Черное с золотом

Осень пришла прозрачная, хрустальная, и сам воздух на пике Цинцзин будто звенел. И все вокруг дышало покоем, и хозяин пика пребывал в покое также. Он должен был пребывать в покое. Желтый лист на черном камне был такой мелочью. Разве такие мелочи способны лишить равновесия того, кто идет по пути самосовершенствования? Парадное одеяние главы Юэ, черное, как ночное небо, было расшито золотом. Сложный узор стелился по кромке рукавов, по подолу и полам ханьфу, забирался на воротник и оттуда спускался на спину, расцветая на лопатках — деревом? кустом роз? клубком змей? Хозяин пика Цинцзин смотрел в эту спину… Шэнь Цзю смотрел в эту спину и не мог отвести взгляда. Юэ Цинъюань стоял как скала на защите своего ордена. Трудно представить, кто мог бы быть лучшим главой, чем он. Юэ Цинъюань был сама надежность, сама непоколебимость. Фальшивка, думал Шэнь Цинцю, презрительно кривя губы. Сплошная ложь. Хотя, возможно, он был не прав. Юэ Цинъюань, глава ордена Цанцюншань, несомненно, никогда не подведет свои Двенадцать пиков. Не отвернется, не оставит в беде. Будет защищать до последней капли крови. Юэ Ци, с другой стороны… Что ж, вероятно, Юэ Ци не оставлял за спиной ничего настолько ценного, за чем стоило бы возвращаться. От этих мыслей внутри все скрутило невыносимой болью. Не сдержавшись, он тихо зашипел сквозь зубы. — Шиди Шэнь? Все хорошо? — Юэ Цинъюань посмотрел на него через плечо. В его взгляде было беспокойство, но дозированное — ровно столько, сколько полагается “шиди Шэню”. Захотелось ударить его по лицу. — Главе не стоит беспокоиться, — медово отозвался Шэнь Цинцю. — Просто восхищаюсь, как же хорош шиди Лю в своих парадных одеяниях. Сразу видно человека благородного происхождения. Ведь выходца из низов как ни одень, хоть в какие расписные шелка, а все равно грязь не скроешь. Спина в черном, расшитая золотом, дрогнула и словно бы закаменела, и под сердцем Шэнь Цинцю стало сладко и больно одновременно. Не было у него оружия против Юэ Цинъюаня острее, чем слова. А ведь глава ордена мог бы ответить тем же. Мог бы вернуть оскорбление. Мог бы сказать — а ты сам-то разве не такой же босяк? Шэнь Цинцю на его месте так бы и поступил. Но Юэ Цинъюань смолчал, как и много раз до этого, и как он много раз смолчит впредь. А если бы Шэнь Цинцю ударил его — стерпел бы и удар. Да небось лезвие в живот, и то стерпел бы. Как же Шэнь Цинцю ненавидел его за это. Золотой узор на широком разлете лопаток дрогнул и поплыл перед глазами, и Шэнь Цинцю на мгновение с силой зажмурился. Но вычурный рисунок — листья? лезвия клинков? острия стрел? — стоял и перед закрытыми глазами. Когда он открыл глаза, Юэ Цинъюань уже уходил прочь, и расшитое одеяние стелилось за ним, а между ним и Шэнь Цинцю уже шли Лю Цингэ, Му Цинфан, кто-то еще из хозяев пиков… Шэнь Цинцю солгал — на самом деле Юэ Цинъюань был уместен, и парадное облачение на его плечах сидело как надо. В конце концов, это был Юэ Цинъюань, воспитанник пика Цюндин, ставший первым учеником и по праву получивший звание главы ордена. Он не имел ничего общего с братом Ци. Шэнь Цинцю развернул веер и скрыл за ним лицо. Ему не должно отставать от главы ордена и своих собратьев. В конце концов, он тоже больше не малыш Цзю. Желтый лист на черном камне остался, легко подрагивая в струях горного бриза. Одно дуновение посильнее — и его сметет, унесет, и кто знает, где он окажется в следующий раз. Желтый лист на черном камне остался, а Шэнь Цинцю ушел, легко ступая по узкой тропинке. Он не позволит ничтожным мелочам нарушать свое душевное спокойствие. Он мог бы заметить, что желтый лист тут и там испещрен алым, будто каплями крови. Но Шэнь Цинцю не заметил.