Падение

Здание номер сто одиннадцать по Двенадцатой Северной улице напоминает громадного шагохода из Звездных Войн. Своей странной неуклюжей конструкцией оно возвышается над другими, более низкими и компактными постройками, крепко стоящими на земле, в отличие от этого недоразумения архитекторской мысли. Роджера Тейлора, сидящего на перилах его крыши, это совершенно не волнует. Он держится за прохладный металл липкими руками и всматривается в темноту ночи, устало наблюдая за лениво ползущим по улице одиноким автомобилем. Свет его фар облизывает кирпичные стены зданий, а потом исчезает, скрываясь за поворотом, и прячется во дворе. Где-то вдалеке слышится восхитительно яркий и прозрачный звук бьющегося стекла, его догоняют чьи-то крики, человеческие, потом — визг автомобильных колес. Нью-Йорк живет своими драмами. Дышит ими. Они дают ему кислород, порционно и в определенное время, как аппарат искусственной вентиляции легких, поддерживающий жизнь в безнадежно больном пациенте. По-другому быть и не может. Все эти истории, шумные и тихие, хорошие и плохие, с продолжением и законченные, наполняют этот город, как свежий сок из новенькой соковыжималки Kitchen Aid (Выжимает все — до последней капли!), радостно журча, течет в подставленный фирменный стакан из дорогого качественного пластика, заливая его до краев. Сочное Большое Яблоко. У Роджера и Нью-Йорка есть кое-что общее. Одну из этих историй они могут честно разделить на двоих. Из темноты на другом конце улицы выплывает небольшой фургончик, компактный, как маникюрный набор из магазина Dollar Tree. Он проезжает всю улицу и останавливается у светящихся в ночи экранов банкоматов. Дверь отъезжает в сторону, чтобы выпустить троих человек: инкассатора в темно-зеленой униформе и двоих грузных, серьезных сопровождающих, в черном и с оружием наперевес. У Роджера немного дрожат пальцы, и ткань куртки прилипает к рукам, но ему все же удается достать последнюю сигарету из помятой пачки и чиркнуть зажигалкой. Он проделывал все это сотню раз. Пока едкий дым обжигает его легкие спасительной огненной волной, он почему-то не может оторвать взгляда от костлявых, как обглоданные рыбьи скелеты, черных тел М4 в руках у бравых парней, наблюдающих, чтобы операция по изъятию прошла без проблем, и чтобы все валютное многообразие из консервных банок за стеной и дальше продолжало служить на благо своей страны и ее граждан. Роджер думает о скелетообразных винтовках, и его мысли неизменно возвращаются на год назад. Он переводит взгляд налево, туда, где в один вечер закончилась его жизнь, на черные стены здания, в котором навсегда остался настоящий Роджер Тейлор, тот, который умел радоваться лишней двадцатке в кармане, и который никогда в жизни не носил при себе оружия. Они с Фредом, Брайаном и Джоном приехали в Нью-Йорк всего на несколько дней, чтобы заключить контракт с компанией звукозаписи и как следует нагуляться в этом городе, ослепляющем блеском возможностей, прежде чем вернуться в серый и чопорный Лондон. Инкассатор подходит к банкомату и тычет пальцем в экран, четко и точно, как робот, исполняющий простую программу. «Нажать — подождать — снова нажать — ввести на панели шестнадцатизначный код — подождать». И так далее. В воскресенье, сразу после подписания всех бумаг, они решили отметить контракт в одном из ночных клубов. В одном из тех, где под конец вечера полуголые танцовщицы забираются на барную стойку, чтобы оставшиеся на ногах похотливые толстосумы щедро одаривали их зелеными бумажками, пьяными руками засовывая их под резинки крошечных трусиков, которые, если смотреть расфокусированно, вполне можно было бы спутать со шнурками. До представления на барной стойке в тот день дело так и не дошло. Возможно, и к лучшему. Они вчетвером расположились на мягком диване в углу лаунж-зоны, заказали выпивку и простые закуски. Жизнь, раскрашенная мелькающими разноцветными огоньками, отраженными от диско-шара, казалась идеальной. Горький сигаретный дым кружится вместе с ветром и улетает куда-то ввысь. Инкассатор нажимает на кнопку, и консервная банка автомата, зажужжав и заскрежетав механизмами, начинает готовить купюры к выдаче. В тот день они с Брайаном впервые поцеловались. Фред потерялся где-то на танцполе, увлекаемый разгоряченными телами и басами, бьющими в голову не хуже шампанского. Джон, уже слегка захмелевший и расслабившийся, взглядом искал его в толпе, пока Роджер рассказывал Мэю пошлый анекдот, размахивая бокалом — пиво внутри подскакивало от каждого его движения, создавая мини-цунами за стеклом. Когда он торжественно продекламировал кульминационную фразу, Брай, очаровательно рассмеявшись, вдруг наклонился ближе и, доверчиво глядя в глаза, сказал: «Родж, поцелуй меня». Тейлор, мечтавший об этом, казалось, несколько веков, согласно кивнул, глупо улыбаясь. А потом Брай почему-то потянулся к нему первым. Его губы, совершенные, блядские губы, целовали напористо и страстно, а когда большая, теплая ладонь легла Роджеру на бедро, он вскрикнул от неожиданности и восторга, вздрагивая всем телом. Джон заулыбался им, когда они, наконец, оторвались друг от друга. Все вокруг было пятнистым, очень цветным и абсолютно прекрасным. Роджер закашливается и сплевывает вниз — его плевок пролетает все шестьдесят пять метров высоты бетонного шагохода и, должно быть, весьма смачно приземляется на асфальт. Оттуда, где он находится, этого не слышно. Инкассатор забирает из открывшейся в стене пасти толстую пачку купюр, запечатывает ее в пакет и переходит к следующему банкомату. Становилось все жарче, музыка играла все громче. Хотелось курить. Ему нужно было найти Фреда. Тот уже наверняка разжился каким-нибудь славным забористым дерьмом, от которого потом сладко закружится голова, а тело станет легким, как пушинка, и прозрачным, как капля росы. Он нехотя отлепился от Брайана с его призывно блестящими, алыми от поцелуев губами, и, демонстративно поправив в джинсах вставший член, сказал, что пойдет искать Фредди. Море из людей на танцполе подхватило его и вынесло к барной стойке, на которой в этот вечер никому не суждено было станцевать. Роджер заметил приближающегося к нему Фреда, широко улыбающегося, выкрикивающего его имя и машущего ему рукой: «Роджи, давай сюда!». Стрельба началась внезапно. Он понял, что происходит, только когда люди начали падать прямо на пол, как колосья, срезанные острым серпом. Пули прочерчивали в воздухе четкие линии, проносясь рассерженным роем из металла, и таранили все на своем пути. Разбились все бутылки в баре, и выпивка хлынула вниз сотней небольших водопадов, смешивая все в один большой коктейль, заливающий темно-синий ковролин. Роджер делает очередную затяжку и расфокусированным взглядом смотрит поверх того, как человеческий робот в зеленой униформе набирает шестнадцатизначный код. Все произошло очень быстро. Совсем не так, как в голливудском кино, где вам покажут все с разных ракурсов, с которых актеры, исполняющие главные роли, будут выглядеть наиболее выгодно. В реальности это просто хаос. Роджер бы назвал это адом, если бы его спросили. Музыку выключать было некому, и она продолжала жестко жать децибелы в пространство клуба, отчаянно и упрямо пытаясь перебить крики ужаса и боли. Сначала ему показалось, что странное движение, которое сделал Фред — это попытка сказать что-то очень эмоциональное, но потом стройные ноги в вельветовых брюках подкосились, и его друг упал вниз. Родж, не раздумывая, пригнулся и собрался ползти, стараясь не попасть под чьи-то бегущие мимо испуганные ноги, пока не добрался бы до него, но тут на него самого свалилась огромная, как многотонный танкер, туша местного вышибалы. Он услышал громкий хруст, похожий на звук, который бывает, когда ломаешь сухой хворост, а потом понял, что больше не может пошевелить левой ногой. Роджер обезумевшим взглядом обшаривал все пространство, насколько хватало угла обзора, и отчаянно закричал, когда увидел недалеко от себя такие знакомые карие глаза. На полу. Пустые. Безжизненные. Просто две блестящих стекляшки марблс цвета крепкого кофе. Рука Фредди была вытянута в его сторону, словно он до последнего пытался подобраться к нему ближе. Слезы боли и отчаяния застилали глаза, а тарахтящие очереди выплевывали все новые и новые пули, и те по-прежнему свистели где-то наверху, нагоняя своих жертв, и останавливая на бегу очередную пару новых туфель, ботинок или кроссовок. Он, напрягшись изо всех сил, попытался вывернуться из-под гребаного танкера, но тело мгновенно прострелило дикой болью, которая пробила его одной большой молнией от ноги и до самого мозга. Роджер взвыл, и, рванувшись из последних сил, попытался, как змея, которой прижали хвост, выглянуть из-за стойки, чтобы увидеть остальных. Консервная банка издает неприятный визгливый звук и отказывается выдавать деньги. Парень в зеленом терпеливо повторяет все операции заново. «Нажать — подождать — снова нажать — ввести на панели шестнадцатизначный код — подождать». Родж передергивает плечами. Сигарета противно приклеивается к его пальцам, но он упрямо продолжает курить, вместе с дымом пуская в себя все новые и новые картинки из прошлого. Воздух наполнился тяжелым запахом железа, страха, пота и алкоголя. Серые стены окрасились темно-красными разводами, будто над ними поработал сам Поллок, использовавший, правда, только один цвет; темно-синий пол и такие же диванчики стали грязно-бурыми и очень мокрыми. Кто-то, кто был ближе ко входу, так и остался сидеть на них, в шоке распахнув глаза и раскрыв рот в удивлении. Этим повезло. Для них все закончилось, не успев начаться. Они даже не поняли, что случилось. В дальнем конце лаунж-зоны Роджер увидел, как Брайан пытался закрыть собой прижавшего руку к животу бледного Джона. На них надвигалась высокая и тощая черная фигура с торчащим из-под воротника жиденьким хвостиком выбеленных волос. Роджер снова закричал, срывая связки, но грохот вокруг свел все его попытки на нет. Он даже не услышал короткой очереди, выпущенной из длинного ствола, но увидел, как Брай, чуть вздрогнув, подломившись в спине, упал прямо на Джона, видимо, все еще пытаясь его спасти. А потом белый хвост, развернувшись и пройдя прямо рядом с ним, что-то закричал высоким писклявым голосом с гнусавым французским акцентом, и три фигуры, только что лишившие жизни больше восьмидесяти человек буквально за пару минут, исчезли в темноте. Уставший инкассатор вытирает пот со лба и ждет, пока автомат выплюнет ему новую пачку купюр. Вдалеке улицы, с другой стороны от них, появляется черный автомобиль. Она медленно катится вдоль домов, похожий на гигантского блестящего жука, а потом вдруг останавливается, и в ночном воздухе раздается громкое «Роджер!», заставляя Тейлора смачно выругаться. Он лихорадочно соображает, где успел подставиться, но потом думает, что те, кому он мог бы понадобиться, вряд ли бы стали его звать. На его счастье, через полминуты машина снова трогается с места и, доехав до перекрестка, сворачивает во двор. Он матерится снова, уже от облегчения, и почему-то думает, что бы сказал ему на это Брай. Наверно, покачал бы головой, или закатил бы глаза, или сжал губы, или сказал свое веское «фу!». От которого бы стало по-странному стыдно. Только вот Брайан больше не сможет ничего сказать. Брайан в тот вечер получил пулю в спину, раздробившую ему позвоночник. Позже ему сказали, что это были наемники, и намекнули, что в истории замешаны запрещенные на территории Соединенных Штатов вещества, международная террористическая организация и человек, имя которого не стоит говорить вслух, если не хочешь этим же вечером обнаружить у своей двери пару профессионалов, всегда очень чисто выполняющих свою работу. Больших уточнений не требовалось. Тогда же он узнал, что стрелявшие все тщательно спланировали заранее и успели скрыться в неизвестном направлении — еще когда он спросил, а ему сообщили, что Джон скончался по пути в больницу от потери крови. Их Джонни, которого они так долго искали, и наконец-то нашли. Он не дожил до двадцати чуть больше месяца. Роджер специально затягивается покрепче, чтобы говорить себе, что слезы на глазах — это от едкого дыма. Сквозь их пелену он видит троих человек, копошащихся у банкоматов. Робот в зеленом снова тычется в экран. У Роджера был психолог. Доктор Циммерман, высокий, холеный, с ухоженными руками и очками в тонкой дорогой оправе. Доктор, тщательно изучивший его медицинскую карту и внимательно выслушивавший его на каждом сеансе. «Вас все еще мучают кошмары, мистер Тейлор?» «Вы должны понять, что в том, что произошло, нет вашей вины». «Пройдите, пожалуйста, вот этот тест, мистер Тейлор…» «Вам необходимо сменить обстановку». Бесконечная череда указаний и предписаний для его новой жизни. Снова и снова. И он честно пытался выполнять все, что говорил ему мистер «идеальный маникюр». Он повторял мотивационные фразы отражению в зеркале по утрам, пил снотворное и не наедался на ночь, устроился на работу системным администратором на предприятие средней руки, и даже начал там неплохо зарабатывать. Роджер почти перестал с криком просыпаться по ночам, быстро моргая, пытаясь уставшими от частых движений и трепещущих, как крылья бабочки, веками стереть вставшие перед глазами кофейные пустые шарики марблс и пугающе подломившееся хрупкое, изящное тело, закрывающее собой уже почти отнятую кем-то жизнь. От сигареты остается тлеющий окурок, покрытый красно-коричневыми отпечатками его пальцев. Родж щелчком отправляет его в полет и с облегчением смотрит, как небольшой фургончик, с лязгом закрыв двери, уезжает по той же дороге, на которой и приехал. Все вокруг затихает, но он знает, что это временное затишье, потому что скоро где-то снова будут стрелять. Скоро в каком-то темном переулке с обшарпанными кирпичными стенами вновь найдут труп. Например, местонахождение одного из будущих клиентов патологоанатома ему известно достоверно точно. Но он очень надеется, что конкретно этот труп найдут не раньше утра следующего дня. В пабе на Лондон-стрит по пятницам не так уж много народу, поэтому он приходил туда, чтобы выпить пинту пива и почти безучастно смотреть очередной футбольный матч, забившись в самый угол и постоянно следя за входом. Именно поэтому он так быстро заметил вошедшего мужчину средних лет, худого, с серовато-белой кожей и куцым крысиным хвостиком из тонких светлых волос. А потом тот мужчина, обращаясь к улыбчивому бармену, исторг из своего рта какие-то слова, но Роджеру показалось, что он говорит носом, выдыхая набор звуков прямо через ноздри, гудит, как старая визгливая труба. В тот момент Тейлор сразу понял, что должен сделать. У него не возникло никаких сомнений относительно того, что он поступит правильно. Он поднялся со своего места, как только это сделал крысиный хвост, и выследил его до Хокстона, где тот скрылся в одном из старых, пахнущих плесенью и сыростью домов. Достать пистолет оказалось неожиданно легче, чем он думал, а вот раздобыть аминазин оказалось труднее, и стоило дороже. Но у него все получилось, и уже через четверо суток бледное, абсолютно голое человеческое существо, связанное по рукам и ногам, скулило от разрывающей боли, умоляя о пощаде, елозя щекой по бетонному полу заброшенного здания, пока он вгонял свой обтянутый латексом член в корчащееся под ним тело, каждым рывком бедер выбивая имена, адреса и даты. Кончая, он отстранённо думал о том, как чувственно и красиво мог бы стонать под ним Брайан. Как изящно изгибалось бы его красивая спина… Он быстро вышел и тут же вставил дуло пистолета в растраханную волосатую дырку, отойдя на расстояние вытянутой руки. Крысиный хвост заорал, что есть силы, но Роджер, всё же, выстрелил. Ветер, дующий со стороны бухты, приносит с собой едва уловимые запахи соли и водорослей. Роджер играет в странную игру с собственным сердцем, пытаясь замедлить его биение, но оно словно предвидит все наперед и упрямо продолжает свою работу, разгоняя теплую кровь по телу, умоляя надпочечники выбросить как можно больше адреналина, взывая к самому древнему из живущих внутри инстинктов. Роджер смеется и вдыхает растворенную в воздухе соль. Второго он нашел на Сицилии. Тот снимал роскошную виллу на берегу моря, с круглосуточной охраной и белыми, модными прямоугольниками камер, натыканными на каждом углу, с яхтой за два с половиной миллиона долларов, припаркованной у частного причала. На счастье Роджера, он с завидной регулярностью снимал себе шлюх в борделе неподалеку, каждый раз оставляя пару громил в автомобиле у входа, не позволяя сопровождать себя дальше дверей. Тейлору почти не составило труда выманить его на ведущую к черному входу лестницу, изобразив начинающийся приступ эпилепсии, а умелая подсечка и инъекция нейролептика завершили дело. После того, как он накинул на голову вяло сопротивляющегося тела плотный полиэтиленовый пакет и затянул его на шее, всё и вовсе пошло, как по маслу. Еще какое-то время пришлось потратить, чтобы вытащить его через задний двор и погрузить в багажник арендованного неприметного седана. Мешок с телом шлепнулся в воду с громким всплеском, оставив после себя только мерный шум волн, накатывавших на берег и разбивавшихся о скалы. Когда под утро телохранители поняли, что хозяин пропал, Роджер уже садился в самолет до Штатов. Вдалеке, на самом горизонте, едва заметно начинает светать, и Роджер думает о том, что официально преодолел отметку очередного дня, и о том, что ему, пожалуй, нужно поторопиться. Вокруг заметно свежеет, и его руки то ли слишком замерзли, то ли попросту приклеились к гладким металлическим перекладинам. Он отлепляет их и оглядывает, словно видя впервые: ладони как будто вымазаны буро-красной краской, скатавшейся в местах сгибов суставов, превратившейся в густые пятна, которые, как большие грозовые тучи, накрыли собой его линии судьбы, ума, сердца и прочие важные черточки на коже. С последним пришлось повозиться. По тем справкам, которые он сумел навести, тот успел смотаться в Коннектикут и устроиться в небольшом коттедже в поселке на озере неподалеку от Ист-Гэмптона. Роджер представился новым соседом и без зазрения совести нагло проскользнул в дом, в который его не приглашали, а потом достал из-за пояса джинсов пистолет и, держа жертву на мушке, вколол дозу снотворного, надеясь, что припасенного количества хватит на здоровенную, почти двухметровую тушу, чтобы довезти её до Нью-Йорка. Сначала он не задумывал ничего особенного, но в итоге решил, что закончит в том самом месте, где всё и началось. Тогда этот круг замкнется. Брайану бы, наверное, понравился философский ход его мыслей, но, на самом деле, Роджер был далек от просветления или познания мира — он хотел лишь завершить эту череду убийств, поставив ею жирную и красноречивую точку. Он гнал взятую в рентале Тойоту по мокрой от недавно прошедшего дождя дороге, постоянно поглядывая на связанное тело, лежащее на заднем сиденье. Когда Роджер почти добрался до места, уже наступила ночь, и все улицы, словно прогрызенные гигантским короедом между приземистыми, но массивными зданиями, заполнились густой темнотой. Ему оставалось проехать какую-то сотню метров, как вдруг на шею накинули длинную толстую веревку и резко потянули назад. Он машинально ударил по тормозам и схватился за грубый канат, сдавивший трахею, пытаясь освободиться, но ничего не выходило. Другая рука лихорадочно шарила между водительским и пассажирским сидениями, пока не наткнулась на тяжелую ручку хромированного кольта. Он ударил не глядя, но изо всех сил, и удавка на шее ослабла. Он закашлялся и схватился за горло, хватая воздух, пока открывалась дверь автомобиля, а пошатывающееся тело вываливалось из машины на асфальт. Роджер в мгновение ока выскочил на улицу, взводя курок и собираясь выстрелить, но оказался опрокинут навзничь бросившейся на него с медвежьим рыком тушей. Пистолет оказался выбит из руки и с лязгом отскочил на несколько метров в сторону. Тяжелый кулак впечатался в скулу, ударяя так мощно, что в ушах вдруг немилосердно зазвенело. Руки с мясистыми сальными пальцами сомкнулись на горле, пытаясь завершить начатое в машине дело, но на этот раз у него была возможность двинуть коленом между расставленных по бокам от него бедер. Ему на глаза попался кусок кирпича, который он, не раздумывая, пустил в ход, нанеся сначала сильный удар в ухо, а потом, когда противник, не оправившийся до конца от действия транквилизатора, упал, не удержав равновесие, — мощно приложился окрасившимся камнем по вытянувшемуся от боли лицу, и бил, бил, бил… Бил, пока не треснули кости черепа, пока не ввалились щеки, превратившись в кровавую кашу, пока глаза, противно лопнув, не вытекли из глазниц. Тело под ним уже не подавало признаков жизни, а Роджер все продолжал поднимать и опускать кирпич, размазывая то, что раньше было лицом, по блестящему от влаги асфальту. Он видел море крови и тонущих в нем друзей. Брайана, повернувшегося к нему спиной, кофейные омуты осуждающе смотрящего на него Фреда, смертельно бледного Дикки, протянувшего к нему худенькие руки. И остановился только тогда, когда поранил собственную кисть об одну из остро торчащих костей. Дело почти было сделано. Оставалось совсем немного. Он встал и, немного шатаясь, оттащил труп к мусорным бакам, а потом направился к зданию с черными стенами и по пути приметил исполинского шагохода, космического монстра, по непонятным причинам замершего во времени прямо посреди квартала. Отделочные работы еще не были закончены, кое-где вместо стекол мутными прямоугольниками висела пленка, но и рабочих нигде не было видно, поэтому он без труда пробрался на крышу. На горизонте тонкая полоска становится едва-едва желтовато-розовой. Роджер смотрит на асфальтовую реку внизу — она неподвижна и спокойна, как Тихий океан. В голову приходят мысли о том, что он — всего лишь крошечная песчинка на берегу, винтик в гигантском пыхтящем механизме, яблоко, пропущенное через ножи шнековой соковыжималки (Все — до последней капли!), человекоподобный робот у банкомата, отражение в зеркале, которому каждый день говорят что-то ободряющее, и, почти наверняка, бесполезное… В конце концов, Роджер Тейлор — всего лишь тлеющий окурок, летящий вниз с шестидесяти пяти метров прямо в вынырнувшие из темных вод три пары бледных-бледных рук, которые его, конечно же, поймают.