Приказы и просьбы

Но я скажу тебе, что по-настоящему глупость — счесть её трупом и сдаться, пульса так и не нащупав.

— Данте? Впервые Вергилия была настолько в чём-то не уверена и выражала это открыто. Данте изменилась неуловимо, но изменилась. Любой другой (не)человек ничего бы не заметил, но Вергилия — не любой другой. Они делили одну плоть и кровь, были инь и ян, двумя частями когда-то по случайности расколотого единого целого. Если менялся кто-то из них, то следом должна была измениться и вторая, в другом случае это значило, что произошло нечто серьёзное. Данте криво улыбнулась, но в её переменчивых (Вергилия сравнивала цвет с водами холодных северных морей) глазах не было привычного тепла, ласковой нежности и готовности скрестить мечи в немом споре. — Мятежница. Данте нужно отдохнуть, она слишком вымоталась. Как и ты, — дух меча аккуратно отвела чёлку в сторону. «А Данте бы сдула», — рассеянно отметила Вергилия, постукивая указательным пальцем по притихшей в ножнах Ямато. — Разве Данте не поглотила тебя вместе с мечом Спарды? — Тебе ли не знать, что разделение души, как и добавление чего-то к ней, изменяет сознание. Наверняка ты до сих пор временами слышишь кроме Ямато ещё и Ви, Уризена, Нело… Это было правдой, в которой Вергилия не могла напрямую признаться даже самой себе. Спокойный тон никак не вязался с внешностью Данте — пускай за годы они и стали различаться куда сильнее, чем те же двадцать лет назад. И с удивлением Вергилия, переступив с ноги на ногу, отметила, что внизу живота заклубилось едва уловимое возбуждение и желание слышать приказы Мятежницы, а не деликатные просьбы Данте. Данте была уверена, что Вергилии не хватало того или той, кто бы нежил её каждую секунду их путешествия, прислушивался к пространным размышлениям и уважительно целовал кончики крепких пальцев, намертво вцепившихся в рукоять катаны. Но Мятежница видела её под другим углом и действовала соответственно. Ничего из этого не было плохим, но порой требовалась жёсткость, а не уступчивость. Вергилия закономерно ожидала от огненного меча ярости, гнева и запальчивости, но Мятежница походила на более спокойную старшую дочь Спарды, которая двигалась словно сталь и дышала в отличном от Данте ритме. А ещё Мятежница брала, что хотела, не размениваясь на любезности, и шла напролом в абсолютной тишине: она плавно шагнула навстречу и укусила Вергилию за нижнюю губу, оттягивая её вниз и обнажая чужие зубы, чтобы спустя миг ворваться раскалённым до состояния лавы языком в приоткрытый рот. Ладонь (не)Данте жадно легла на грудь Вергилии слева, пригреваясь змеёй и отведя плащ в сторону, пока вторая вцепилась в воротник, не давая и шанса сбежать. С тихим влажным звуком Мятежница отстранилась и припечатала: — Хватит самобичевания, Вергилия. Данте давным-давно заслужила сестру под боком, как и ты. Вы достойны покоя. Ты достойна покоя. — Я не… Не успев договорить, ей пришлось подхватить безвольно оседающую Данте подмышки, чтобы та не пропахала адскую землю носом. Даже в полузабытьи охотница на демонов удобно устроила свою голову на окаменевшем от напряжения плече Вергилии и что-то сонно и неразборчиво промурлыкала ей на ухо. Она подсознательно льнула к сестре, зная, что та всегда будет ей и защитой, и опорой, и любимой. И домом. Вергилия целомудренно поцеловала Данте в макушку и осторожно села, укладывая сестру себе на колени — прямо как в детстве, когда гиперактивная Данте уставала и сворачивалась клубочком, как котёнок, около или на Вергилии, перестав мешать тихому чтению в тени деревьев. С их прибытия в ад прошло уже много дней. И по ощущениям в человеческом мире мирно заканчивался июль.