В миллионах других вселенных

— Выпьешь? — спрашиваешь ты. Неторопливо направляешься к своему бару, будто гостеприимный хозяин дома. Бешеный стук твоего хрупкого сердца мне слышно с другого конца твоих просторных покоев. Этот дом так похож на тебя: стекло и сталь, хрупкость и твёрдость. — Хочешь потянуть время? — спрашиваю я. Ты этого не признаешь, как не признал бы перед лицом врага всякий воин, но твой истинный ответ мне известен, и я всем сердцем желаю того же. В нынешней вселенной нашим с тобою желаниям суждено совпасть лишь в этой малости. — Нет, напугать, — отвечаешь ты, вскинув остро очерченный подбородок, но мне и c двадцати футов видно, как расширились зрачки в твоих больших глазах. — Не хочешь, уверен? А я выпью. Чаще всего ты предлагаешь виски, изредка — коньяк. В нынешней вселенной, значит, виски. Ты однажды рассказывал мне, что в первый раз попробовал его в восемь лет, под любопытным взглядом собственного отца. «Как сосульку проглотить», — усмехнулся ты. Мне больше нравится коньяк, это как проглотить пламя. Сиюминутная боль превосходно отвлекает от застарелых обид. Во всех вселенных тебя сильнее всего ранит холод, а меня — тепло. Рукоять скипетра обжигает мою ладонь. Камень Бесконечности, превращённый Другим из величайшего чуда мироздания в примитивное оружие контроля, почуял в твоих словах угрозу. Он велит этому Локи убить тебя, беззащитного, сию же секунду и подкрепляет ментальный импульс электрическим разрядом. Чтобы скрыть невольную гримасу боли, я разворачиваюсь к тебе спиной и отхожу к высокому окну. Своими высокомерными вертикалями твой город похож на столицу Асгарда. Во многих вселенных, где моя судьба счастливее, чем в нынешней, я мог часами любоваться этим видом, глядя, как солнце опускается за зубчатый горизонт, и ожидая тебя. Предвкушая, как засияют твои глаза оттого, что я вернулся раньше, чем обещал. Ни в одной из вселенных я не могу насытиться этим сиянием. А сейчас мне остаётся лишь растягивать жалкие секунды и спиной ощущать твой настороженный, пристальный взгляд. Напрягая остатки собственной воли, притаившиеся в самых глубоких водах разума — там, куда не достаёт парализующий свет Камня, — я отвлекаю его внимание и подсовываю идею: обратить тебя в такую же марионетку, в которую здешний Локи по глупости и тщеславию дал превратить себя сам, и заставить сражаться со Мстителями, о которых ты поведаешь мне через несколько секунд. Камень успокаивается, и скипетр ослабляет свою хватку. Я будто сам вижу, как слуга Таноса, держащий костлявой рукою другой конец моего поводка, одобрительно скалится. Хозяин будет им доволен. Ближайшие несколько часов. — Читаури уже близко, и этого ничто не изменит, — я поворачиваюсь к тебе со словами, подобающими завоевателю. — Чего мне бояться? Лишь того, что в этой вселенной я одержу победу. Но я уже знаю, что ты этого не допустишь. «Нельзя подчинить реку грубой силой, в неё нужно войти и покориться, и повелевать её течением», — так учила Фригг. Я покорился, и хотя повелевать космической энергией, что течет в Камне Разума, я не в силах, я могу держать глаза открытыми и впитывать всё то, что моё сознание, ставшее бесконечно малой, но всё же частью Бесконечности, способно в себя вместить. Миллионы, и миллионы, и миллионы моих жизней, будто капли воды в океане. И почти в каждой из этих капель рано ли, поздно ли я вижу тебя, Тони Старк. Сегодня был длинный день, и я уже успел увидеть, что в этой вселенной я проиграю. Я видел, что Таноса это задержит ненадолго, а здешний Локи уже не сможет этому помешать. Но я видел миллионы вселенных, которые ты починил. Так что я больше ничего не боюсь. Мне жаль лишь, что этот мир — не из тех, где я был бы счастлив рядом с тобою. — Мстителей, — отвечаешь ты. Продолжаешь говорить, а я любуюсь. Здешний Локи отвечает то, что дозволено отвечать, тянет время, а я — тот, кто ненадолго увидел все варианты его судеб, все его нити в многомерном полотне Вирда, — ловлю секунды близости. Прежде чем налить жидкость в бокал, ты медлишь. Вертишь в пальцах стеклянную пробку графина, встряхиваешь запястьями — в такт словам, и я отвожу глаза лишь на секунду, чтобы не заметить, как ты надеваешь свои умные браслеты. Знаешь, как я люблю смотреть на твои руки? Лучше этого — только чувствовать твои руки. Есть две вселенные, в которых ты через несколько секунд прижмёшь палец к моим губам, прекращая куртуазный обмен угрозами, и притянешь меня к себе, вжимая в себя, вплавляясь в меня... В одной из этих вселенных ты делаешь это потому, что ДЖАРВИСу нужно больше времени, чтобы подготовить к бою твою броню. В другой — потому что… как ты потом сказал? «Потому, что увидел в тебе озлобленного мальчишку с навязчивой идеей, которого нужно было вытолкнуть с гибельного пути на обочину, придумав что-нибудь контринтуитивное». В обеих версиях к прибытию читаури я сражался уже с тобою вместе. Кажется, в одной из них ты много лет потом называл меня королевой драмы, а в другой — вместе мы и погибли… Выходя из-за барной стойки, будто из ворот осаждаемой крепости, ты распрямляешь спину, желая казаться выше, но дергаются напряжённые плечи. Ты стоишь передо мной, готовый к битве, но всё ещё надеющийся на мир. Кубики льда в бокале тихонько звякают, выдавая дрожь твои рук, но взгляд твой проникает мне в самое сердце, так, что скипетр чует опасность и заставляет здешнего Локи готовиться к атаке. В миллионах более счастливых вселенных я вижу этот твой взгляд, когда ты впервые позволяешь мне увидеть тебя обнаженным. — Пойми, наконец, не будет трона, — говоришь ты. — Придёт твоя армия, пострадают люди, но ты не получишь ничего. Ты стоишь передо мной, готовый умереть, чтобы жили другие. Страх исчезает из твоих глаз, ты превращаешься в Железного Человека, заслоняющего мир своим смертным телом. Я направляю скипетр в твоё непобедимое сердце, а затем напрягаю всё своё существо, чтобы от злости, мелкой рябью идущей где-то там, на поверхности, не сломать твою шею. Одна из лучших моих жизней — на расстоянии вытянутой руки. Через несколько часов эта вселенная раздвоится, и ещё один Локи сбежит из-под стражи, завладев Тессерактом из-за счастливой неосторожности того Тони, каким ты станешь через десять земных лет. Тони из этого нового мира будет его искать, и Локи позволит себя найти. И увидит своего Тони однажды с седыми волосами — разумеется, через тысячу-другую лет, не раньше, лишь когда поседеет сам. Увидит, как постепенно его — твои — глаза посветлеют, будто выцветая от того, что ты слишком долго смотрел на звёзды издалека и вблизи. Увидит — увижу — как ты становишься неторопливым и тихим, как океан на большой глубине, там, куда никогда не доходит шторм. А в этой вселенной брат скоро заберёт утративший силу скипетр из моих ослабевших рук, приняв торжествующую улыбку на моём лице за браваду побеждённого, и перестав быть частью Бесконечности, я более не вспомню о тебе, разве что — как о смертном, который осмелился говорить со мною как с равным. Со мною — как с человеком, совершающим ошибки и всё ещё способным исправить их последствия. …Звук разбивающегося стекла оглушает. Есть вселенные, в которых твоя броня не успевала поймать тебя. Я видел, что сейчас — успеет, но я всё равно не могу сделать вдох, будто вокруг меня вдруг оказывается лишь ледяной космос. Вселенные, где ты умираешь первым, холодны настолько, что я чувствую этот пронизывающий холод даже в тех из них, где мне нет до тебя никакого дела. Луч света из твоих ладоней, ударяющий меня в грудь и сбивающий с ног, — самая нежная ласка в сравнении с ним.