***
Алые глаза впивались взглядом в её плоть, и кровь стыла в жилах. — Грязнокровочка, — брошенное ласково с хищной ухмылкой сухих и обескровленных губ. Том выглядел измождённым. Гермиона ответила ему абсолютно пустым покорным взглядом и подошла ближе. Настолько близко, что ощущала, как его дыхание касается её волос. Он взял её руку и впился зубами в вены на кисти. Том не был вампиром. Том был не до конца вернувшим себе человечность и целостность порождением зла, тёмным всемогущим магом, худшим из когда-либо живших. А Гермиона была лишь частью, всего-лишь небольшой, но незаменимой деталью, ведь в её жилах текла кровь его истинного врага — самого себя. Гарри… Мысль о нём больно пульсировала в висках и разрывала сердце. Гарри… Она так любила его. Гермиона прижала к ещё плоскому животу руку, защищая неродившегося ребёнка. Ей очень жаль. Жаль, что она даст ему именно такую жизнь.***
У Малфоя были самые добрые глаза из всех, которые Гермиона видела в этом доме, и те смотрели на неё с едва скрытым презрением. — Ты его шлюха, — его полные губы, блестящие от вина, расплылись в улыбке, — Грейнджер. Гермиона давно перестала быть Грейнджер. Она была Поттер, в будущем Реддл, но Драко упорно делал вид, что ничего не поменялось с шестого курса. Его руки — горячие, человеческие и крепкие — по-хозяйски сжимали её тело, придавливая к себе. Малфой был пьян, и его глаза пылали тем самым огнём, от которого было жарко. — Ты его еда, — он прикусил её за шею, — Грейнджер. И раздвинул её ноги своим коленом. У Тома не стоял. Даже не так. У Тома, кажется, и члена-то не было. И все их физические контакты переходили в плоскость иную, куда более болезненную. Но Малфою это было неоткуда узнать, а Гермиона не собиралась его просвещать. — Хорёк, — она приставила к его шее столовый нож, — отойди. В следующую секунду столовое серебро оказалось на полу, руки Гермионы зажаты над её головой, и Малфой мерзко проводил по её подбородку пальцами. — Ты… — воздух будто бы выбили из лёгких, когда он её поцеловал. Жадно, по-звериному яростно, до истощения чувственно. Тело заныло, в горле застрял ком. — Он же тебя убьёт. — Мы оба знаем, что ты ничего ему не расскажешь.***
И Драко был прав. Гермиона смотрела на то, как Том слизывал струйку крови из её раны и голодным взглядом пожирал её тело. Она улыбалась ему, и жизнь, что теплилась в её животе, переворачивалась и пиналась. — Живое, — Том гладил ладонью её живот сквозь ткань, а Гермиона вспоминала, как всего час назад Драко до полусмерти зацеловывал её губы в тени дуба. — Ты это уже любишь? Гермиона накрыла его ладонь своею, наклонилась к его уху и прошептала: — Я люблю своего сына с того самого момента, как узнала о том, что я забеременела. В его глазах застыла боль. Тома никогда не любили. Тома было не за что любить.***
Гермиона во снах бежала. Бежала со всех ног, да так быстро, что сердце колотилось у гортани. Она кричала в подушку и боялась оглядываться назад, чтобы увидеть своего преследователя. Зелень кругом: высокие деревья, трава, что доходит до пояса, дождь, домик с флюгером. Гермиона бежала, спасалась бегством. И ей было настолько страшно, что на руках оставались раны, на ногах — синяки. Гермиона не верила в предсказания, не умела трактовать сны, да и ей не хотелось. Но сон обрывался быстро, как только мужская рука разжимала её сжатые до побелевших костяшек пальцы и гладила по щекам.***
Мэнор был проклят судьбой, иначе почему она заперта здесь и страдает так, как никогда и нигде до этого. У Малфоя красивое лицо, добрые глаза и мягкая улыбка. Он обхаживает её, поправляет подушки, гладит по кудрявым волосам и целует в лоб. Он заботится о ней и ребёнке так, словно, это их будущий первенец. Гермиона вяжет пинетки и больше всего боится, что в комнату может зайти кто-нибудь из Пожирателей. Эти её терпеть не могут и даже не пытаются это скрыть. У Драко новое увлечение: он играет на рояле классическую музыку часами, придумывает шутки и вдевает нитки в ушко иглы вместо Гермионы. Он чистит ей яблоки, кормит её вкусностями и не подпускает к ней никого, кто бы мог её обидеть, кроме своего хозяина.***
У Тома черты лица стали более человечными, кожа обрела красивый ровный беловато-розовый оттенок, кудрявые тёмные волосы отросли. Он всё чаще сжимал руку Гермионы в своей, целовал её в губы и перестал называть её грязнокровкой. На безымянном пальце Гермионы золотились два обручальных кольца — одно принадлежало раньше Гарри, но тот носил его всего три дня. Не прошло и года, и вот Гермиона держала на руках маленький свёрток, вдыхала запах младенца и разглядывала его зелёные глаза — такие же, как и у его отца. Гермиона плакала ночами, совсем не спала и не доверяла никому сына. Ни Том, ни Драко ребёнка на руках ни разу не держали. Гермиона целовала пяточки младенца, кормила его грудью и тихо рассказывала ему историю про его настоящего отца.***
— Ты меня боишься. Гермиона не имела даже желания это отрицать, не то что сил. Том смотрел на неё тем самым взглядом, от которого мурашки покрывали всё тело и возникало только одно желание — хватать сына на руки и бежать. — Ты меня боишься, — повторил он, сев на кровать и уткнувшись лбом в её плечо. — Почему? — Ты убил моего мужа. Он молчал. — Ты убил моих друзей. Он молчал. — Ты поработил всю Британию. Он молчал. — Ты издевался… — Нет, — он сжал её руками резко и сильно. — Нет, я не издевался над тобой. Глаза Гермионы потемнели. — Да? — она зарылась пальцами в его волосы и потянула назад. — Ты настолько сильно уверен? — и её губы тронула сухая улыбка. — Ты кровожадный социопат, убийца, порабощённый собственными демонами, и тиран. Ты же пил мою кровь, залезал в мою голову и лениво перебирал мои воспоминания. Это же ты схватил меня в плен и не дал умереть вместе с мужем. Кто же ещё надо мной издевался, если не ты? Она рассматривала его ставшее за эти месяцы красивым лицо. В его чертах, в этих непослушных локонах, в блеске потерянного и вечно страдающего взгляда угадывался её Гарри. — Я позволил тебе жить и родить сына. — Потому что это тебе выгодно. — Потому что ты моя! — вдруг закричал он, и младенец, разбуженный криком, расплакался. — Тихо-тихо, — Гермиона подскочила к кроватке. — Гарри, тихо, любимый. Мама здесь. С тобой, рядом. Всё хорошо. — Ты его любишь, — она посмотрела на Тома. — Ты его любишь, — повторил он. — А смогла бы ты полюбить меня? Всё-таки именно я был частью Гарри, и я часть твоего сына. Я то, что ты всегда любила, но почему, Гермиона, ты убегаешь от меня?***
Гермиона проснулась. Гермиона не верит в вещие сны, не понимает прорицания и смеётся, видя на полках в Отделе Тайн своё имя.