только танцы и ты.

Если классрук в очередной раз швырял дневник с несколькими тройками за неделю на стол и начинал кричать, с пеной у рта спрашивая, о чём Музыченко вообще думает, если не об учёбе, то Юра точно мог сказать — о Даньке Поперечном. Про этого рыжего из 11 «Б» шептались чуть ли не все ребята из параллели старшеклассников — шутка ли, о таком, что Поперечный учудил, навряд ли забудешь. Только вот Юрка внезапно начал выискивать в толпе рыжую макушку не потому, что ему было интересно посмотреть на внезапно ставшего объектом обсуждений паренька, а потому что при виде Даньки пальцы начинали трястись и сердце делало мощный кульбит. Слишком красиво звучал смех Поперечного, и Музыченко, умирая от стыда, ошивался около кабинета «Б» класса, делая вид, что просто сидит на подоконнике. А на самом деле он вслушивался в каждый шумок, пытаясь уловить там голос Даньки, который травил шуточки знакомым. Музыченко от души завидовал Ильичу, который для Дани был почти что корешем. От раздражения он чуть ли не огрызался каждый раз, когда Прусикин упоминал Поперечного и то, как же они с ним хорошо поболтали— Юрка прямо кипел и скручивался в узел на подоконнике, пока Ильич смеялся и хлопал его по плечу в знак поддержки. А Музыченко ему обычно напоминал, что у него чёлка смешная и что Ирка, их одноклассница, на него с таким баребухом на лбу никогда не посмотрит. Ильич лишь глаза закатывал, пока Юра показывал язык, пытаясь досадить. Но никто по-настоящему не обижался — всё ведь в шутку было. — Я могу его на рыбалку с нами позвать, — предложил Прусикин, затачивая карандаш своим перочинным ножиком. Он очень гордился этой вещицей — как никак, купил на свои деньги, таскал Юрку с собой по всем рядам на базаре, чтобы купить действительно хороший. — Втроём поедем, или Кикера тоже позовём, а? — Да какая рыбалка, — пробурчал Юра, поджимая ноги под себя. — Там разговаривать нельзя, рыбу напугаем. — А ты его позовёшь червей накопать, и пойдёте до леса, от речки подальше. Погуляете, покажи ему ту полянку земляничную, — не унимался Илья, крутя карандаш в руках, чтобы посмотреть, как заточено. — Да ладно тебе, я его легко упрошу. — Не хочу я так, — Музыченко упёрся, словно баран своим лбом в плотно вбитую доску. — Неромантично как-то. — На романтику только девчонки клюют, — Прусикин сложил ножик и убрал в карман. — А мужики должны по-другому сближаться. — Ты как будто знаешь, — фыркнул Юра, устремляя взгляд в конец коридора. А там из-за поворота внезапно показался Поперечный вместе со своим дружком, смеющийся и довольный, победно сжимающий в руке пирожное с глазурью из столовой — видимо, урвал последнее, а это всегда праздник. Юра заёрзал на подоконнике, потому что путь Даньки лежал прямо к ним, точнее, мимо них, в другой конец коридора, но мимо них он бы прошёл. Так и случилось — поравнявшись с ними, Даня помахал им рукой, улыбнулся и поздоровался, пожал руку сначала Ильичу, а потом и Музыченко. Его друг с полусерьёзным-полуотстранённым лицом стоял рядом, а потом с важностью пожал руки, правда, молча. На этом всё и кончилось, и эти двое ушли дальше. — Вот Усачёв мымра, — Ильич сморщил нос и выпятил губы, корча рожу в спину парня, который вышагивал важные шаги рядом с Поперечным, так, будто шёл по красной дорожке. — Какой вальяжный, не здоровается. — Да ладно тебе, — Юра махнул рукой, не той, которую пожал Даня, а другой. — Серьёзный просто. Я слышал, он круглый отличник. — Потому что убеждать умеет. Ему бы в депутаты, — фыркнул Прусикин, снова доставая нож и начиная его складывать и раскладывать — это его успокаивало и отвлекало. Музыченко только вздохнул и покачал головой. Если верить слухам, желающих сходить на выпускной бал вместе с Поперечным было предостаточно, но Юрка был уверен, что он больше, чем кто-либо, имеет право пригласить Даньку и гулять с ним под ручку. Он точно был уверен в том, что все девчата, что мечтали быть приглашенными харизматичным рыжиком, хотели танцевать с Даней только из-за того, что он из-за своих шуток слыл весельчаком. Да и на самой вечеринке он, наверное, был бы предупредительно-вежливым, услужливым и милым, шутил бы шутки с бокалом газировки в руках, а это же мечта любой интеллигентной девочки — словно на бал аристократский попали, с таким-то элегантным партнёром. И сколько бы Юра не пыжился перед Прусикиным, позвать Даню на бал ему ну очень хотелось. Шутка ли — к этому почти все относились очень серьёзно, никто не хотел идти на бал с кем попало. Уж лучше вообще не идти, чем с кем-то, кого ты даже не знаешь. Так думало большинство ребят, и Юра был с ними солидарен. Но что-то ему подсказывало, что пригласить на танцы Поперечного — предел мечтаний. Не потому, что Даня весь такой недоступный и важный — наоборот, он всегда был приветлив и дружелюбен, будто раскрытая книжка с детскими сказками; Музыченко не думал, что он просто может подойти к нему и пригласить. Да и Поперечный может не согласиться — они же ни разу не общались. Правда, они пересеклись один раз, когда Юра со своей группой репетировал в актовом зале — их тогда попросили выступить на новогоднем мероприятии, и поэтому помещение предоставили в их распоряжение; Личадееву, как старосте класса, а значит, персоне, которой можно доверять, даже отдали ключ. И они по несколько часов подряд гоняли песни, без конца настраивая инструменты и бегая по всей сцене, бесясь и веселясь. Так было каждый день в течение двух недель, и никто им не мешал, пока внезапно дверь в актовый зал не приоткрылась и к ним неловко не попросились «посмотреть» ребята из параллели. Поперечный тоже был среди них, правда, стоял около двери, пока все сидели на скамейках. Эта ухмылочка зацепила Юрку ещё тогда, но он быстренько стряхнул наваждение — в конце концов, сверстники ждали от них небольшого концерта, что они и устроили, от чего весь первый этаж вместе с охранником и уборщицами встал на уши. А когда они закончили и все вместе поклонились, Поперечный хлопал громче всех — и это было лестно. Правда, только сейчас, когда Музыченко внезапно осознал, что от одного вида этого рыжего кружится голова. На импровизированном выступлении его это зацепило, но не в том смысле. А сейчас всё было по-другому. После инцидента в столовой вся старшая параллель и выше посмотрели на Поперечного иначе, совсем-совсем иными глазами — и Даня после своей выходки получил почётное место в школьном студсовете. Тогда были пресловутые школьные «выборы», и всё, что Поперечный сделал, чтобы привлечь внимание к своей кандидатуре — встал на стол, декламируя что-то громкое и вызывающее. Вся столовая хлопала стоя. Только никто особо ничего не понял, а Юра и подавно — его слишком захватили движения парнишки, его сосредоточенное лицо во время декламации, громкий, но приятный голос, и вот тогда сердце Музыченко по-настоящему ёкнуло. И, кажется, в него что-то кольнуло. Но скорее это было от того, что он в тот момент внезапно подавился яблоком. — Как думаешь, если я его приглашу, он согласится? — пробубнил Юрка, прислоняясь головой к стеклу. Ильич встрепенулся и повернул голову в его сторону. — Ну, просто мне кажется, что нет. — А ты его к стенке прижми, он не откажет, — заявил Прусикин, но встретив хмурый взгляд Юры, улыбнулся. — Да шучу я. Просто поговори. Не попробуешь — не узнаешь. — Не знаю, не знаю, — вздохнул Музыченко, соскальзывая с подоконника на пол. — Как-то страшно рисковать. — Кто не рискует — тот не пьёт, — поучительно произнёс Ильич, подняв указательный палец вверх, но его прервал звонок — большая перемена кончилась. Музыченко никогда не любил среду, потому что там стояла математика рядом с биологией, а ещё была химия, но ради физкультуры в конце можно было и потерпеть — конечно, он мог бы просто сбегать с этого урока, и физрук бы ему слова не сказал, но Юра этого не делал, по крайнем мере, последние полгода точно. Всё по той простой причине, что урок шёл сдвоенным вместе с 11 «Б», а там Поперечный — ради такого можно было потерпеть и побегать пару кругов, хотя всё, что Юра делал, это молча пускал слюни и вздыхал, краем глаза следя за объектом своего воздыхания, вместо того, чтобы подойти и перекинуться парой словечек. В спортзале все занимались по строгим указаниям, а когда была осень или весна, и было ещё тепло, все могли заниматься вообще всем, чем хотели. Поднимать гири или бросать мячик — без разницы. Но сегодня их распределили на кучки, кого-то отправили метать мячи, кого-то сдавать задолженные нормативы, а Юру отправили на гимнастику. Даня тоже попал в последнюю группу — по всяким «ласточкам» и «мостикам» у него были не очень крепкие тройки. — Так, ребятушки, разделяйтесь по парам и растягивайтесь, а я пойду за метателями смотреть, — объявил физрук, поглядывая на часы. — Приду скоро, так что не мухлюйте, — пригрозил он напоследок и ушёл, а все начали разделяться, ища знакомые лица. Юра огляделся, пытаясь кого-то найти в пару, но все уже разобрались, а Ильича не было — его отправили сдавать несданный ещё со второй четверти пресс. На Даню он даже не надеялся — тот точно будет с Усачёвым или с кем-то из его одноклассников. Да и что бы это дало? Музыченко только бы лишний раз опозорился — в спорте он был неплох, но сам по себе не идеален, и частенько косячил. Отвлёкшись, Юра упустил момент, когда кто-то подошёл к нему сзади и тронул его за плечо. Музыченко моментально обернулся, готовый обороняться, но это был просто Даня — от удивления Юра даже застыл. — Я вижу, нам обоим пары не досталось, — заметил Поперечный, бросая взгляд в сторону поля — сверстники уже копошились там. — Будем вместе тогда? — Конечно, — на автомате выпалил Юра и вдруг понял, что у их диалога немного не тот контекст, которого бы ему хотелось. — То есть, а Руслан где? — Ушёл ещё с истории, живот заболел, — Поперечный пожал плечами. — Так что я один. — Ну ладно, — успокоился Юра, и Даня, кивнув, пошёл на поле, а Музыченко направился за ним. Правда, успокоился Юра ненадолго — им ещё предстояло вместе поработать, а для него это означало максимальную неловкость. Конечно, всё, что им нужно было сделать, это разминку, плюс нужно было следить за тем, как партнёр выполняет упражнения, но Музыченко боялся, что начнёт пялиться. Да и Поперечный будет за ним следить. Страшно неловко. Юра благословил тот момент, когда из ниоткуда заявился преподаватель и разорвал напряжённый воздух, будто резким движением стянул натянутую простыню. — Так, гимнасты, разомнулись? — бодро спросил подошедший физрук с журналом в руках. — Метатели уже всё, так что теперь вы — у вас многие растяжку ещё с третьей четверти не сдали. А кому-то не помешало бы пересдать, — как бы между прочим заметил он. — Последний год, как никак, каждая оценочка на счету. — А я не сдавал, — шепнул Даня Юре на ухо, и тот вздрогнул от неожиданности. — А у меня трояк, — таким же шёпотом ответил Музыченко и тут же отпрянул, когда учитель вдруг посмотрел на них — он, как и все остальные преподаватели, разговоры на уроках не жаловал. А лишний раз злить учителей никому не нравилось — кто их знал, может, они занизят оценки за плохое поведение, как не глумись. — Так как вы по парам уже распределились, то по парам и будете сдавать — один сдаёт, а другой держит коленки, чтобы не сгибались. Видите разметку во-о-он там? — учитель указал на другой конец поля. — Там лежат три линеечки, вы уж распределитесь. Ивлеева, а ты у всех спросишь результаты и запишешь, оценочки я сам потом выставлю. А сейчас мне бежать надо. Смотрите у меня, чтобы всё честно было! — крикнул он напоследок, уже уходя и оставляя школьников растерянной кучкой. Их небольшая толпа со вздохом направилась в сторону «линеечек». — Боже, а я думал, что успешно отвертелся уже, — простонал Даня, пиная камушек. — Как же я ненавижу гимнастику, блядский чёрт её подери. — Я тоже, — согласился Юра, складывая руки в карманы. — Но придётся. — Придётся, — уныло отозвался Поперечный, совсем поникая. Так получилось, что они сдавали в предпоследней «партии» — из их пары Юра пошёл первым, ибо Дане уж совсем не хотелось, а потом заставил сдавать самого Поперечного, который слабо пытался упрямиться, но всё-таки сел, в последний раз разминая руки. — Давай, — Юра сел рядом на корточки, положил свои руки к нему на колени и прижал их к земле. — Раз, два… три! — Даня резко нагнулся и потянулся вдоль земли, пытаясь достать до самой далёкой отметки. — Один сантиметр. Ну, хотя бы не ноль, — добродушно заключил Музыченко, похлопывая Поперечного по спине. Он сам не заметил, как ладонь осталась на ней, мягко отпечатываясь ощущением прикосновения. — Это хуже, чем в прошлый раз, — беспечно заметил Даня, отряхивая руки. — Но мне всё равно кажется, что я мышцу потянул, — пожаловался он, глядя вверх и щурясь из-за солнца. — Вставай давай, — улыбнулся Юрка, протягивая ему ладонь, и Поперечный ухватился за неё обеими руками. Кажется, вставать он особо не собирался, поэтому Музыченко внезапно потянул руку вверх, заставляя Даню резко встать на ноги. Юре было трепетно ощущать то, как сразу две Данины руки до сих пор обхватывают его ладонь. Поперечный странно посмотрел на его лицо, будто что-то на нём заметил, было слышно, как он дышит — они простояли так секунды две, и Юра, вздрогнув, отодвинулся. Было очень близко. О нет-нет-нет. Слава богу, никто ничего не заметил. Хотя Даня, кажется, и не придал этой заминке никакого смысла — разве что его лицо теперь стало задумчивым. — Пошли, нам ещё Ивлеевой сказать результаты надо, — подал голос Юра, стараясь звучать непринуждённо, и Даня просто кивнул, следуя за ним. Юра искренне надеялся, что Поперечный не услышал, как у него чуть подрагивает голос. Боже, да он ведь каким-то придурком себя выставил, и Даня ещё посмотрел на него непонятно. Может, у него правда что-то было на лице? Музыченко вытер лицо ладонью, но на ней ничего не осталось. Стало быть, Даня просто смутился, но в самом неромантичном смысле этого слова. Досадно. — Он теперь ни за что не согласится, — с досадой протянул Юра, пиная свой лежавший ранец. Они с Ильичом решили сходить за мороженым и заодно посидеть в каком-нибудь дворике, но в итоге мороженое купил только Прусикин. Музыченко кусок в горло не лез — его словно сдавило, будто он пытался сдержать что-то. — Ну и что теперь делать? Пригласить на свидание? Серенаду спеть? Я вообще не знаю, — выдохнул он, опять пиная несчастный рюкзак. — Да просто поговори, — пожал плечами Илья, глядя на штаны, на которые капнула капля мороженого. — Пиздец, мама только вчера постирала, — он поднял голову, глядя на раздосадованного Музыченко. — Короче, не парься ты так, будь проще. Просто подойди и пригласи. А то глядишь, а он сам кого-то пригласит, или его пригласят, а ты останешься у разбитого корыта. — С каких это пор ты такими умными мыслями бросаешься? — грустно усмехнулся Юрка, наконец оставляя сумку в покое. — Да с самого начала одно и то же тебе повторяю, а ты слушать не хочешь, — обиделся Прусикин. — И говорить с ним не хочешь, и чтобы я поговорил, не хочешь. Иди просто и пригласи его. Будь придурком, хоть спотыкнись и упади — поговори хотя бы. А то будешь до конца жизни вздыхать, думать: «вот я упустил свою первую и школьную любовь». — Ничего не первая любовь, — пробурчал Юра, чувствуя, что щеки против воли начало пощипывать, хотя он не испытал никакого смущения, а даже облегчение. Ильич сказал то, о чём он и думал, и то, что Музыченко сам хотел услышать. — Ладно, я поговорю. Только если облажаюсь — ты виноват. — Замётано, — пообещал Илья, и они хлопнулись ладонями в знак договора. Юра уже хотел начать планировать приглашение, чтобы выучить его наизусть и зачитать Дане потом, но Прусикин вовремя его остановил одной простой фразой — нахер. Правда, потом пришлось объяснять, что если Музыченко напишет текст заранее, то это уже не будет искренне. Лучше говорить сразу и от души — и Юра смирился с этой мыслью, откладывая уже выдранный из тетрадки листочек. В четверг сдвоенных уроков с 11 «Б» не было, поэтому Поперечного нужно было «поймать». Подловить его на выходе из столовой или в туалете — первый вариант был более реален, но мог сработать (или не сработать) только единожды, а стоять и караулить у туалета — такая себе идея. Более успешным вариантом было просто заявиться к Поперечному на одной из перемен и позвать куда-то подальше, где нет людей — в конце концов, приглашение на бал — что-то по-простому интимное и личное. На первых двух переменах не получилось — всё потому, что Юрка постоянно бегал в учительскую, чтобы свериться по расписанию, где сейчас находится 11 «Б», и в итоге с этой беготней он потерял кучу времени. К концу второй перемены он сообразил, что расписание класса можно просто переписать себе на листочек. Дальше дело должно было пойти проще. На третьей перемене была столовая, в которую Даня не пришёл — по четвергам всегда давали запеканку, а это, видимо, не было его любимым блюдом, и Юра устало съел свою порцию, не попросив по обыкновению добавки — это уже было слишком. Оставался ещё один урок — историю и литературу, которые стояли последними, у «Б» класса сегодня отменили, а значит, шансов у Юры тоже стало на два меньше. Это уже нервировало. Юра чувствовал себя совсем паршиво, потому что в столовой к нему внезапно подсела Ирка, которая поздоровалась с Ильичом слишком сухо и быстро, хотя обычно с ним она была кокетливой и милой. Смелая была в курсе всех сплетен, и, благодаря Прусикину, была осведомлена о том, по кому же сохнет Музыченко. Но, к счастью, делать из этого новую сплетню она не стала — Ира вообще была понимающей умницей, каких нужно было поискать. — Тут слухи пошли, что Поперечный кого-то пригласить собирается, — с места в карьер заявила она, и Юра поперхнулся чаем. — Говорят, что он сам сегодня утром упомянул, что хочет кого-то пригласить, но не сказал, кого, даже когда его об этом спросили. Знают точно, что кто-то из нашего класса. А нас тридцать человек. Беда тебе, Юрка. — Ну спасибо, подняла настроение, — буркнул Музыченко, чувствуя, как в животе неприятно сжимает. Даня уже хочет кого-то пригласить. И это совершенно точно не он. — Но спасибо за информацию. — Всегда пожалуйста, — самодовольно ответила Смелая и, наконец, улыбнулась Ильичу. Тот игриво шевельнул бровями, заставляя Иру закатить глаза. — Ну, я побежала. Прусикин задумчиво пожевал хлеб. — И что теперь? — прервал молчание Юра, отодвигая тарелку. На ней ещё осталось немного сгущёнки, но сейчас собирать её хлебом, как обычно, ему не хотелось вовсе. — Всё равно пригласи, — упёрто ответил Илья, проглатывая хлеб большим мощным глотком. — Он же сам не пригласил никого. Только сказал, что хочет. Так что это тебя должно только подстегнуть. Беги давай. Следующий урок у них — последний. Собери яйца в кулак уже, ты мужик или не мужик, в конце концов! — Мужик! — гаркнул Юрка слишком громко, и несколько человек оторвались от своих обедов и обернулись на его вскрик. Музыченко боязливо вжал голову в плечи. — Мужик, — уже тише добавил он. — Вот, — Ильич хлопнул его по плечу. — Соберись. Мотивация Прусикина сработала ровно на один урок — все сорок пять минут Музыченко храбрился и представлял, как он подойдёт к Поперечному и его пригласит, но как только прозвенел звонок на перемену, вся его уверенность сбежала волной. Но пути назад не было — Юра с опаской посмотрел на Ильича, и тот показал ему большой палец вверх. Музыченко попытался набрать воздуха в лёгкие. Вдох. Выдох. Вдох. Пора. Он побросал вещи в сумку, закинул её на плечо и расправил плечи, стараясь придать себе храбрости хотя бы физически. Если верить переписанному расписанию, у «Б» класса сейчас урок был в тринадцатом кабинете, этажом ниже, поэтому нужно было спешить, чтобы успеть поймать Даню. Не успеет — скорее всего, больше не решится. Надо сейчас, пока у него есть хоть какие-то капли смелости. С одной стороны Юра чувствовал себя сопливым, ведь стесняться просто пригласить, даже не признаваться в чувствах — ну что это вообще такое. Но с другой стороны сказать кому-то, что он или она тебе нравится — сущий интим, что-то очень важное, хоть это и можно показать всего парой слов. Когда люди узнают о взаимных чувствах друг друга, между ними появляется мостик понимания. И сгорит этот мост, или укрепится — всё зависит от них самих. Это было чем-то трепетным. И заставляло все органы дрожать от страха. На этаже уже было достаточно людно, и Юра поискал глазами Даню, боясь, что тот уже ушёл, но внезапно среди чужих голов мелькнула знакомая рыжая макушка, уже прямо у лестницы напротив, и Музыченко пришлось собрать жалкие остатки сил и храбрости, чтобы крикнуть: — Поперечный! Наверно, стоило позвать по имени, чтобы сразу расположить к себе, но дело уже было сделано — Даня удивлённо повернулся на выкрик, заметил помахавшего ему рукой Юрку и, сказав что-то Усачёву, направился прямо к Музыченко. Подойдя достаточно близко, чтобы его можно было слышать, он остановился. — Ты что-то хотел? Юра кивнул, чувствуя, как коленки подгибаются от страха. — Да. Только… давай поговорим там, где людей поменьше. Поперечный удивлённо поднял одну бровь, но ничего не сказал, только сообщил, что учитель, который вёл у них последний урок, сейчас на совещании, и поэтому кабинет пока свободен. По крайней мере, будет пуст ещё полчаса точно. Музыченко только криво улыбнулся — у него будто все мышцы свело. — А что за такая страшная тема разговора? — спросил Даня, заходя в класс вслед за Юрой. Музыченко прикрыл дверь. — Ты аж в пустой класс меня позвал. — Ну… такая, — уклончиво ответил Юрка. — У меня, кстати, тоже к тебе разговор, — внезапно оживился Поперечный, и Юра почувствовал, как сердце падает прямо в желудок. «Про тот случай на физре, не иначе» — промелькнула быстрая мысль. — Но давай сначала ты. — Хорошо, — согласился Юра и убрал волосы назад привычным жестом. Он замолчал, пытаясь собраться со словами. Страх внезапно наполовину прошёл, но всё равно было боязно. Даня терпеливо ждал ответа, не обращая внимания на то, что Музыченко молчит и мнётся уже достаточно долго. И Юра внезапно решился. — Я, конечно, слышал, что ты там кого-то хотел пригласить, — начал он издалека, стараясь не смотреть на Поперечного и внимательно изучая взглядом потолок. — Но я подумал, что наверно всё равно стоит спросить, и бла-бла-бла… Пойдешь-на-выпускной-бал-со-мной? — по слогам выдавил он, решаясь посмотреть на Даню. На лице которого внезапно появилось какое-то полурадостное-полунасмешливое изумление. Поперечный молчит, словно что-то обдумывая. Он садится на парту, сжимая лямку своей сумки рукой. Молчит ещё немного, пока на его лице не расцветает кроткая улыбка, как будто он пытался сдержать её. — Пойду, — просто ответил он, оставаясь изумительно спокойным, и вдруг засуетился. — Если хочешь, можешь меня встретить, я же на автобусе сюда езжу. Я дам тебе свой номер, а ты мне свой запиши… Или ты не можешь? Если не можешь, то я сам… — Стой, стой, — ошарашенно произнёс Музыченко, прерывая Данину суету. — Если ты хотел пригласить кого-то, почему ты соглашаешься сейчас? Улыбка на лице Дани становится по-счастливому глупой, и у Юры начинает кружиться голова — боже, ну какой же он красивый, когда улыбается. — А ты чего волнуешься? Я тебя пригласить хотел, — с каким-то смутным счастьем отвечает он, и сердце Юры пулей вскакивает обратно в грудь. — Не думал, что ты сам меня пригласишь, — радостно ответил он и притих. Они молчат ещё немного, не зная, что сказать, пока Юра не решается подойти. Он аккуратно берёт Даню за плечи и легонько прижимает к себе. Получается что-то вроде объятия, хотя Музыченко сейчас хочется стиснуть Поперечного в своих руках и не отпускать. — Запиши свой номер, — просто говорит он, и Даня кивает, незаметно прислоняясь щекой к его плечу. Оба тяжело вздыхают, стараясь сделать это как можно беззвучней. — Напишешь. Или позвонишь. — Угу, — отвечает Даня и отстраняется, чтобы записать свой номер. Накорябав на листке циферки, он протянул его Музыченко. — Вот. Ну, до встречи? — с какой-то надеждой спрашивает он. — До встречи, — кивает Юра, сжимая заветную бумажку в руках. Почему-то ему было по-тяжёлому грустно, хотя все получилось даже слишком хорошо — да боже, Поперечный даже сам хотел пригласить его на бал, он не отстранился от объятия, но всё равно в груди у Музыченко было тоскливо. Это было странно, ведь он, по идее, должен был радоваться. Наверно, он слишком перенервничал, и сейчас его бедный мозг не знал, какую эмоцию испытывать. Только потом, когда он уже вышел из школы и снова посмотрел на бумажку, которую он так и не решился выпустить из рук, его вдруг захлестнуло. Хотелось вопить от переполняющей его радости — он идёт на бал с Поперечным, чёрт возьми! Юра посмотрел наверх. На небе сияло солнышко, на зелёных деревьях пели птички. Приятный такой день — наверное, теперь для него он станет одним из самых важных. Большая часть параллели не могла дождаться выпускного — все предвкушали освобождение от этой рутины, что длилась несколько лет, но мало кто думал о том, что будет после неё. Кто-то просто хотел в последний раз повеселиться на танцах, кто-то — просто всё это закончить, и Юра относился к обеим сторонам. Его, безусловно, волновал вопрос о том, что же будет дальше, и куда дальше идти, но он старался особо об этом не переживать — всё сложится, он постарается не попасть в передряги и выкрутится как-нибудь. Он вообще относился к подобному философски — зачем было что-то планировать, если гораздо проще бросить свои размышления в сторону того, что происходит сейчас? Хотя, даже если бы Музыченко думал о будущем, его мысли всё равно бы вернулись к предстоящему балу (и Даньке заодно). Но Юрка не думал о том, что ещё не случилось, и поэтому все его мысли вертелись вокруг одного — танцев. Заветный день был всё ближе и ближе, и с каждым днём думать об обыденных вещах становилось всё сложнее. Утро выпускного дня было самым нервным за всю его школьную жизнь — Юра так не нервничал даже тогда, когда впервые переступил порог школы, ещё толком не зная, что там будет происходить. Со спешки у него не получилось нормально настроить температуру воды, и пока он умывался, его то обжигало, то обдавало холодом; расчёска куда-то затесалась, и в итоге после погромного обыска комнаты нашлась за кроватью. Волосы никак не хотели укладываться в хвостик, и на макушке постоянно оставались гребешки — пришлось перезаплетаться раз десять, пока волосы не легли гладко-гладко. Напялить рубашку и всё прочее тоже оказалось сложнее, чем обычно, и как бы Юра не суетился и не спешил, в итоге вместо обычных получаса сборов у него ушёл целый час. Вручение аттестатов должно было состояться уже через сорок минут, и Юра отчаянно выбежал из комнаты, по пути чуть ли не спотыкаясь о собственные ноги. Он сразу направился к входной двери, но его внезапно остановили. — Эй, торопыжка, а завтрак? — с доброй насмешкой крикнула мать из кухни, и Музыченко, который уже начал натягивать ботинки, встрепенулся. Он совсем забыл. — У тебя ещё целый день впереди. — Мам, я же опоздаю, — протянул Юрка, стряхивая ботинок с ноги. — Не опоздаешь. А ну, брысь за стол! Юра только закатил глаза и подчинился. Мама сегодня постаралась — сделала греночки с джемом и глазунью с колбасой и помидорами, и Юра испытал смутную благодарность — как ни странно, любимая еда придала ему уверенности. Увлёкшись нарезанием яичницы, он не заметил, как мама подошла к нему, вытирая руки вафельным полотенцем. — Ты у меня уже совсем большой, — заботливо произнесла она, целуя его в макушку. — Ты у меня такой умничка. — Я знаю, мам, — отозвался Юрка, жуя гренку. — Не говори с набитым ртом. И жуй хорошенько, — Юра опять закатил глаза, как бы говоря: «я знаю». — Ну, не сердись. Я приду на вручение чуть позже, хорошо? Ещё надо сделать пару дел. — Конечно, — Музыченко поднялся из-за стола, проглатывая последний кусок. Ему вдруг сильно захотелось обнять маму, что он и сделал. — Спасибо. Мать просто приобняла его в ответ. — Слушай, а с кем ты идёшь на танцы? — спросила она уже в коридоре, пока Юра обувался. — Ты разве никого не пригласил? Музыченко замер. — Когда-нибудь я тебя с ним познакомлю, — пообещал он, заталкивая шнурок под язычок ботинка, и выпрямился. — Надеюсь. — Ну ладно, — мама напоследок поцеловала его в лоб. Юра вдруг почувствовал себя совсем-совсем маленьким, хотя был выше мамы уже на целую голову. — Беги давай, а то точно опоздаешь. — Бегу! Юра ворвался в актовый зал, когда большинство ребят уже собрались и сейчас переговаривались со взрослыми, которые чем-то их поучали. У кого-то это было тепло и с любовью, у кого-то было не очень приятно, даже если наблюдать со стороны, и Музыченко на миг почувствовал себя совсем некомфортно и страшно посреди такого количества незнакомых людей, пока не увидел в толпе знакомого рыжика. Даня стоял со своей бабушкой, которая что-то ему говорила, и тот улыбался, смеялся, а бабушка возмущалась, но это выглядело обыденно и мило. — Привет, Дань, здравствуйте, э-э-эм… Мисс Поперечная, — поздоровался Юра, подходя к ним, заставляя Даню с удивлённой улыбкой повернуться к нему. — Не позволите украсть вашего внука на пару слов? — Так это твой кавалер? — спросила бабуля, разглядывая Музыченко с ног до головы и глядя на Поперечного, который сделал серьёзное лицо. — Что ж ты мне раньше не сказал, вон какой красавчик. Иди давай, ловелас, — бабка шлепнула его по бедру, от чего Юра прыснул, а Даня закатил глаза. — Ну, ба, — протянул он. — Не при всех же. — Иди давай, а то твой рыцарь ускачет, — заявила бабуля. — А я здесь постою. Даня скорчил рожу и пошёл вслед за Юрой сквозь толпу. — «Мисс Поперечная», серьёзно? — с беззлобной усмешкой спросил он, и вдруг широко улыбнулся. — Правильно говорить «миссис». — Ну я не шарю в английском. Так, теперь я твой кавалер? — осведомился Музыченко. Сейчас он совсем не чувствовал стеснения, как будто сломался какой-то невидимый барьер. — Ага, похоже на то, — Даня пожал плечами. — Только что-то белого коня не вижу. Вообще никакого не вижу. Какой ты рыцарь? — Ну, извини, что коня нет, Ильич просто не пришёл ещё, — невозмутимо ответил Юра, и Даня согнулся в три погибели от смеха, заставляя Музыченко польщённо зардеться. Поперечный, кажется, даже смахнул слезинку. — Вот чёрт, — произнёс он, его плечи всё ещё чуть подрагивали от смеха. — Ты меня в могилу сведёшь. — Хорошо, больше не буду, — ответил Юра, оглядывая толпу глазами. — А, вот и конь, — спокойно сказал он. Ильич зашёл в актовый зал вместе с Иркой и тоже начал искать кого-то глазами. Заметив Юру, он улыбнулся и помахал рукой, и его глаза смешно расширились, когда он увидел, с кем он стоит. Прусикин показал ему большой палец. Музыченко ответил тем же, и Ильич с Ирой пошли к их классу, который уже потихоньку выстраивался. — Ну, пора, наверное, — неловко произнёс Юра, поворачиваясь обратно к Дане. — Встретимся после вручения? — Лучше перед танцами, — спокойно ответил Поперечный, наклоняя голову набок. Кажется, он рассматривал Юрино лицо, от чего последний внезапно вздрогнул. — Мне ещё бабулю надо отвести домой. Можешь встретить меня на остановке, ладно? Танцы всё равно только через час после вручения. — Ладно, я встречу. Позвонишь мне? — с какой-то надеждой спросил Юра, неосознанно дотрагиваясь до чужого запястья. Даня перевёл взгляд к его касанию и совершенно внезапно взял руку Музыченко в свою, приподнимая её на уровень груди. — Обязательно, — пообещал он, накрывая их руки второй своей ладонью. Вручение аттестатов прошло слишком быстро — наверно, Юра просто забылся в своих мыслях, от чего пропустил бо́льшую часть нудноты и поздравлений, но полтора часа промелькнули, как подхваченный быстрым ветром сорванный с дерева лист, даже не отпечатавшись в памяти. Музыченко в какой-то степени был рад этому — «отключившись», он совсем забыл о том, что надо нервничать, и к вручающему аттестаты директору он подходил совсем без страха. Тот пожал ему руку, как пожимал и всем остальным ученикам, стоявшие рядом завуч и классрук поздравили его, и он просто вернулся в толпу таких же выпускников, как и он. Сейчас они все были соединены одним событием, и от этого становилось как-то спокойнее. После вручения он бросил прощальный взгляд в сторону Поперечного, который уходил вместе со своей бабушкой, вздохнул и направился к Ильичу, который о чём-то ворковал со Смелой. Юра закатил глаза — голубки. — Как делишки? — по-доброму поинтересовался Юрка, прерывая влюблённое воркование, и друзья сразу же встрепенулись. Музыченко улыбнулся. — Нервничали? — Очень, — вздохнула Ира, убирая прядь волос за ухо. — Страшно теперь — в универ надо заявки подавать… — Да не бойся, — успокоил её Ильич, похлопывая по руке. Смелая вздохнула и просунула свою руку к нему под локоть. — Да, не бойтесь, — повторил Юрка, пытаясь их подбодрить. — Сейчас пока страшновато, но мы же будем вместе. Мы всё сможем. — улыбнулся он, выпрямляя спину. — Фу, какие сопливые речи завёл, — Ира внезапно поморщилась. — Я думала, Поперечный тебе перцу добавит, а ты теперь… ванилька сопливая. Юра с Ильёй переглянулись и синхронно засмеялись, запрокидывая головы. Они просидели на лавочке в коридоре, болтая обо всём, пока у Музыченко не завибрировал телефон. Юра моментально вскочил — он уже догадывался, кто это мог быть. Ну, конечно, смс-ка от Дани. «Я уже еду, подходи!» За ним Юра, наверное, пошёл бы на край света. Ему всё ещё не верится, что это не сон, и совсем скоро начнутся танцы, которые он так долго ждал с замиранием сердца. Ему не верится во всё это даже тогда, когда он встречает Даню на остановке недалеко от школы, и они вместе идут, о чём-то разговаривая всю дорогу. В основном это Даня жаловался на свою собаку, которая прямо перед уходом вцепилась ему прямо в штанину праздничных брюк и не хотела отпускать, а Музыченко что-то поддакивал, вплетая пару слов про старого пса своего деда из деревни. Даня что-то ответил про велосипед и пыльные дороги, а Юра признался, что он на двухколёсном велике разучился кататься, и вот теперь Ильич его учит, чтобы потом гонять по улицам. И рядом с Поперечным ему не было стыдно об этом говорить. И Даня не высмеивал его, лишь немного удивлялся, смешно расширяя глаза. Разговаривая, они шли чуть дольше, чем надо было, и когда они пришли, вечеринка уже началась, открываясь аккордами старых, всем знакомых песен. Поискав глазами друзей, Юра увидел кучку одноклассников, которые подпевали словам играющей сейчас «Коко Джамбо», стоя около стены. Ильич уже кружил в танце Ирку, и Музыченко довольно щёлкнул зубами. Молоток. Ровесники вокруг веселились или просто стояли, каждый по-своему доживая последний школьный день, после которого им придётся шагнуть дальше, в неизвестность, хотят они того или нет. Музыченко особо не переживал об этом. У него есть скрипка, Ильич, Ира, ну и сейчас Даня тоже рядышком, а дальше как получится. Никто не пропадёт, Юра был в этом уверен. — Потанцуем? — галантно предложил он, поклонившись чуть ли не до пола и протянув руку Дане, и тот, с приоткрытыми и растянувшимися в улыбке губами закатил глаза, положив свою ладонь в ладонь Юрки. — Ну уж если вы просите, — шутливо кривляясь, ответил он, и Музыченко улыбнулся, вытягивая своего новоиспеченного партнёра по танцу ближе к центру. Даня положил свою чуть взмокшую ладошку на Юркино плечо, второй сильнее схватывая чужие пальцы, и Юра осторожно опустил свою свободную сухую ладонь на тёплую талию, и они медленно закружились в танце под тягучую мелодию баяна, у которой не было слов. За Даней внезапно показалось лицо Ильича, который из-за спины обнимающей его Иры показывал ему большой палец вверх. Музыченко улыбнулся и перевёл взгляд на Даню, который под нос подпевал песне, закрыв глаза. Ему было чуть неловко от такой близости, но в самом приятном смысле этого слова — они же танцуют, и у него трепыхались все органы подряд — господи, это же Поперечный, так близко. Наверно, это хороший конец этого отрезка перед неизвестностью. Танец закончился так же мягко, как и начался, и сразу же после него громыхнула энергичная песня с переливами стучащих барабанов, и уже Даня повёл Юрку в пляс, хлопая ладонями и загибая ноги. Музыченко танцевал с ним в самом центре, вместе с Ильичом и Ирой, которые умудрялись одновременно скакать в такте лезгинки и тут же брать друг друга за руки, чтобы покружиться. Они все вообще отплясывали какую-то несусветную чехарду, но всем было всё равно — все отрывались, как могли. Последний раз за школьное время. — Фух, пиздец жарко, — выдохнул Даня, взяв Юру за локоть и ненавязчиво уводя того с центра танцпола. Вслед им что-то разочарованно закричали — они с друзьями вчетвером, видимо, были королями этой вечеринки. — Давай воды попьём. Они спустились к столовой, около которой были фонтанчики, и Музыченко минут пять ждал, пока Даня вдоволь нахлебается водички и освободит место ему. Поперечный наконец отстранился от струи, вытирая губы ладонью и уступая место своему сопровождающему. Юра жадно припал к воде, чувствуя, как его саднящее от жажды горло начинает обжигать холодом. — Давай на улицу выйдем, жарко совсем, — проныл Юра, опуская лицо под струю и жмуря глаза. Холодная вода струйкой потекла по его подбородку, капая в раковину. — Там на танцах сейчас — пекло. — Пойдём, — просто согласился Данька, откидывая мокрую от пота чёлку. На крыльце было намного прохладней, чем в школе, и у обоих вырвался вздох облегчения, когда их обдало вырвавшимся из-за открытой двери холодным воздухом. Поперечный начал помахивать на себя ладошками, пытаясь нагнать больше воздуха и охладиться, а Юра просто с шумом вдохнул вечернюю прохладу полной грудью, опуская руки на бока. В сумраке школа выглядела совсем другой. Из-за закрытых дверей приглушённо гремела музыка, где-то в кустах пели сверчки, и Даня вообще такой охуительно красивый, что Юра почувствовал, как его щёки на секунду ярко вспыхивают, и он отвёл глаза, стараясь сделать это как можно непринуждённее. Даже начал посвистывать, чтобы не выглядеть, как какой-то постоянно смущающийся и мямлящий лузер. Он не такой, это точно. — Прохладненько, — сладостно выдыхает Даня с улыбкой и садится прямо на ступеньки, выпрямляя ноги и покачивая носками кед. Юра молча усаживается с рядом, шаркнув джинсами по бетону и неловко опуская на него руки. Ладони сразу же покрываются неприятной пылью, и Музыченко их отряхивает, чувствуя, как между пальцами застряли песчинки. Ему как-то не очень комфортно вот так сидеть, но так же неловко стоять, когда Даня сидит. Не очень равномерно получается. — Хорошая погодка стала, — соглашается Юра, тоже выпрямляя ноги, и Даня стукает его ботинок своей боковой стороной подошвы и глупо хихикает, на что Музыченко в шутку хмурится и стукает его в ответ. — Всё-всё, я же шучу, — Поперечный успокаивается, глядя на разрисованный в прошлом году выпускниками асфальт, и его взгляд как-то грустнеет, несмотря на то, что улыбка всё ещё остаётся на губах. Правда, теперь её уголки какие-то дождливые, и это заставляет Музыченко насторожиться. — Не хочется уходить из школы. Юра чувствует, как глаза против воли расширяются. — Почему? Даня тяжело вздыхает. — Там университет, работа. Беззаботные дни давно кончились, — произносит он на выдохе и вдруг поднимает голову на Юру. — Страшно даже как-то. — Ну… — Музыченко мнётся, закусывая губу и начинает чесать руки, не зная, куда их деть. — Одному всегда страшно. Взгляд Дани как-то сосредотачивается, правда, непонятно, на чём. — Ага. Здесь, на улице, совсем тихо, и разговаривать вот так, наедине, намного сложнее, чем в наполненном грохотом зале. Скрипящее пение сверчков не шло в счёт — оно только как-то нагнетало обстановку. Юра вдруг почувствовал надобность что-то сказать, и он осторожно набрал воздуха в лёгкие, чтобы сказать самую важную на данный момент в его жизни фразу. — Я могу быть рядом, если ты хочешь, — по слогам выдавливает из себя Музыченко, стараясь смотреть Дане в глаза, но под конец его горло слишком сильно сдавливает, и он выпрямляет спину, отводя глаза куда-то вверх, в сторону навеса над ними. Поперечный хмурится, словно обдумывая только что услышанные слова, а потом придвигается вплотную, заставляя Юру посмотреть на себя и задохнуться — так близко было чужое бледное лицо. И глаза, находящиеся на разном уровне, Музыченко вовсе не смешат, потому что это — и всё остальное в Поперечном — ему кажется очаровательным. — Так я тебе реально нравлюсь, а? — с места в карьер спрашивает Даня с непонятной эмоцией, от которой отдаёт беспокойством, и Юра позволяет себе сглотнуть — господи, как же ему сейчас страшно. — Нравишься, — бурчит Юра, всё-таки отводя глаза, но голову он повернуть не может — шею словно заклинило. Лицо Поперечного как-то сияет, словно лучи, постепенно пробивающиеся сквозь тучи, и он снова улыбается, но на этот раз без дождя, а с самым настоящим ярким осенним солнцем, и Юра не понимает, что, чёрт возьми, происходит, почему лицо Дани сейчас так странно светится и в его глазах плещутся искорки, но он точно осознаёт, что Поперечный сейчас удивительно красив и ему невероятно идёт этот блеск в зрачках. Даня внезапно бросается к Музыченко на шею, с размаху попадая губами куда-то в щёку, и Юра аккуратно поворачивает голову, пытаясь найти чужие узкие губы, и они сливаются в мягком поцелуе вперемешку с глупой Даниной улыбкой, растягивающейся до ушей. Юра не хочет спрашивать самого себя, что вообще происходит, его сейчас волнует только взъерошенный парень, который трепещет в его объятиях, как тёпленькая птичка, который ищет его губы, всё теплее и крепче обхватывая шею. У Музыченко даже язык будто пухнет, и он наконец хватает Данины щёки, заставляя его посмотреть себе в глаза. Поперечный весь лучится ярким и глупым счастьем, как щенок, которому кинули мячик, и Юра чувствует, будто в животе что-то крупно лопается, как пузырик шампанского, и сразу же наступает мягкое облегчение, которое как масло обволакивает желудок изнутри. Даня обхватывает его плечи ладонями, так крепко сжимая, словно ему смертельно необходимо сейчас сделать это. — Господи, — это всё, что он сейчас может сказать. Юра смеётся. — Да ты же в бога не веришь, — напоминает он, ласково теребя большими пальцами рыжие волосы на Даниных висках, и Поперечный ластится к нему, трясь щекой о ладонь. — Ну и что, у нас свобода слова, — он пожимает плечами и вдруг поворачивается к Юриному лицу, серьёзно заглядывая тому в глаза. — Забыл сказать. Ты мне тоже нравишься, или типа того. Ты классный. — Ой, да что же ты, — Музыченко смущённо обхватывает свои щёки и отворачивается, опуская локти на колени. Он сидит так пару секунд, пока не чувствует, как щека Дани прислоняется к его плечу. — Ты тоже. Очень здоровский. — Я в курсе, — отзывается Поперечный, кладя свою ладонь на его ногу, очень близко к локтю. — Но спасибо. — Ты мне давно нравился, — внезапно признаётся Юра, глядя в сторону школьных ворот. За ними пусто и тихо, люди не ходят. — Я всё время как дурак себя вёл, да? — Скажем, как милый дурак, — отвечает ему Даня, свободной рукой поглаживая волосы, собранные в хвостик. — Ты как лохматая псина. Смешнявый. — Твои шутки тоже, — произносит Музыченко, согнутым указательным пальцем касаясь чужого подбородка. — Я тебя запомнил после того инцидента в столовой. — Многие запомнили, — согласился Поперечный, чуть покачиваясь из стороны в сторону. — Ты не напиздел насчёт «могу быть рядом с тобой»? — с внезапной серьёзностью спрашивает он. Музыченко мнётся пару мгновений — ему неловко от такого вопроса, но в желудке всё равно становится мягко и хорошо, будто его облили бальзамом. Его рыжик, как и он, беспокоится, взаправду ли всё. Это ли не счастье? — Нет конечно, — успокаивает его Юра, наконец решаясь накрыть Данину ладонь своей. Пальцы сами начинают поглаживать чужое запястье, и Музыченко, совсем осмелев, аккуратно взял руку Поперечного в свою — его тёплая и мягкая ладошка удобно легла в его собственную, чуть грубоватую. — Я буду. Даня, кажется, готов лопнуть от счастья. Да и Юра тоже. Поперечный протягивает вторую руку для объятия и утыкается лицом Юре в грудь, счастливо выдыхая. Музыченко кладёт свою ладонь к нему на спину и утыкается подбородком в макушку. Тепло. Наверно, дальше будет много нового, неизвестного, страшного — взрослая жизнь постепенно наступала, подталкивая их сзади, но почему-то Юра был уверен, что вместе с Данькой он всё-всё пройдёт и во всём разберётся. И рука Поперечного, сжимающая его собственную, была лучшим тому подтверждением.