводит, освобождая себе местечко. Ясуо вдыхает сквозь зубы. К двум присоединяется третий, они слаженно перераспределяют обязанности, и средний принимается так же тереться о желанное отверстие, как недавно делал палец Ясуо. Это безумно приятно, уже одна эта небольшая ласка кружит голову — но тут ее дурманит окончательно, потому что Йи надавливает и проникает пальцем внутрь.       — А-а-афх-х! Детка!..       Не более чем на одну фалангу, поскольку смазка все еще в тумбочке.       — Слушаю. Мне весьма любопытно, что ты скажешь.       — Черт возьми, тебе любопытно...       — М-м? — Йи склоняет голову набок.       Но речь Ясуо вскоре теряет связность. Потребовалось не так много времени, чтобы Йи извлек в конце концов необходимый тюбик. Он завис перед открытой тумбочкой совсем ненадолго, и, когда Ясуо рыкнул «Если ты, дьявол тебя дери, сейчас размышляешь, каких бы туда заодно намешать витаминов...» — невинно улыбнулся и вернулся обратно. Тюбик вроде как был магазинный. Однако у Ясуо осталось стойкое подозрение, что витамины и иже с ними все равно уже намешаны.       Йи садится рядом с Ясуо и, сверкнув глазами, сжимает его запястье. Не выдерживает, нагибается и принимается с нежностью целовать его губы. Чего и следовало ожидать. Ясуо тихо смеется. Если ты Йи, то такое случается. Хотел доминировать, но как-то так раз — и ты уже нежно целуешься. Извините, так вышло. Вероятно, единственный во вселенной не поддающийся контролю Йи процесс.       Йи давно не заботит этот его смех. В конце концов, Ясуо отвечает с не меньшей любовью.       Но поцелуй становится все более глубоким, и Йи постепенно перетягивает Ясуо на колени, спиной к себе. Оба возбуждены, и ждать едва возможно. Йи устраивает своего любовника поудобнее:       — Облокотись на меня.       Ясуо откидывается ему на плечо и наблюдает, как самые потрясающие руки отводят сначала одну его ногу (справа от колен), потом другую (слева). Ему между ягодиц проникает скользкий палец.       — Добавь второй, — просит он. — Пожалуйста, Йи, прямо сейчас.       Тот хмыкает и исполняет просьбу.       — О-о-о да... — Пальцы начинают медленно двигаться у Ясуо внутри. — М-м-м... Наконец-то... Как я тебя хочу... Ты не представляешь.       — О, это взаимно, можешь мне поверить.       — Мне до безумия нужен твой член... Я так хочу, чтобы ты в меня вошел... Растянул меня... Заполнил собой...       — Прошу тебя, не спеши. Мы все это проделаем, но чуть позже. Совсем немного. Пожалуйста, дай мне тебя подготовить. Тебе нравятся мои пальцы внутри?       — Невероятно, — соглашается Ясуо слабым голосом. — Но мне так хочется больше тебя. Глубже — ах-х-х... — Третий палец.       Эти три пальца развлекаются в нем непростительно долго, потому что Йи — чертов перестраховщик. Когда Ясуо уже больше не может терпеть, тот все еще может. Но и для него это представляет серьезные сложности. И вот наконец Ясуо в который раз умоляет: «Давай же», — и Йи легко подхватывает его под грудью и насаживает себе на член.       И молчать невозможно. Ясуо стонет и ловит ртом воздух.       — Да... Глубже, пожалуйста, малыш... Ах-х-х-х еще...       Руки, что его держат, послушно дают ему опуститься ниже, но эта видимость послушания коварна, потому что Йи занимается медленными пытками. Ясуо хочет его сразу, одним цельным и сильным движением, но кое-кто слишком обеспокоен его максимальной безопасностью.       И вот когда он там, полностью, Ясуо опирается на руки и наконец устраивает гонку, которой так жаждал. Йи выстанывает свое желание ему в плечо.       — Ясуо, — очарован Йи.       — Да...       — Ясуо...       — Фс-с-с-ах-х-х... О боги...       И тут вдруг Йи лишает его опоры. Он разом отрывает его руки от кровати — от накидки — и тот бесконтрольно шлепается вниз, что вызывает у обоих синхронный стон. Йи утыкается носом ему в шею и, не выпуская его рук, крепко обнимает. Затем меняет хватку на запястьях: перехватывает левое своей правой рукой, а правое — левой. Собственные руки теперь перекрещены у Ясуо на животе и пойманы в ловушку. Ясуо подчиняется уже исключительно его ритму. Или ритмам? Можно заподозрить, что Йи не просто двигается в нем вперед и назад, а меняет длину и форму своего орудия ласкового убийства, чтобы скомпенсировать ограниченные возможности позы. Достигает самой дальней точки под один счет и увеличивает, насколько дает паранойя, толщину — под другой. Два счета никак не связаны между собой. Йи просто удерживает в голове их оба, и для Ясуо это создает иллюзию случайных, непредсказуемых изменений. Он то чувствует разбухание головки в глубине, то растяжение мышечного кольца, когда та угрожает выскользнуть и оказаться снаружи.       — М-м-м...       Йи крепко сжимает его скрещенные руки и вместе с ним сгибается, сгибает Ясуо под собой, слово бы тот — и в самом деле трава под ветром. Только движения его неспешны и плавны, совсем не похожи на порывы.       Над ухом шепот:       — Ясуо... Тебе хорошо?       Он сглатывает и оборачивается, насколько это возможно. Йи тут же ловит его поцелуем.       — Хорошо... — легко признается он, пока Йи вытягивает свой член из него наружу. — Это кайф, малыш. Я тебя обо... О БОГИ!       Ясуо дрожит от этого толчка, и если бы Йи его не держал, он бы уже упал, не в силах напрячь ни одну толковую мышцу.       — Ясуо... Ясуо... — шепчет так тихо, что почти не разобрать, — ты единственное... Ясуо... Ты можешь обращаться к богам, а к кому обращаться мне?..       — Детка... К кому... только... пожелаешь. — Ясуо слышит и шепчет в ответ. — Что тебе... эти условности... А-ах-х-ф-с-с... М-м-м...       В ответ он слышит настоящий рык. Что происходит — понять не успевает, только то, что его закрутило вихрем, что под коленями что-то мягкое. В следующую секунду он уже лежит грудью на кровати, колени на полу, и Йи вколачивает его в матрас.       О ч-черт... Так я долго не продержусь...       Каким-то образом Ясуо улавливает изменение: теперь толчки и вправду беспорядочны, и чудесных преображений всяких частей тела больше не происходит. Он впивается ногтями в накидку, но только сгребает ее себе под грудь.       — Малы-ш, я... так... скоро...       Ладонь накрывает его член с безошибочной точностью и сжимает на конце. Вскоре к ней присоединяется и вторая, и обе ласкают его везде — и, как обычно, он кончает первым. Йи совершает еще несколько ощутимых толчков, замедляется и осторожно покидает его тело чуть раньше, чем Ясуо бы хотелось.       Ясуо оборачивается и кладет руку туда, где она нужна. Кажется, Йи зачарован его лицом. Он достигает пика, глядя ему в глаза.              Он аккуратно опирает Йи спиной о кровать. Садится рядом, выпрямляет ноги и наслаждается расслаблением, по которому так скучал. Закрывает глаза и закидывает руки за голову.       Хорошо.       Надо все-таки спросить Йи... Ах, он же сказал, что расскажет сам.       — Привет. Прошу прощения, что так врываюсь...       Ясуо подскакивает и возмущенно набрасывает на себя накидку, которая до сих пор лежала на кровати.       — Да ты охренела вкрай!       — Извини.       Ясуо машет Эш на стул. Всем понятно, что возмущается он просто из вежливости. Шокировать кого-то из абсолютов своим голым задом, равно как и передом, он давно уже не опасается.       — Спасибо. — Она садится. — Ясуо, прости, что я выбрала такое время, но мне хотелось поговорить с тобой наедине.       — Вот как. — Вздохнув и распрощавшись с приятным блаженством, он собирается. — Что-то случилось?       — Да. Я не буду тянуть. Позволь уточнить сначала, знаешь ли ты, где пропадает Йи.       О. Так вот она о чем. Он хмуро отворачивается и жалеет, что не курит. Было бы, чем занять руки.       — Шахты на спутниках Гвено бунтуют за независимость от Демаксии.       — Верно... Ясуо, есть большая опасность в том, что вы живете всего в получасе оттуда.       Он пожимает плечами:       — Передовой имперский истребитель за восемь часов доберется куда угодно. Есть ли смысл так переживать?       — Ты ведь все еще числишься среди разыскиваемых?       — Ха-ха, куда бы я делся.       — Понимаю... Ясуо, я бы хотела тебя кое о чем попросить. Пожалуйста, отнесись к этому серьезно.       — Я всегда серьезен, если меня о чем-то хочет попросить абсолют.       Эш грустно улыбается.       — Тогда прошу тебя, будь к Йи снисходителен. Он не пытается нарушить твою независимость. Ему и вправду жизненно важно тебя беречь. Гвенское восстание разрастается, за годы оно уже унесло жизни многих миллионов, и это при том, что отдаленные колонии никогда не были населены густо. Мы вынуждены появляться так часто, что, боюсь, о нас в конце концов пойдут слухи. Мне не хочется думать о том, сколько смертей мы видели за последние триста часов, но... полагаю, счет идет на десятки тысяч. СГ-46...       — Подвергли аннигиляции.       Эш опускает голову.       — Так же, как СГ-21, СГ-22, СГ-26 и СГ-9...       Ясуо кивает. Эш заканчивает:       — И теперь СГ-11.       — Еще один?       — Да. И, вероятно, часов через двадцать не станет СГ-16. Я молю тебя проявлять крайнюю осторожность. Если с тобой что-то случится, Йи в буквальном смысле сойдет с ума. Ты ведь помнишь, в тот год, когда Джинкс...       Ясуо останавливает ее, подняв ладонь.       — Он сходил с ума, даже когда Рысь умер, а вредный пес скончался исключительно мирно и безболезненно после долгой счастливой жизни, которой собака только может пожелать. — Он снова отворачивается, но какой толк отворачиваться от Эш? Его глаза возвращаются к ее лицу, и он усмехается. — Ты знаешь, почему мы так и не завели детей.       — Мне очень жаль, Ясуо. Я благодарна тебе за то, что все понимаешь.       — Эш... Ты помнишь тех смертных, которых любила?       — Разумеется. Каждого и каждую.       — А что ты чувствуешь сейчас?       Она смотрит на него с пониманием.       — Я люблю их до сих пор и мне грустно, но и светло, когда я о них думаю.       Он кивает.       — Однако никто из нас никогда прежде не привязывался к смертному так крепко, как Йи к тебе. Никто не привязывался телом.       После некоторого молчания Ясуо отвечает:       — Теперь этого уже не изменить.       — Естественно, и тебя никто не винит. И встреча с тобой — определенно самое счастливое событие в существовании нашего дорогого Йи. Но можно ли и мне тоже задать тебе личный вопрос?       Ясуо мрачнеет окончательно.       — Пока ты его не задашь, мы этого не узнаем.       — Этот вопрос и действительно крайне личный, и я надеюсь только на твою бесспорную силу духа, но, прошу тебя, если не захочешь, то не отвечай. Я бы хотела спросить... что ты думаешь о смерти.       Йи там где-то в своих заоблачных далях. Ясуо не сдерживает смешок.       — Я, черт возьми, хочу, чтобы она случилась, когда Йи не будет на меня смотреть.       Эш предельно серьезна. Ясуо чувствует необходимость пояснить:       — Представляю, как он начнет меня откачивать и наверняка не даст умереть спокойно. Лучше не будет ни мне, ни ему.       Его собеседница тихо спрашивает:       — Значит ли это, что ты хочешь умереть?       Вздох.       — Знаешь... Скажу тебе то же, что говорил Йи. Смерть — это естественный порядок вещей. Если бы не она, то мы бы навеки застряли где-нибудь в глухой древности. Люди должны сменяться, власть должна переходить от одних к другим, ресурсы должны менять владельцев, иначе одни и те же люди навечно останутся в рабстве.       — Но ведь простое наличие смерти не означает, что еще больше людей не проживут всю жизнь в рабстве?       — Это философский вопрос... Чего ты от меня хочешь? Я просто разливаю выпивку в местном баре.       — Ты спас эту вселенную, Ясуо. Разумеется, ты не просто разливаешь выпивку в баре.       — И, как мы все знаем, я сделал это всего однажды, а вы занимаетесь таким каждый день.       — Мне кажется, ты не хотел бы умирать.       — Вы, абсолюты, чертовски догадливые. Эш, уверяю тебя, никто из людей не хочет умирать! Хорошо, никто в здравом рассудке. Я чудовищно не хочу умирать с того самого дня, как познакомился с ним... Но смерть — все еще великий уравнитель. Великий. Она просто случится. Не хотеть ее — это наше человеческое свойство, но и не мочь с ней справиться — это тоже человеческое свойство.       Эш подалась ему навстречу, как будто бы хочет подойти и обнять.       — Великий, но ведь не всемогущий? Ты можешь управлять орой.       — И поехать крышей, как недоброй памяти ординал. Нет, спасибо, я предпочитаю скончаться в здравом уме, а не в приступе сумасшествия.       — Полагаю, клонирование тебя тоже не устроит.       — Ждать пятнадцать лет, пока не вырастят человека, чей мозг затем уничтожат, чтобы вставить мой? Ничего не буду говорить про моральную сторону вопроса, не такому убийце, как я, об этом рассуждать, но шанс успешной пересадки едва дотягивает до шестидесяти процентов, а новое тело стареет с повышенной скоростью. Мозг ведь все равно стар... Эта чужая смерть даст отсрочку лет в двадцать — двадцать пять. И все.       — Тогда позволь узнать, что ты думаешь про големов?       Этого вопроса Ясуо уже ждет.       — Думаю, что пожизненное рабство хуже смерти. Йи изучал големов, так что наверняка ты в общих чертах представляешь себе, что значит искусственное тело, произведенное в крупной лаборатории. Я не могу рискнуть тем, чтобы кто-то моими глазами постоянно наблюдал за Йи. Тебе первой же не понравится, если кто-то увидит существо, которое может свободно перемещаться в пространстве, которому не нужны ни воздух, ни пища, и не страшны ни огонь, ни холод космоса... И которое при этом обладает этичностью абсолюта. — Он косится на Йи и засекает секунды на часах. — Меня пугает даже не то, что половина вселенной откроет на Йи полномасштабную охоту, а потом и на вас. Он способен водить их всех за нос сколько угодно и даже спрятать меня где-нибудь в недоступном уголке, в этом я не сомневаюсь. Но как только его начнут шантажировать жизнями невинных людей, тысячами, миллионами жизней... — Пятнадцать секунд. — Представь, что если ты не согласна добровольно сдаться Демаксии, то она начинает взрывать свои самые нищие колонии одну за другой. Они самые густонаселенные, там живут бедняки, которые с детства горбатятся на шахтах и фермах. Они умирают рано, а многие — раньше, чем успевают повзрослеть, оровые шахты стоят на детских костях, Эш, но как-то жизнь тех людей все же поддерживается. Но вот ты, и ты отказываешься сдаться, и все эти сотни нищих планет одну за другой уничтожает огромная сеть искусственного разума, и стоит хоть где-то вмешаться в работу этой сети, как сразу будет принято решение о немедленном уничтожении... — еще пятнадцать секунд, — всех колоний. Вас семеро. Допустим, вы способны остановить уничтожение семи, четырнадцати, двадцати колоний, если в них с орбиты летят оровые бомбы. Но если в них летят фотон-аннигиляторные заряды? В любом случае, заранее не советую тешить себя лишними надеждами. Не только на орбитальных, но и на подземных базах колоний хранится достаточное количество бомб, чтобы разом разнести кучу планет на чертовы куски. Хорошо, не на куски. — Он дожидается, пока не истечет еще пятнадцать секунд: все еще никаких изменений. — Но жизнь после этого там будет «преимущественно невозможна». И это не страшная фантазия, Эш, они уже используют этот способ. Так обычно и предотвращают восстания, и с Гвено этого не случилось лишь потому, что на этот забытый императором уголок вселенной когда-то махнули рукой. Теперь представь...       — Я тебя поняла. Остановись, пожалуйста.       Эш будто бы сейчас стошнит, и Ясуо даже интересно, какие именно изменения в ее лице производят такое впечатление, поскольку побледнеть она не способна.       — Вот, вот, видишь. Ты переживешь, если люди сами захотят сотворить с собой подобное. Но если причиной этому станешь ты?..       — Умоляю, прекрати!       — И ты бы хотела, чтобы я жил дальше при таком риске? Даже если каким-то чудом убрать лабораторную слежку... Хотя это невозможно. Йи разобрал по клеточкам несколько големов и больше решил к ним не прикасаться. Знаешь почему?       — Он сообщал нам всем о своих исследованиях. Големов производят, широко задействуя оровые технологии, а это означает риск слежки со стороны любого мало-мальски толкового чтеца оры.       Ясуо снова засекает время.       — Именно. Заменить в големе всю ору означает просто создать нового голема. Только для этого его сначала надо изобрести, я что-то до сих пор не слышал про биотехнологии без оры.       — Йи говорил, что так и не нашел способа, как полностью защитить тело от оры.       Все еще пятнадцать секунд.       — Есть простой способ. Родиться. Из человеческого тела. Правда, не уверен, что и естественное рождение еще долго останется предохранителем.       — Что же. Я понимаю. — Она будто что-то недоговаривает. — Ясуо, спасибо тебе за разговор. Я бы хотела пообщаться с тобой еще, но...       — Постой. — Волны, пробегающие по телу Йи, так и длятся ровно четверть минуты каждая. Время еще есть. — Я тебе тоже хочу задать личный вопрос. Можно?       Эш моргает, словно бы предчувствуя что-то неприятное, но быстро берет себя в руки.       — Конечно, задай.       — А ты, Эш, никогда не хотела попробовать... изменить свое тело?       Она серьезнеет — а может, мрачнеет.       — Изменить тело... Этот путь выбрали Закат и Рассвет.       — И у них нет возвратных депрессий.       — Позволь я сделаю предположение, — мягко обрывает Ясуо Эш. — Ты думаешь, что если я предложу ему заняться сексом со мной, он будет меньше тосковать о тебе? Он любит тебя, Ясуо.       — Да, но, честно говоря, именно так я и думаю. Черт, очевидно, что моя смерть добавит ему еще одну чертову депрессию... Он тебе дорог. Ты могла бы о нем заботиться, и я верю, что если у кого-то и хватит терпения заботиться о нем до скончания времен, так это у тебя. Да ты все равно так будешь делать! Ты уже это делаешь, делала все эти годы.       Ясуо пытается говорить потише, и ни один, ни он, ни Эш, не называют Йи по имени, будто сейчас это может быстрее его вернуть.       — Нет, послушай, я понимаю, как ты озабочен, но нельзя взять и подменить любимого человека! Ты неотрывен от его любви, потому что, Ясуо, это любовь к тебе, а не какая-то абстрактная любовь, которую можно направить на кого угодно!       Он подбирается, словно перед прыжком.       — Пусть так, но можно заглушить одну любовь другой!       — Ты понимаешь, о чем говоришь? Хочешь, чтобы я при помощи секса привязала его к себе?       Сжимаются кулаки.       — Назови это так! Мне без разницы. Что я точно могу тебе сказать, так это что ты не пожалела бы ни единого чертова раза! Он гениальный любовник. Потому что он гениален во всем. И он тебе все равно дорог.       — Следовательно, я у него и так уже есть, я его вечный союзник. Я его друг. И, клянусь, в меру своих сил я облегчу ему любую боль. Как друг и как союзник.       Ясуо оглядывается на часы. Очередная волна уже длиннее и слабее.       — Этого недостаточно! Ты и раньше была ему другом, но этого недостаточно! Ты знаешь, что это за мощь — с которой он привязывается к тем, кого полюбил. Это не тот однопроцентный растворчик, что ты называешь дружбой! — Он вскакивает, отбросив накидку, и принимается ходить по комнате. — Блядь, если бы я тогда знал... О-о-о! Блядь! Ты боишься, просто боишься, что эти депрессии будут случаться и с тобой. Но как же зря! Бессмысленно! Ни с кем, кроме Йи, ничего подобного не произошло. И когда пал Джинн, тоже ничего подобного не произошло. Закат и Восход в полном порядке, хотя они тоже занимаются сексом.       — У них никто не умирал, поэтому они и в порядке! — Эш тоже не может больше сохранять спокойствие.       — Так и Йи не умрет, поэтому ты тоже будешь в порядке! Неужели тебе настолько на него плевать?       — Ясуо! Ты прекрасно знаешь, как часто я его выручала, брала на себя его обязанности, давала ему побыть с тобой. Почему ты упрекаешь меня в безразличии?       — Видишь, он тебе важен! — Ясуо срывается на крик. — Так, может, признаешь это? Окончательно, без полумер?.. Прошу, умоляю тебя, пожалуйста, заклинаю тебя всем на свете — позаботься о нем. Эш, позаботься о нем!       Она смотрит на него... с какой-то странной тенью на лице. Ясуо давит:       — Не думай, что я отступлюсь. Каждый раз, когда ты будешь приходить, я буду тебе это повторять. Каждый раз.       — Ясуо... прошу тебя...       — Я буду думать о тебе постоянно и буду умолять тебя о нем позаботиться. Днем и ночью. Я буду засыпать и просыпаться с этой мыслью.       — Пожалуйста... Ты чересчур нервничаешь... — Эш встает.       — Я буду жить с твоим именем в голове, Эш, Эш, Эш, и каждую минуту ты будешь слышать мои мольбы. Пока я не умру. И ты будешь знать, что я умер, умоляя тебя о нем заботиться. Умоляя тебя любить его и дать ему любить себя.       Она наконец не выдерживает и обхватывает его лицо.       — Успокойся. Успокойся. Я вижу, что Йи прав. Выход и вправду всего один. Он скоро очнется, и я должна успеть сказать тебе напоследок то, что, как я вижу, главнее прочего. Что бы ни происходило, помни, что он не может вмешиваться в жизнь людей, как смертный. Не может, потому что не должен.       — Дай ему себя любить.       — До свидания, Ясуо.       Эш с сочувствием обнимает его напоследок.       Ясуо мерит шагами комнату.       Пес наверняка проснулся.       Хочется пнуть тюбик лубриканта, но вместо этого Ясуо выдыхает, заставляет себя его поднять и завинчивает колпачок. Убирает тюбик в тумбочку. Из тумбочки на него щерятся полки, заставленные жидкостями и порошками эксклюзивного изготовления.       Год жизни Ясуо стоит, как бюджет небольшой демаксийской колонии. У Йи весьма неплохо оплачиваемая профессия, но расходов на все прибывающие лабораторные установки не потянул бы даже он. Деньги на то, чтобы содержать ту половину Непомерно Огромного Подвала, что принадлежит Йи, берутся от страстного увлечения Мальфита, которым он занимается на половине своей.       Надо его проведать, как проснется.       Ясуо садится, но потом встает, делает еще несколько шагов, останавливается у окна и смотрит на раннее, послерассветное солнце. Потом садится на колени Йи и укладывает голову ему на плечо.       Угасает слабенькая последняя волна. Кажется, Йи приходит в сознание. Он не меняет позы, хоть она и отличается слегка от той, что ему запомнилась. Не шевелит ни пальцем. Не поворачивает головы. Только открывает глаза.       — Ясуо?       — Я тут, — бурчит он.       Сориентировавшись окончательно, Йи его обнимает.       — А. Вижу. О... Что случилось? — спрашивает он вместо того, чтобы его поцеловать.       — Была Эш.       — Она тебя чем-то расстроила?       — Да так. Мы говорили о восстании на Гвено, и она попросила меня быть осторожным. Рассказала, что уничтожили одиннадцатый спутник. Кстати, весьма мило просила не противиться твоим попыткам вылечить меня от всего и заранее.       Сначала Йи целует его ироничную ухмылку, но затем все же грустнеет. Издает что-то вроде вздоха и прислоняется головой к его щеке.       — Ужасные события случаются, и от них никуда не деться.       — Да, и ты делаешь все возможное, чтобы непоправимого не случилось.       — К сожалению, непоправимое случалось слишком часто. Иначе откуда брались бы заброшенные планеты.       Ясуо заглядывает ему в глаза и гладит волосы за ухом.       — Потому, что ты не можешь вмешиваться слишком сильно. Не можешь и не должен. Делать то, что в твоих силах, не означает делать то, что за пределами твоих возможностей и противоречит долгу.       — Ох, Ясуо... — Йи крепко-накрепко прижимает его к себе. — Ясуо... — Мелко трясет головой. — Просто спасибо тебе, любовь моя.       — Хм-м?       Они целуются так долго, что ответа Ясуо уже не ждет.       — Спасибо, что доверяешь мне тогда, когда я сам себе не доверяю.              Цивилизации так долго растут и развиваются.       Пес и в самом деле проснулся и лежит все там же в корзине у кабинета. Ясуо чешет между острых ушей, чтобы точно не побеспокоить его артрит. Тень шевелит длинным хвостом.       И так быстро гибнут.       Нужно сменить ему воду. Йи сопровождает Ясуо на кухню, открывает кран, ждет, закрывает, когда миска помыта и наполнена. Корзины расставлены по всему дому. Есть у двери на кухню (Ясуо носком поправляет выехавшую подстилку; Йи делает вид, что не страхует миску). У двери в тренажерный зал (Ясуо отпихивает корзину с самого прохода; Йи делает вид, что не страхует миску).       Все, что люди пытались сберечь, за что воевали, им уже не нужно.       Из вежливости Тень пару раз лакает.       По собачьим меркам он, должно быть, старше Ясуо раза в два.       — Пойдем посмотрим, не встал ли Здоровяк.       Поскольку на кухне с прошлого раза не прибавилось никаких следов пребывания Мальфита, искать его следует в подвале (и хорошо бы не найти: своему страстному увлечению он отдается со всеми присущими ему упрямством и, кхм, прямолинейностью, в ущерб сну и всему остальному).       Йи видел смерти десятков планет, а может, сотен. Видел обломки империй по всему космосу.       В подвале горит свет. Лампы с разных сторон освещают потрепанный деревянный стол, чтобы на нем не оставалось затененного места. Капсулы, порошки, проводки, крепежи, микрочипы рассыпаны неровными кучками. Определить с такого расстояния, где порошки, а где микрочипы, Ясуо не может — просто знает, что где-то там есть и те, и другие.       Над столом согнута огромная спина. В руке размером с человеческую голову — длинные усы мультипинцета, и Мальфит, надо думать, прикрепляет что-то встроенным в наконечник паяльником, раз наконечник предупреждающе светится фиолетовым. Готово. Фиолетовый огонек гаснет, и невидимое жало паяльника втягивается внутрь.       Ясуо трогает Йи за плечо: пойдем, не будем мешать. Тот кивает. Оба бесшумно поднимаются наверх.       Йи видел многие и многие смерти. Но из всех только смерть Джинкс наградила его возвратными депрессиями.       — Мой дорогой, будешь завтракать?       — Неплохая идея. Ты будишь во мне голод, детка.       Ясуо улыбается ему многозначительно, и Йи предсказуемо улыбается в ответ, и мягко, невесомо льнет в его объятия. Глядя на это блаженствующее лицо, переплетая руки в чутких поглаживаниях, Ясуо понимает:       — Ты не выключил ощущения.       — Нет.       — М-м-м... — Ясуо долго, долго не отрывается от его губ. — Хочешь, мы продолжим?       — О, спасибо за заботу, любовь моя, но не в этот раз. Просто хочу остаться на какое-то время так.       Соскучился по ощущениям, малыш. Неудивительно. Он не давал телу чувствовать последних месяца четыре.       Среди всех присущих Йи качеств есть одно, которое не сильно подходит для столь человеческого образа жизни, что тот ведет вместе с Ясуо: цикличность. И абсолютная память. Безупречно скрупулезная память. Йи не может переосмыслить и отпустить. Случившиеся с ним ужасы возвращаются в полном объеме и с полной силой. С нечеловеческой точностью раз в одиннадцать имперских лет и почти одиннадцать месяцев Йи заново переживает то, что Джинкс умерла, а он не успел.       В Истуан они переехали тридцать пять лет назад, после ее смерти.       Ужасы, которые Ясуо стал называть «возвратными депрессиями», потому что нужно же как-то их называть, приходили трижды. Раз сегодня Йи не опасается, что от ощущений тела станет хуже, то, вероятно, можно считать, что третий приступ депрессии прошел окончательно.       

***

      С каждым новым переездом Йи приходится заново разнюхивать, где может зарабатывать такой, как он. Сейчас он работает там, где важна скорость реакции и вообще быстрота действий, где можно в любой момент отлучиться (даже Хозяйка Минна знает о роде его деятельности только полуправду), где он никому не причинит вреда (а заодно, раз этим занимается он, его по случайности не причинят и другие), где он приносит пользу, но не вмешивается в жизнь людей недопустимым образом, и где его навыки оплачиваются высоко. Настолько, чтобы всем казалось, будто он и вправду может позволить себе немаленький дом, ежедневные посылки из разных лабораторий и обслуживание не самого старого (хоть теперь уже и не слишком узнаваемого) имперского корабля. Иными словами, он шеф-повар в Ресторане ядовитых блюд.       Это только название, конечно — ядовитых, и всякие клешни гремучих крабов подаются в «Дорогом удовольствии» лишь тогда, когда за нож берется Йи. Вероятно, он единственный повар во вселенной, чей процент неудачных случайностей гарантированно равен нулю. Поразительно, как много находится желающих отведать экстравагантные деликатесы без сопряженного с этим риска.       Итак, Йи на кухне за стеной: предает огню несчастную ядовитую живность и растительность. А Ясуо здесь. Играет, прислонившись спиной к Гордости Ресторана Номер Два, а именно контрабасовой тубе, настолько огромной, что держат ее специальные крепления, а Гордость Ресторана Номер Три вынуждена топтаться на деревянном постаменте, чтобы доставать губами до мундштука. Ясуо в очередной раз радуется тому, что из всех инструментов ему когда-то понравился удобный.       (Кстати, а где Гордость Ресторана Номер Один? Так на кухне за стеной же).       Партия духовых заканчивается, и проворные пальчики мисс Септимы гарцуют на клавиатуре вырвиглазно-малинового пианино. Ясуо хищно улыбается посетителям и откладывает флейту. Официант выставляет на ближайший к Ясуо столик тарелки с пагодами и хризантемами авторства Йи. Девчонка за столиком выпаливает слова благодарности и торопливо отгребает тарелки в сторону. Ясуо изучает ее уже пару секунд — она наконец-то встречается с ним взглядом и стремительно краснеет.       Он же оборачивается, демонстративно задумчиво созерцает бокал на крышке пианино — и вдруг хватает его и подбрасывает так, что бокал долго крутится в воздухе, прежде чем упасть. Приземляется он, разумеется, на кончик выхваченного из-за пианино бутафорского меча.       — Кто нальет ветерану войны? — театрально вопрошает Ясуо, приближаясь к первым столикам.       Оживляются несколько человек.       — А почему бы ветерану не выпить со мной? — Заказчица пагод с хризантемами явно храбрится, разыгрывает уверенность, которой на самом деле нет.       Ясуо хмыкает и завершает внезапный прыжок грациозной посадкой задницей прямо между шедеврами Йи и бутылкой вина. Бокал на кончике меча вздрагивает лишь чуть.       — Как можно отказать такой милой леди!       Она наливает ему почти до краев. Вот черт! нашла где проявить щедрость! Ясуо раздумывает секунду, как бы теперь приблизить в пространстве ее угощение и свой рот, причем сделать это таким образом, чтобы зрители не остались разочарованы. Ударница подмигивает и выдает напряженную дробь. О, если была надежда, что кто-то случайно пропустит его вероятный позор, то теперь ее нет, прекрасно.       Ясуо пялится на бокал как бы в страхе. Старый прием: если пугаешься, что номер не удастся, не прячь испуг. Сделай его еще более наглядным, выпуклым — и все подумают, что это актерская игра.       Но игра-то это лишь отчасти.       Помедлив секунду, он подбрасывает бокал — либо получится, либо не получится — и... подпрыгивает. И на лету хватает ртом выплеснувшийся глоток. Если подкараулить жидкость вовремя, она не успеет даже полностью потерять форму бокала, и, фух, Ясуо это удается. Под звуки джазовых фанфар он ловит ополовиненный бокал и с поклоном оставляет на столике.       Несколько человек хлопают в ладоши.       Музыка успокаивается, Ясуо отходит к стойке и делает знак бармену. Солли Вайд открывает и высоко подбрасывает три бутылки, и Ясуо мечом направляет струи так, чтобы заполнить выстроенные в ряд коктейльные стаканчики. Ждет, пока Солли дольет и добросает туда всякой ерунды, подхватывает один (естественно, кончиком меча) и несет на прежний столик.       — Я тебя тут не в первый раз вижу, — улыбаясь, говорит он негромко, чтобы было слышно только двоим.       — А?.. Да тут просто хорошее местечко. — Ему начинают многословно объяснять, почему так здорово проводить время именно в «Дорогом удовольствии». «За одним и тем же столиком, — добавляет про себя Ясуо, — в те дни, когда я прихожу дудеть и размахивать Игрушкой».       Может, это и глупо, но даже у бутафорского меча есть имя. Это меч Ясуо, в конце концов, каким бы он ни был. Пусть и не заточенный, зато отбалансированный, иначе орудовать им оказалось бы попросту невозможно. И разве меч виноват, что создан для развлечений.       Ясуо усаживается на стол прямо перед девчонкой и резко подается вперед. Стаканчик на кончике меча — это единственное, что разделяет их губы.       Да ладно. Нет, серьезно... Серьезно? Даже мне отсюда слышно, как у тебя сердечко застучало.       Карие глаза распахиваются широко-широко. В ответ она протягивает ему недопитый бокал.       — Кстати, а... Кхм... Я... Кажется, заказала слишком много, а музыканты справляются без вас... Эм, то есть, б-без флейты звучит не так красиво, но никто не жалуется... О-о бо-оже. Просто... Хотите перекусить?       — Как тебя зовут? — улыбается Ясуо.       Нервная улыбка:       — Гладия.       — Гладия... Как меч и как цветок. Красивое имя.       — А вас Дейтон.       — Хм, а ты неплохо осведомлена. — На самом деле Солли уже рассказывал, что «тут кое-кто им интересовался».       — Гладия... Я хочу тебе кое-что сказать. — Он отпивает. Кстати, неплохое вино, и теперь можно оценить его по достоинству.       — Тогда я вся внимание. — Она такая сосредоточенная.       — Гладия... Я гожусь в отцы отцу твоего отца.       Девчонка вздыхает и прячет лицо в ладонях.       — Так вот что вы хотели сказать... А я... Да ладно. Какая разница. — Снова поднимает на него глаза. — В смысле, в самом деле, какая разница. Раз уж вы догадались... — Теперь в ее голосе действительно звучит уверенность. И искренность. — Если вы кому-то нравитесь, то какое это имеет значение. Тем более вы. Вы как будто и не старели вовсе. Люди так в двадцать не двигаются.       Хах, крошка, это ты не видела, как я скакал в двадцать...       — А-а-а, — понимающе тянет Ясуо, — ты из тех, кого привлекают мальчики постарше. Возраст тебя, значит, не смущает. Тогда должно смутить то, что я гей.       Гладия краснеет Очень Заметно и смотрит на него Очень Изучающе. Что-то в лице Ясуо подталкивает ее ответить. Может, она как-то чувствует, что он ее не осуждает.       — Знаете... Многие люди делают разные вещи. И в современном мире есть много возможностей...       Ясуо прыскает, глядя на нее с изумлением:       — Бог мой, ты даже о таком думаешь... Хоть что-нибудь способно тебя отпугнуть? У меня есть любовник, и тебе пришлось бы стать третьей?       Гладии не хватает нахрапа смотреть ему в глаза и теперь, но в том, как неумолимо поднимаются уголки губ, читается явно не испуг.       Ясуо качает головой и отстраняется.       — Прости. Зря я тебя дразню. Черт, и вправду схожу с ума... Все равно нет никакой разницы, ребенок или любовница.       Тут изумлена уже она. Ясуо соображает, как она, наверное, поняла его неуместное откровение.       — Ха-ха-ха-ха, ну тогда можешь считать меня педофилом!.. Шучу. А если серьезно, то желаю тебе побыстрее выбросить меня из головы. Может быть, влюбиться в кого-то другого, если захочешь. Или заняться чем-нибудь интересным. Ты привлекательная, смелая и честная девушка, и это значит, что ты уже выиграла в лотерее человеческих жизней. А я, к сожалению, не могу пообещать тебе быть даже другом. Хотел бы, но никто на самом деле не знает, что принесет следующий день. Мне жаль, но ответить на твои чувства я не могу. Это просто невозможно. Я бы посоветовал тебе не приходить сюда и не травить душу, но разве кто-нибудь когда-нибудь слушал такие советы?       Ясуо отвлекает появление в зале Хозяюшки Минны. Пару часов назад, когда они здоровались, Минна была в повседневной кофте, а теперь — во всеоружии, точнее, в обтягивающем длинном черном платье с выразительным псевдодекольте. Руки у нее спрятаны за спиной, но Ясуо уже видит, что там.       А там медный треугольник, и Минна, игриво-виновато пожав плечами, достает его и извлекает из этого ударного музыкального инструмента громкий «трен-н-н-н-нь».       Из разных мест слышатся возгласы негодования.       — Ну уж простите, зайчики, — очаровательно улыбается она, посылая одному особо негодующему клиенту воздушный поцелуй. — Вы знаете правила. Прямо сейчас у нас в меню Внезапная Катастрофа. Шеф-повару надо отлучиться, чтобы спасти парочку планет.       — Наглая ложь, — тихо ухмыляется Ясуо. — Всего одну. И то не ее, а спутники.       — Не ваш день, что поделать! Но мы утешим вас нашей Фирменной Выпивкой! Со вкусом крови и стали, мои кровожадные зайки.       Местное вино не очень-то похоже на вкус крови и стали, а Игрушка — на боевой меч, но Ясуо, тем не менее, спрыгивает со стола и принимает красивую позу, чтобы посетители могли оценить, какое счастье внезапно свалилось им на головы.       

***

      — Да, не вовремя. И раз ему пришлось уйти, значит, вернется еще не скоро, — заключает Ясуо. — Но знаешь что... я могу слетать прямо сейчас, один.       — Вы так быштро решилишь учаштвовачь?       — Ну... Мы говорим про СГ-16. Завтра может быть поздно. Не сомневайся, дело несложное.       — Я и не шомневаюшь. — Минна аккуратно, кисточкой, обновляет помаду. — Но вше-таки шпрошу еще раш. — Макияж готов. Она сжимает и разжимает губы. — Так вот, позволь спросить. Дейтон, это небезопасно. Ты понимаешь? Ты готов участвовать? Может, все-таки лучше дождаться Йи?       — Хочу, готов и, уверяю тебя, справлюсь быстро. Одна нога здесь, другая там. — Он и в самом деле так считает. В конце концов, не в такой уж он и плохой форме. Для своих лет. Спасибо частым тренировкам. Или гормонам, которыми ежедневно начиняет его Йи.       — Что ж, ну хорошо... — Из косметички она достает складное зеркальце и кладет перед Ясуо. — Как будто я собираюсь возражать. Не открывай, просто жми на кнопку открывания, долго жми. Кстати, как у Здоровяка дела?       — Отлично. У него готово почти все, чего вы ждете.       Ясуо следует инструкции, и вскоре над зеркальцем появляется голограмма кого-то в защитном костюме и шлеме, о ком прежде ему приходилось лишь слышать. Спустя несколько секунд голограмма оживает и приветственно машет ему рукой.              — ...свяжитесь с нами, когда нужно будет вас встретить, хорошо? — просят его напоследок. — И, прошу вас, Дейтон, не называйте меня полковником.       Минна просто его крепко обнимает. Ясуо не сообщает ей, что макияж теперь придется поправлять заново.       

***

      Лестница. Первый этаж.       В корзине Тени нет. Ясуо находит его в тренажерном зале: сам перед уходом оставил дверь открытой, чтобы проветрить.       — Эй, парень! Это тебе перекус. — Он оставляет миску у корзинки и заходит внутрь, чтобы погладить пса. — А покормлю я тебя сегодня попозже, уж не обессудь. Захочешь сходить погулять — твою дверку я закрепил.       Глаза у Тени слезятся, несмотря на все лекарства. Неудивительно. Ему почти сорок. Наверное, пес все-таки скончается раньше, чем Ясуо.       Он осматривает зал.       Все в порядке. Индикаторы на тренажере Йи режут полумрак изумрудными лезвиями.       Тренажер Йи собирал сам. И Ясуо считает этот аппарат скорее памяткой, напоминанием о несовершенстве, символическим могильным камнем, чем настоящей машиной для тренировок.       Скорость телепортации абсолютов всегда одинакова, и это видится Ясуо весьма логичным, поскольку в противном случае в какой-нибудь дальний угол вселенной можно было бы и не успеть. Однако постоянная скорость — палка о двух концах. Тренажер Йи управляется обычным электронным компьютером, и... скорости электричества хватает, чтобы Йи проиграл движущимся лазерным указкам. Если выкрутить регулятор до максимума, то чувствительный к красному свету тренировочный костюм окажется исхлестан светящимися следами. Они угаснут за несколько секунд, и костюм можно будет использовать снова.       Но ни от костюма, ни от тренажера нет смысла. Йи никогда не натренируется перемещаться быстрее. Могильный камень годен лишь на то, чтобы напоминать о пределе возможностей.              — Тебе бы надо перекусить. И поспать. И вообще неплохо бы отдохнуть... в любом смысле. — Ясуо говорит это, предусмотрительно дождавшись, пока Мальфит не закончит с закреплением миниатюрной красной капсулы. Красные, помнит Ясуо, традиционно используются для одного из компонентов взрывчатой смеси, но поскольку зрение у Здоровяка черно-белое, разобраться в своих поделках может только он сам.       Вообще мало кто может разобраться во внутренностях аустгетской гранаты. Она, начиненная быстро распадающимися белками, удивительно смертоносна для людей и при этом безвредна для остальной природы, но, если у вас по какой-то причине нет имперского оружейного завода, собирается вручную. И это долгий, очень долгий, и нудный, очень нудный, и кропотливый, очень кропотливый процесс.       — Тс-с-с.       Мальфиту явно неохота отвлекаться, и он подцепляет пинцетом капсулу оранжевую.       Но, чуть повернув голову, замечает тарелку булочек с джемом.       — Ха-ха, — изрекает он. — Давай.       Поразительно, как легко обрадовать это прекраснодушное существо.       — Там Минна просила закончить с гранатами побыстрее. Оплату ей уже передали.       Сняв перчатку, Мальфит забрасывает булочку в рот и коротко кивает. А потом смотрит на пояс, обхватывающий талию Ясуо. Там висит лазерный меч.       — Песнь, — тыкает пальцем Мальфит.       — Ты заметил... Ну, так даже лучше. Вообще говоря, дружище, я тебя хотел кое о чем попросить.       Гора камня глядит вопросительно, а Ясуо собирается с мыслями.       — Я тут решил долететь до Гвено, поэтому и взял Песнь. Но хотелось бы перестраховаться. В общем, не одолжишь ли ты мне пару гранат? Я понимаю, ты не любишь продавать их даже за деньги, и, тем более, сроки поджимают, но я постараюсь вернуть их в целости и невредимости. Сегодня же вечером. Фактически, это ради душевного равновесия.       Мальфит раздумывает, перемалывая булочки мощными челюстями.       — Полечу с тобой, — наконец сообщает он.       Ясуо против воли расплывается в улыбке.       — Ох, Здоровяк... Дружище.. Я тебе чертовски благодарен, но... не стоит. Займи лучше чем-нибудь Йи, если он вернется пораньше. Просто хочется побродить одному. Одолжи лучше пару гранат, а?       — Капитан, — в голосе Мальфита чувствуется досада, — ты же знаешь.       Ясуо вздыхает и отвечает как можно убедительнее:       — Да, да, но почти наверняка я верну их нетрону...       — Что тебе я дам что-то гораздо лучше.       Мальфит отворачивается.       — А?..       Ясуо наблюдает, как тот подходит к металлическому шкафу с плохо выправленной вмятиной сбоку и осторожно, будто бы с благоговением, открывает створки. Одну обычно заедает, но что это для Мальфита. По сравнению с ним даже шкаф кажется миниатюрным. И Ясуо знает, что в нем хранится.       — Здоровяк... — Он трогает его за плечо. — Эй...       — Ты долго ждал. — Мальфит с нежностью достает «Скелетницу». — Она тоже. Пусть развлечется. Хорошая ракетница. Я все доделал. Пулемет, — показывает он дополнительный ствол. — Ослепитель. Выжигатель. Этот курок не нажимай.       Его Ясуо на «Скелетнице» и не помнит.       — Хорошо. А что случится?       — Снесет голову, как Джинкс, — объясняет Мальфит.                     Только сейчас Ясуо вспоминает, как летали руки по пульту навигации. Надо же, столько лет прошло, а он помнит все до единой команды.       «Светоносец» вырывается из бетонного ангара на волю.       Заправить его один раз под завязку — это бюджет средней демаксийской колонии. Страстное увлечение Мальфита такого бы не покрыло. Но что покрывает, так это труд тысяч людей. Десятков, сотен тысяч мертвых людей, которым это уже не нужно. Цивилизации гибнут так легко.       А Йи смотрит.       Смотрит и помнит каждую смерть.       Ясуо тех смертей не видел. Только тысячелетние следы и обломки, по которым с трудом можно что-то реконструировать. Бывают времена, когда Ясуо не стесняется забирать то, что уже никому не нужно. Никому, причем долго. Показывая ему сокровища мертвых миров, Йи приводил «Светоносец» лишь туда, где тысячи лет не жило ничего разумного. Где контуры некогда развитой жизни лишь смутно угадываются под силуэтами постапокалиптической природы.       

***

      В последнее время Йи все оставляет Ясуо прискорбно надолго, но в этот раз удалось обернуться в несколько имперских часов. В спальне Ясуо нет. Йи проверяет его местоположение и внезапно обнаруживает в рубке «Светоносца»: сидит там, закинув ноги на пульт управления. На лице у него написано подлинное самодовольство, и он насвистывает ту мелодию, что играл сегодня в «Дорогом удовольствии», и крутит в руке Песнь. Через плечо у него перевешена ракетница Джинкс, и ее само по себе наличие где-то за пределами подвала — признак достаточно тревожащий, чтобы Йи не медля переместился прямо туда. Однако если верить панели навигации, «Светоносец» летит к дому (и от Гвено), следовательно, в непосредственном участии Йи смысла уже нет.       Помимо того, к панели навигации прикреплена бумажная записка. «Покорми Тень», — написано сверху почерком Ясуо. «Люблю», — приписано снизу. Сегодняшнее число по истуанскому календарю.       Йи не может не отдавать себе отчета, что собаке действительно время поесть.       Он оглядывает спальню, надеясь по следам понять, что могло побудить Ясуо отправиться к спутникам Гвено. И находит на кровати бумажную записку с его почерком. «И Мальфита. Люблю». Дата.       Именно это и означает выражение «пронзить сердце стрелой». Золотой, коли уж говорить о Ясуо, но от того не менее болезненной.       Еще перед вылетом Ясуо понимал, что сперва Йи проверит, где он, и только потом осмотрится в комнате.       Йи бережно поднимает записку и, прижимая к груди, спускается в свою половину подвала. Там он, поприветствовав Мальфита, обрабатывает бумагу стабилизирующим раствором. К сейфу подходит как раз тогда, когда раствор успевает подсохнуть.       Пароля нет. Сейф всего лишь обозначает, что внутри хранится нечто такое, что Йи всем сердцем желает сберечь. Он убирает записку в шкатулку и приглаживает, прежде чем закрыть крышку. Шкатулка объемная и заполнена почти доверху.       

***

      — Расскажешь, где ты был, любовь моя? Извини, я был слишком занят и не мог за тобой присмотреть.       — Выгуливал пушку Джинкс, — ухмыляется Ясуо. — Мальфит считает, что она засиделась на одном месте.       — Пушка? Ясуо...       Тот спокойно целует Йи в лоб:       — Я никого не убил.       — О, я и не...       — И не покалечил. И даже не сделал ничего аморального. У тебя воистину есть повод мной гордиться.       — Нет-нет, я не... — Он как будто вздыхает. — Кстати, что это за курок? Я не спрашивал Мальфита.       — Оу. Э-э, ты не поверишь. Он, кажется, превратил ошибку, которая убила Джинкс, в отдельный механизм, и теперь это часть ракетницы. Кхэм. Лучше посмотри по каютам.       Йи чуть хмурится, но соглашается оставить Ясуо без своего общества еще на некоторое время.       А когда он возвращается в рубку, лицо у него такое, что Ясуо не выдерживает и громко хохочет.       — Не беспокойся, я не сошел с ума и не крал ни у кого детей! Ты меня в этом заподозрил? Признайся!       — Нет, разумеется. — Выражение лица меняется. — Я как никто осведомлен и о твоем психическом благополучии, и о нравственности. Но что ты будешь с ними делать?       — Я? — размышляет Ясуо. — Понятия не имею. Может, придется покормить, хотя меня просили ничем их не кормить, пока не привезу. Напоить надо, кажется. И многие еще в том возрасте, когда меняют пеленки. Видишь, я весьма подкован. Могу снабдить тебя огромным количеством культурных сведений.       Йи аккуратно кладет руку ему на плечо и серьезно смотрит в глаза.       — Ясуо... Тебе помочь? И кто сказал, что их не надо кормить?       Рука прохладная. Ясуо накрывает ее своей и гладит. И прижимается щекой. И ухитряется поцеловать.       — Это дети-сироты, оставшиеся на спутниках. Думаю, я кое-что должен тебе рассказать... Ты помнишь, что Минна Вайд происходит родом с Аурона.       — Да. Аурон долгое время добивается независимости от Демаксии, и, к сожалению, каждый раз восстания там подавляются с особой жестокостью.       Ясуо глубоко кивает:       — Ты, как всегда, читаешь мои мысли. Именно это и имеет отношение к детям. Знаешь, она сильно переживает из-за восстаний на спутниках Гвено. Даже не потому, что они близко, а просто по-человечески переживает.       — Она довольно часто делится со мной своими мыслями по этому поводу.       — Вчера она мне рассказала, что некие ее друзья ищут семьи, куда можно было бы пристроить сирот с Гвено. Таких семей подобралось уже почти тридцать. — Мало кто заметил бы, но Йи слушает чуть более сосредоточенно, чем обычно. — Ты как раз был занят, — поясняет Ясуо. — Я не успел рассказать тебе раньше, и она, видимо, тоже.       — Понятно. И ты решил им помочь.       — Да... Решил привезти детей. Их нужно было только забрать.       — Забрать с СГ-16, я полагаю.       Ясуо улыбается в ответ: ты же понимаешь.       Йи понимает. И так стискивает его плечи, что становится по-настоящему больно, о чем Ясуо, естественно, не собирается распространяться. Йи почти обвивается вокруг него, голова, как обычно, на плече, и Ясуо встает, чтобы обоим было удобнее.       — Ясуо, — шепчет Йи, — Ясуо... Как, скажи мне, как? Как у тебя это получается? Раз за разом приносить спасение там, где я не вижу надежды.       — Ты и не должен ее там видеть, малыш. Иначе семерых абсолютов не хватило бы не то что на одну вселенную, а на одну столицу Демаксии. Нет, Йи, это ты раз за разом приносишь спасение. Я просто забрал детей, которых нашли и спрятали повстанцы. Их всего тридцать девять. А повстанцы остались на СГ-16.       — Ты спас вселенную, Ясуо, как никто из абсолютов был не способен. Ты открыл Врата Оры...       — Ну да, постоял рядом.       — Ты...       — Ох, Йи! Если бы ты с таким же усердием считал те случаи, когда спасаешь миры ты!       — Для этого я появился на свет. Но ты... Просто человек... Просто человек... И пылаешь огнем.       — Ерунда. Я вольный ветер. А ты просто не умеешь видеть во мне недостатки, потому что слишком сильно любишь. — Ясуо вздыхает и зарывает руку в холодные волосы. — Но на самом деле недостатков нет у тебя.       Уже второй раз за день лицо Йи омрачается гневом. Утром было многократно сильнее, но и теперь нельзя не заметить этих стиснутых челюстей. Ясуо ждет, не скажет ли Йи что-нибудь — нет. Тогда он продолжает сам.       — Потом появятся еще семьи. Друзья Минны организуют фонд для сирот со спутников Гвено. Знаешь, я собираюсь в нем поучаствовать.       — Ясуо...       — Ты тоже можешь.       Йи с какой-то растерянностью смотрит ему в глаза.       — Участвовать же можно по-разному. Например, ты можешь просто мне помогать. Тебе не обязательно сильно вмешиваться. Я думаю, ты сможешь найти там себе какое-нибудь занятие. Образно говоря, стать не хирургом, а поваром. Ха-ха, видишь, я все-таки умудрился обзавестись детьми!.. Но нет, на самом деле нет. Я не собираюсь никого из них растить. Может, мне интересно, как их назовут и чем они будут заниматься в будущем, но... главное — это фонд. В хороших руках такая структура может приносить много пользы. Йи... Пообещай мне одну вещь.       — Я сделаю все что могу для тебя, — отрешенно откликается Йи.       — Послушай. Фонды не умирают, как люди. Если он закроется — это не трагедия, откроется новый. А если повезет, он проработает очень, очень долго. И участвовать там можно как угодно. Каждому найдется дело. Или можно... Можно вообще не показываться на глаза, не знаю, анонимно подбрасывать деньги. Малыш. Давай договоримся. Этот фонд — там будет как бы часть меня.       — Ясуо... — Йи дрожит.       — Дай договорить... — Он обеими руками прижимает его голову к своему плечу. — Я тоже постараюсь, чтобы он все-таки появился. Почти уверен, что появится. Пообещай мне, что если ты почувствуешь, что тебе от этого станет легче, ты будешь продолжать ему понемногу помогать. И пока тебе это будет нужно, ты будешь как бы немного со мной. Обещаешь?              Под руками вдруг пустота.       Йи оседает на колени и обхватывает его ноги. Йи трясет.       Ясуо бросается на колени рядом с ним и пытается повернуть к себе его лицо.       Можно рыдать без слез и задыхаться без дыхания.       

***

      Домой они в этот день так и не попадают.       Наступил уже вечер, когда дети были переданы под крыло Минны («Как хорошо! Ты все-таки летал вместе с ним. А я так переживала!» — «Нет. Прости меня, Минна. Я освободился совсем недавно»), и Йи направил «Светоносец» к РТ-2278.       Самая близкая заброшенная планета, где давно не было ничего разумного. А потом появился Йи.       Ясуо созерцает через иллюминаторы результаты его здесь пребывания.       — Йи-и-и?.. Что это за здания?       — Один древний госпиталь. — Йи направляет корабль вниз. Эта бетонная площадка метрах в двухстах, понимает Ясуо, сооружена специально для «Светоносца». И посадка проходит безупречно.       С некой робостью держа руку Ясуо обеими своими, Йи двигается к многоэтажным постройкам и вводит его в курс дела. В голосе не до конца скрыта тревога.       — Ты не можешь попасть в големное рабство и говоришь, что даже если бы не я, все равно не допустил бы, чтобы кто-то имел над твоим телом такую власть, мог взломать его в любой момент, видел и слышал все, что видишь и слышишь ты. К тому же, использование голема подразумевает лишь неточное копирование мозга, который в какой-то момент все равно умертвляют, оставляя лишь новый. Ясуо, я клянусь, и, надеюсь, ты мне веришь, что я не помещал в голем никаких скрытых систем управления и никаких регистрирующих систем...       — Постой-постой, — доходит до Ясуо.       — Кроме того, я использую другую систему копирования. Да, к сожалению, минимум год тебе придется носить весьма неудобное приспособление, пока новая центральная нервная система не обучится у твоей нынешней и не запомнит все то же, что знает нынешняя, — но экзоскелет сводит этот дискомфорт к минимуму. Зато все время обучения твое сознание не прервется ни на миг. Я отключу его лишь потом, на время процесса трансплантации, и ощущения ничем не будут отличаться от обычной операции под общим наркозом. До того же я буду отключать твою исходную нервную систему микроскопическими частями, может быть, сотнями тысяч синапсов, и следить за тем, чтобы память обо всех произошедших и происходящих событиях полностью консолидировалась в новом. И я использовал супер-ДНК, поэтому новая нейронная система будет функционировать в разы дольше, хотя я не могу сказать точно на сколько...       — Малыш, черт тебя побери, ты соорудил тут медицинскую лабораторию... Чтобы сделать мне новое тело? Серьезно? Серьезно?       Йи наконец оборачивается к Ясуо, а тот пялится на него, как на вторые Врата Оры. Во взгляде Йи всё: долгие отлучки, постоянный страх, величайшая миссия, целая жизнь. И это невозможно высказать. Поэтому он вышептывает все в одном слове:       — Пожалуйста...       Ясуо все еще не может поверить. Ноги несут его вперед — он должен увидеть все своими глазами — и ему страшно.       — Я знал, что ты лучший во вселенной хирург и роботехник, — выпаливает он, — но мне не приходило в голову, что ты можешь забабахать передовую лабораторию.. из чего?       — Из того, что имелось на этой планете. — Йи не отстает ни на шаг.       — Как... Как ты смог все это сделать?.. Когда ты успел узнать столько всего? Ты же говорил, что големы — это безнадежная технология?       — Оровые, да. Если ты не хочешь за следующие двести лет сойти с ума, плюс прерывание сознания... Честно говоря, я кое-чему научился в имперских лабораториях...       Ясуо хохочет, влетая в здание, что было построено пару тысяч лет назад, а затем возвращено к жизни Йи:       — Да ты еще и промышленным шпионажем занимаешься!       — Я, я просто... В любом случае, за исключением Мальфита и, вероятно, Тени, я не собираюсь применять эту технологию больше ни на ком, кроме тебя. И ни одна корпорация даже не понесет никакого убытка, поскольку ты все равно категорически отказался пользоваться их продуктами. Нам нужно повернуть направо.       Ясуо следует за Йи по коридору до мощных дверей. Пальцы Йи — расплывчатое пятно — летают над клавиатурой замка, и в коде, наверное, не менее сотни цифр. Чтобы их набрать, у Йи уходит секунда.       Из всех увиденных пока что помещений это выглядит самым новым. Вообще говоря, настолько новым и прочным, насколько возможно. Все сияет гладкими панелями — за исключением лишь широкой стены по левую руку. Угол между нею и потолком чуть скошен зеркалом. Оно длинное, во всю нее длиной.       Многочисленные пульты и планшеты управления занимают от помещения половину, и, бросив на них взгляд, Ясуо понимает, что не запомнил бы все функции этой системы просто никогда. А Йи, надо полагать, создал ее почти с нуля вместе с кодом.       В центре установлена серебристая капсула, и в ее очертаниях есть нечто общее с той, что стоит дома. Ясуо наконец заглядывает внутрь через прозрачные вставки.       Йи ждет у него за спиной.       — Бог мой... Я был таким больше ста лет назад. А ты помнишь.       — Естественно, — шепчет.       Ведь это действительно его тело. Он думал, что забыл, но... оно как родное, до последней клеточки. Такое забыть невозможно. Разве что шрамов нет. Это тело Ясуо. Это он в двадцать-тридцать лет. Тот, кто бессчетные разы видел свое отражение в зеркале. Тот, кто прыгал так, что Гладии и не снилось.       — Знаешь, — Йи не выдерживает тишины, — сложнее всего было решить, как поступить со шрамами, с врожденными болезнями, со всем тем, от чего я хотел бы тебя избавить. Ведь это тело должно остаться твоим.       Кажется, Ясуо понимает, к чему он ведет:       — А ты не можешь лгать...       — Верно.       Какое-то время Ясуо пережидает, сдавливая ладонями переносицу.       — И какое решение ты в конце концов принял?       — Каждый раз принимал его отдельно.       Где-то автоматически включается какой-то двигатель. Под пальцами только холодное стекло, но слишком хочется почувствовать, схватить, чтобы удержать руки при себе.       — Нам ведь снова придется переехать...       — Я уговорил тебя перебраться на Истуан, — отвечает Йи глухо, — только затем, что от него легко добраться сюда.       — А? — Ясуо оборачивается. Йи прячет ладони за спиной, он нечеловечески серьезен. И еще ему словно бы больно. — Так ты уже тогда занимался всей этой системой... Сколько же лет у тебя ушло?       И Йи вдруг тянет обе руки к нему — но дотронуться не решается. Ясуо сам берет его за руку. Он опускает голову, и Ясуо смотрит озадаченно и тревожно. И тогда Йи выдавливает:       — Ясуо... Ясуо... Прости меня. Умоляю.       — Малыш-малыш-малыш! Ты чего! Йи! Ну-ка посмотри на меня. В чем дело? Что тебя так грызет? Ты обещал мне рассказать...       Йи закрывает лицо рукой, и Ясуо успевает заметить гримасу ненависти.       К самому себе.       Голоса Йи почти не слышно, и Ясуо обнимает его и прижимает к себе, как минимум чтобы не упустить чего-то по дурацкой случайности. Вместе с ним он садится на пол.       — Умоляю тебя... Или не прощай никогда, но, пожалуйста, только согласись, потому что иначе... Ясуо, Ясуо, я намного эгоистичнее, чем ты. Я умоляю тебя ради себя самого... Мне нет никакой разницы, если это жалко. Только согласись, согласись, потому что ты можешь умереть, а я... никак... не могу позволить тебе умереть. У тебя хватит мужества. Но у меня нет.       Ясуо сидит, обнимая и гладя его голову и прижимая его к себе. Он шепчет: «Йи, малыш, успокойся, успокойся, все будет хорошо, все будет, как ты хочешь. Тихо, тихо, не проваливайся, я невероятно тебе благодарен. Йи, ты же можешь провалиться, давай соберись... Ну ты же видел, как я обрадовался. Йи, детка, любовь моя, да что же у тебя такое... Все хорошо, все ведь хорошо...» — но Йи словно бы не слушает.       — Ясуо, — он обхватывает голову руками, вцепляется в волосы, — Ясуо, я ничего не понимаю... Я был каким-то... Я не представляю, как мог так думать. Почему... Как это было возможно... Как... — Кулаки, дрожа, переползают на затылок, как ползают танки. — Я же любил тебя с самого начала. Я не мог бы соврать. Если я любил тебя с самого начала, в самом деле, без всякого притворства и сомнений, то почему... Как так вышло... Как я мог так считать... Почему у меня нет сердца?..       — ...конечно, ты меня любил. И любишь сейчас. И я люблю тебя и всегда любил. Йи, надо взять себя в руки, ты еще можешь это сделать, если ты прямо сейчас постараешься, то сможешь удержаться и не провалиться. Давай, родной... Сосчитай до десяти и подумай о чем-нибудь другом. А потом расскажешь мне, до чего такого ты удумался...       — Пойми... Ясуо... Ясуо... Я ведь ду... думал, что смогу просто быть с тобой... до с... До смерти... До твоей смерти... А п-потом отпустить... Я ведь думал, что это... естественный... ход вещей... что ты можешь... умереть... Почему же я так думал... так долго... Как это случилось... Что я... что я... Не сказал тебе сра... сразу... Давно... когда только тебя полюбил... что ты не умрешь... как заставлял тебя... верить... что ты умрешь. Ясуо, Ясуо, как я мог — так мучить тебя... так дол-лго...       — ...все хорошо, черт тебя побери, ну же, все хорошо, конечно, ты так думал, я тоже так думал, и это совершенно нормально, только не проваливайся, бестолочь, давай, соберись! Как мы еще могли думать? Люди отличаются от абсолютов! Можешь так не думать, если не хочешь, можешь думать... Блядь... Малыш, малыш, послушай меня, приди в себя, не проваливайся... Ты собираешься меня тут оставить?..       Йи складывается пополам. Лоб вжимается в колени. Разобрать голос все сложнее, и Ясуо скорее угадывает обрывки. Там ничего нового.       Ясуо встряхивает его за плечи и четко произносит в самое ухо:       — Стоп. Сейчас же. Не вздумай. Я с тобой.       Возможно, от этих слов Йи и скручивает у него в руках.       Телесные ощущения он, наверное, так и не отключил.       И ладно бы просто.       Но ведь еще одна возвратная депрессия. Определенно.       Блядь.       Только самое поразительное.       Что Ясуо это все-таки застанет.       И будет рядом.       Такое возможно.       Такое возможно?..       Ожидаемым образом, как и во время приступов ужаса, который Ясуо называет депрессиями, сознание Йи угасает. Он один. Где-то там. Падает в бездну. И в самые худшие моменты по телу проходят волны. Каждые пятнадцать секунд. Ясуо смотрит.       Ясуо ждет.       Ждет.       И вдруг в зеркале вспыхивают изумрудные лезвия.       Это отражение, и поэтому буквы в светящейся надписи идут наоборот, но узнать свое имя и свой почерк Ясуо не составляет труда и так.       Он встает и огибает пульты, чтобы добраться до отразившейся в зеркале стены. Панель, на которой появилось его имя, на поверку оказывается скрытой дверью. Как только Ясуо к ней прикасается, надпись меняется.       «Позволь мне объяснить все более спокойно», — вывел когда-то Йи на запоминающем планшете, таком же умиротворяюще-бежевом, как поверхность двери.       Собственно говоря, его почерк не полностью копирует почерк Ясуо. Скорее, так Ясуо мог бы писать, заботься он о красоте и аккуратности каждой буквы. Но обычно ему наплевать. Даже записки для Йи он катает, как бог на душу положит. Йи помнит каждый вариант. Но сам писать как ляжет рука при всем желании не может. Абсолют на такое не способен. Размашистые остроугольные линии, что видит Ясуо, идеальны. Они безупречно ровны, все углы и все длины безукоризненны, и следовательно, когда Йи писал, ему было не до эстетики.       Ясуо трогает надпись снова.       «Я предполагаю, что сейчас ты на меня зол, и это справедливо».       «Я заслуживаю всего того, что ты хочешь сказать и сделать».       «Признаться честно, в глубине души я мечтаю о том, чтобы ты это сказал и сделал».       «Это не снимет с меня вины, но за этим кроется странное облегчение».       «Лишь за одним исключением».       «Если я еще могу тебя о чем-то просить, то отчаянно прошу».       «Пожалуйста, Ясуо, если ты не хочешь умирать, то не умирай».       «Это возможно. У тебя есть выбор».       «Если же хочешь, то я молю тебя подождать и подумать».       «Пожалуйста».       Ясуо на всякий случай стучит пальцем еще пару раз, но больше надпись не меняется.       Он толкает дверь.              В зале тут же включается приятный свет.       В этой не слишком большой комнате нет ни окон, ни приборов, ни мебели. Посередине аккуратно составлено несколько камней, достающих до груди; на них пачка быстродействующих успокоительных, бутылка воды и неприметный серый ящичек не более кулака. Когда Ясуо его видит, брови самопроизвольно ползут вверх.       Вторая записка выжжена прямо в камне. К концу текст аккуратно огибает вертикальную трещину.              «Ясуо, наверное, я должен был поговорить с тобой уже давно, и теперь тебе не пришлось бы читать эти запоздавшие признания, ожидая, пока не вернется мой рассудок. Я почти наверняка уверен, что тебе придется пережить этот неприятный эпизод, поскольку, представляя в деталях, как может развиваться наш разговор, я неизменно не могу удержаться и теряю сознание. Чтобы этого не случилось сейчас, позволь мне быть кратким.       Я бесконечно виновен в том, что не рассказал тебе об этой лаборатории, когда уговорил тебя переехать. Не рассказал, что обрел полную уверенность в том, что не смогу перенести твоей смерти, когда умерла Джинкс. Тогда же я понял, что тех сил, что я трачу на поиски решения, со всей очевидностью недостаточно. Прости меня за то, что меня так часто не было рядом. Это единственное, за что я определенно вправе просить у тебя прощения, потому что все остальные вопросы неизменно заводят меня в темный тупик.       До сегодняшнего дня ты жил с верой в то, что не так много времени спустя тебе предстоит умереть. Это худшее из всего, за что я несу ответственность. Самая неразрешимая для меня загадка — смог бы я придумать нечто лучшее, будь я сам человеком, будь у меня разум и сочувствие человека. Я уверен, что принял плохое решение, но все остальные, что пришли мне в голову, казались еще хуже.       Я помню, как обсуждал с тобой достоинства и недостатки разных несовершенных технологий, и всякий раз когда технология оказывалась несовершенной слишком, то есть просто-напросто всякий раз, ты переживал это почти неприемлемо болезненно. Однажды ты сказал, что проще всего тебе было бы о подобном просто не думать. Тогда тебе было шестьдесят четыре. Я был непростительно наивен и полагал, возможно, под влиянием тысяч лет нашего существования, что, вероятно, и не должен вмешиваться в естественный ход вещей и раз ни одну существующую технологию сохранения жизни ты не находишь удовлетворительной, то и мне остается лишь смириться с твоим выбором. К счастью, я не мог игнорировать того, что главной причиной твоего неприятия искусственно созданного тела являюсь я сам, возможность следить за мной.       Итак, я взял на себя смелость не тревожить тебя лишний раз. С того момента, когда я определил подходящую заброшенную планету, до сегодняшнего дня прошло тридцать пять лет. Возможно, тебе было бы проще, если бы ты знал, над чем я работаю, если бы мог принимать участие и влиять на результат. Возможно, наоборот, я сделал бы хуже, и тебе пришлось бы переживать разочарования и считать надежды неоправданными, что подкосило бы твое здоровье сильнее, чем знание о смертности. Ведь это далеко не первая моя попытка. Если ты захочешь, я покажу тебе те проекты, которые себя не оправдали.       Я не смог бы тебе солгать, спроси ты меня напрямую, где я отсутствую так подолгу. Поэтому я бесконечно тебе благодарен за то, что ты дал мне возможность не отвечать. Я не понимаю, как и почему так выходит, что ты так заботишься обо мне, обладая ограниченными возможностями человека, и я могу лишь принять твою заботу не понимая и надеяться, что твой огонь, которым я так бесстыдно позволяю себе согреваться, не сож»              Становится ясно, что эта вертикальная полоса — вовсе не трещина. Инструмент, которым наносился текст, резко и бесконтрольно съехал вниз, будто тот, кто делал эту надпись, вдруг не смог его больше держать и упал.       Ясуо тянется к таблеткам. Подносит открытый блистер ко рту, но движение слишком неловкое, и горький кругляшок выпадает на пол. Он открывает вторую. Наклоняться или садиться он сейчас не рискнет. Запивает.       Если бы можно было выпить еще одну, чтобы действовало быстрее.              Строка ниже безупречно ровна, отнесена от предыдущей на то же расстояние, что и прежние, и отступ в ее начале равен всем прочим.       «Ясуо, я приму любое твое решение. Однако если мои просьбы могут повлиять на него хотя бы самую малость, я умоляю тебя: дай мне согласие сохранить тебе жизнь, перенеси эти дискомфортные месяцы. Уверяю, тебе не придется разочароваться. Я проверил все столько раз, что сам уверен в результате.       Если ты зол, прошу тебя, сначала успокойся. Потом ты воскресишь эту злость, если захочешь, и я не буду тебя останавливать. Ты можешь быть задет тем, что я так долго что-то от тебя скрывал, и беспокоиться, не даст ли этот приступ в будущем начало другим депрессиям. В первом я виновен, но второму, прошу тебя, не придавай слишком много значения. Если это цена, которую я должен заплатить за твою жизнь, то она до смешного мала. Прошу тебя, сейчас прими решение по возможности спокойно и обдуманно. Если хочешь, в этой комнате ты можешь выпустить пар».       Опираясь на камень, Ясуо открывает серый ящик из уникального, почти бесценного изолирующего материала. Как только нарушается герметичность, на него фонит орой.       В обращении с этой материей он не достиг мастерства, тем не менее скромный слиток и пять камней в руках Ясуо — оружие многократно более страшное, нежели Песнь.              Йи вздрагивает. Но больше не двигается никак. Не шевелит ни пальцем. Не поворачивает головы. Не открывает глаза.       — Ясуо? — тревожно зовет он.       — Мгм, — сообщает Ясуо сверху.       — Ясуо...       Тот ждет, что у Йи на уме.       — ...Пожалуйста, скажи, что ты согласен.       Вздохнув, Ясуо обеими руками берет его за уши и поворачивает голову к ближайшей поверхности, то есть к стенке капсулы. Йи ожидаемо не противится и от удивления открывает наконец глаза. На стенке крупные буквы: «ДА».       Йи стискивает его колени и, прижимаясь головой к животу, то ли стонет, то ли тихо кричит. Ясуо быстро гладит его, крепко прижимает другой рукой, целует, как будто торопливо проверяя губами, цел ли он, везде ли.       Йи — камень, и ничто не сдвинет с места хотя бы его руку, потому что он слишком боится сейчас своих движений. Он не может заплакать от облегчения. Не может расслабиться и бесконтрольно упасть. Не может обнять Ясуо с той силой, с какой хотел бы.       — Боги... Йи... — шепчет Ясуо.       Тот будто бы прокашливается всхлипом.       — Ясуо... Ты можешь обращаться к богам... А я только к тебе...       — Я тебя не виню, — торопливо сообщает Ясуо.       Если это возможно, Йи каменеет еще больше.       Ясуо ждет.       И смотрит на него.       И ждет.       Но ждать слишком долго смысла нет. Если Йи не отреагировал сразу, то дождаться можно до конца времен.       — Малыш, иди сюда. Обними меня.       Он поднимается неуверенно. Отпускает Ясуо, опирается на руки, встает. В последнюю очередь поднимает голову.       Словом «да» исписаны все стены и потолок, и лабораторное помещение абсурдно блестит гламуром, потому что в отсутствие иных средств писать Ясуо пришлось орой.       — Ты... — Йи набрасывается на него объятием, сжимает его руки у своей груди, никак не может успокоиться, словно бы ищет, как бы еще его обнять, и человеческое тело Ясуо мотается туда-сюда от этих неистовых движений.       — У меня с тобой инфаркт прямо сейчас случится, — протестует он, когда сила Йи впечатляет его неуместно явно, и тот сразу поднимает голову и машинально осматривает его целиком.       — Не шути так, прошу тебя. Я не могу отпустить тебя и не могу слышать таких шуток. Я не могу тебя потерять. Это просто за пределами моих возможностей.       — Значит, придется тебе кудахтать надо мной еще этот год...       Йи как будто находит что-то в его взгляде и постепенно успокаивается, осторожно кладет ему руку под затылок.       — Спасибо тебе. Спасибо, любовь моя. То, что ты со мной, это для меня... всё. Я говорил тебе, что я эгоистичен. Я не просто так говорил, что ты лучше меня... А ты... ответил мне, что это была моя самая глупая мысль. — Он качает головой.       — Вообще твоя самая глупая мысль, — исправляется Ясуо, — это что я тебе в чем-то откажу. Но, конечно, винить себя в какой-то чертовщине на ровном месте — это второе по глупости.       

***

      В дом, который скоро придется оставить, они попадают на следующий истуанский день.       В спальне на кровати лежит лист бумаги с ответом. Почерком Ясуо выведено (и буквы наклонены чуть под разными, но точно выверенными углами, что создает некую художественность): «Покормил. Люблю». Вчерашнее число.