Синдром выжившего

I’m the last one standing.

Тебя нет. Тебя нет, как минимум в человеческом измерении, уже более десяти лет. А я всё никак не могу перестать прокручивать в голове все моменты, связанные с тобой. Пускай я никогда не показывал этого внешне, я восхищался тобой с детства. Вероятно, я слишком преуспел в сокрытии своего истинного отношения к тебе. Тем не менее, я более чем уверен, что судьба так или иначе растащила бы нас по разные стороны баррикад. И всё же наша вражда, как и твоя ненависть, были односторонними, Мелло.       Я помню, как всё начиналось. Помню те беззаботные дни, когда твоим максимумом было подшутить, покрасив мои волосы в тот безобразный оттенок (не нужно быть гением, чтобы догадаться, что ради этих целей ты "позаимствовал" чернильницу из кабинета Роджера), пока я спал, или смахнув со стола наш общий паззл, потому что тебе быстро надоедал такой способ времяпровождения.       Я знал, что в глубине души ты завидовал моей отрешённости и склонности рационализировать абсолютно любую тему разговора, будь то какая-либо командная игра, в большей части которых я не видел толку, или же человеческие взаимоотношения. Вот только ты не знал, как я тихо завидовал тебе.       Сам подумай, Мелло, насколько живым ты мне всегда виделся, если даже сейчас, по прошествии десятка лет с твоей смерти, я вижу тебя во снах и хочу в них остаться. Никогда не понимал, откуда в одном человеке может быть столько энергии, эмоций, ража. Ты был таким задолго до того, как твой "внутренний огонь" начала подпитывать ненависть ко мне и желание обойти меня любой ценой. Каждый раз, когда мы спорили по любому, даже самому безобидному поводу, вроде моего нежелания тайком выходить с тобой гулять в тихий час, я одновременно хотел охладить твой пыл, ведь такая трата ресурсов не имела никакого смысла, и… просто обнять тебя. Переступить через себя и сделать это. Иронично, что пишу я это именно сейчас, когда, по очевидной причине, сообщение до адресата не дойдет, но, где бы ты сейчас не находился, знай: только с тобой у меня возникало желание проявить инициативу.       Ты был единственным, кто пробуждал во мне "человеческое", и только ты знал меня настоящего. За все без малого 30 лет своей жизни я ни с кем не проводил столько времени наедине, и вряд ли когда-то снова захочу чего-либо подобного. Да, мы не понимали друг друга до конца, и всё же нельзя сказать, что мы были противоположны друг другу по своей сути. Уверен, ты тоже частенько вспоминал, как мы сидели у меня в комнате ночами, ты рассказывал об очередных мелких потасовках твоих товарищей, о Мэтте, вытащить которого из его виртуальной реальности на улицу было немногим проще, чем меня, о девочках, которые завистливо шушукались за твоей спиной из-за миловидной внешности, за которой ты всегда так тщательно следил. Я говорил, что думаю о каждой ситуации, а ты смеялся, ведь я был слишком серьёзен даже по мелочам. Иногда ты обижался на меня, хотя в моих словах не было какого-либо осуждающего подтекста ни по отношению к твоим друзьям, ни, тем более, по отношению к тебе.       Особенно я любил смотреть из окна на небо вместе с тобой. Такие редкие, но такие запоминающиеся звёздные ночи. Мы спорили о расположении и названиях светил, а когда уставали, просто стояли и молча наслаждались видом. Боковым зрением я замечал, как ты задумчиво краем глаза рассматривал мой профиль, а потом быстро возвращался в исходное положение. Мне уже нечего скрывать: я делал то же самое, и часто.       Наверное, самыми интимными моментами в моей жизни были те часы, когда мы молча лежали, держась за руки. Нам не нужно было чего-то большего: случайные взгляды, неловкие жесты и лёгкие соприкосновения пальцев и так говорили о нашей связи всё, что мы сами не хотели признавать, а в особенности отрекался от её сути ты, Мелло. Тебя можно было понять: раскрытие нашего маленького секрета навлекло бы не только гнев руководства приюта, но и позорное клеймо со стороны общества, мнение которого, как бы ты ни отрицал, всегда имело для тебя значение, и весомое. Тем не менее, мы были ближе друг для друга, чем кто угодно другой, хотя ты и не желал самому себе в этом признаваться.       И всё же, несмотря на все твои колкие выпады в мой адрес, ты относился к особенностям моего характера снисходительно. До определённого момента.       Пожалуй, тот день, когда нас поставили перед фактом, что именно мы с тобой являемся ведущими кандидатами на роль наследника L, провёл неизгладимый рубеж между Михаэлем и Нейтом как близкими друзьями и Мелло и Ниа как соперниками, выхватывающими друг у друга первенство в борьбе за право продолжить дело величайшего детектива. Не буду кривить душой: для меня эта привилегия имела серьёзное значение, ничуть не меньшее, чем для тебя, Мелло, хотя со стороны могло показаться, будто я воспринял эту новость абсолютно равнодушно. Я помню, как разительно изменилось твоё выражение лица, как только Роджер сообщил об этом: нетерпеливое ожидание сменилось шоком, а шок гневом, обращённым… на меня. Никогда ещё я не видел тебя таким разъярённым, в какой-то степени мне было даже страшно. В твоих глазах сочетались боль и ненависть, и объект для вымещения последней был найден тобой незамедлительно.       С тех пор всё наше "общение" сводилось к твоим издевательствам надо мной, как моральным, так и физическим. Я всегда знал о твоём комплексе неполноценности, развитие которого происходило постепенно и на моих глазах, но до того злополучного дня он не выражался так ярко, как мог бы: тебе действительно было очень некомфортно от того, что я без особых усилий набирал высшие баллы по любым тестам, а ты зачастую от меня отставал, хотя и на считанные балл-два, которые, по сути, ничего не значили. И всё-таки эту тему мы никогда не поднимали: ни ты, ни я не хотели разрушать нашу связь, да и нечего мне было сказать по этому поводу.       Мы оба прекрасно осознавали, что в сложившейся ситуации не было правых и виноватых. Однако моё отношение к тебе ничуть не изменилось, а вот ты сконцентрировал всю свою обиду и злость на мне. Скорее всего, для тебя ненависть к конкретному живому объекту была наиболее подходящим твоему расшатанному душевному состоянию механизмом преодоления боли, возникшей из-за фатального стечения обстоятельств. Мы чувствовали эту боль от невозможности сохранить нашу "дружбу" в равной степени, но выражали её по-разному в соответствии с личностными особенностями. Ты вымещал её на меня всеми возможными способами, порой тебя даже оттаскивали от меня сначала Мэтт, которому тяжело было смотреть, как его друг превращается в рассвирепевшее нечто при виде "комка ваты", а вскоре и воспитатели, если иной возможности справиться с твоими порывами не представлялось. Я же замыкался в себе ещё сильнее, чем раньше, уделяя любимым, хотя и несколько опостылевшим, интеллектуальным играм и домашнему заданию всё своё время, чем раздражал тебя ещё больше.       Каждое твоё резкое слово в мой адрес ощущалось как маленькая игла, искусно вгоняемая под кожу. За несколько лет, что продлилось наше "соперничество" в Вамми, на мне не осталось живого места как фигурально, так и буквально, ведь периодически избивать меня ты не прекращал.       Скорее всего, один эпизод из наших "отношений" ты никогда не вспоминал (или всячески пытался забыть), а вот у меня он отпечатался и живёт в памяти и по сей день. Ты пришёл ко мне в комнату в тот же час, как приходил раньше, когда мы проводили много времени наедине, и с едва заметными слезами на глазах дрожащим голосом спросил: — Почему? Почему именно ты? Я был готов бороться за место наследника с кем угодно, но не с тобой! Вопрос, конечно, был риторическим, никакого ответа ты услышать и не ожидал. Мы молча сидели рядом несколько часов, но контраст с тем, как мы наслаждались тишиной раньше, был разительным. Я не мог не подметить, как ты сел чуть дальше от меня, чем обычно, чтобы никоим образом не допустить какого-либо тактильного контакта, да и зрительного ты упорно избегал. Мне очень хотелось коснуться твоих волос, как я это делал раньше, но я прекрасно знал, чем это может обернуться, и воздержался. Ближе к рассвету ты резко встал и направился к выходу. Единственное, что я смог сказать "на прощание" было банальное «Мне очень жаль, Мелло». — Заткнись. Что ж, примерно такого ответа я и ожидал, однако именно это будто выплюнутое мне в лицо «заткнись» стало одной из самых острых игл, загнанных мне под самый чувствительный участок кожи.       Вскоре Роджер сообщил нам о смерти L, и ты, сложив на меня все полномочия наследника, решил покинуть приют. Спорить с тобой и уговаривать остаться было бесполезно, да и я сразу дал понять, что готов с тобой сотрудничать, хотя и предвидел твой однозначный отказ. И всё же я не мог не попрощаться: даже такой отстранённый от всего людского я, не видящий никакого смысла, и уж тем более логики в привязанности к человеку, посчитал необходимым отдать должное хотя бы тому времени, когда мы многое значили друг для друга в равной степени. Отпросившись у Роджера на несколько минут, я направился к тебе. — Мелло, будь добр, открой мне. — Кого это я слышу? Неужто кусок ваты вспомнил о моём существовании? Нет уж, проваливай, у тебя теперь есть дела поважнее. — На данный момент для меня важно, чтобы ты открыл дверь. — Или что? Настучишь на меня? Вот напугал! Проваливай по-хорошему, пока не пришлось напоминать, как я действую по-плохому. — Мне всего лишь необходимо сказать тебе пару слов. Дверь оказалась незапертой: ты рывком открыл её и затащил меня внутрь. — Говори. И тут, оказавшись в непосредственной от тебя близости, почувствовав тот самый отдающий горьким шоколадом запах твоих волос, о котором я почти успел забыть, я почувствовал, как слова встали поперёк горла. Взглянув на тебя исподлобья, я заметил, что ты также застыл, и ярость, которую я привык наблюдать на твоём лице в моём присутствии, сменилась отчаянием; кажется, и ты почувствовал, что если мы ещё и увидимся, то не скоро. — Я уже говорил и повторю ещё раз: мне очень жаль, что так вышло, Мелло. Будто по условному рефлексу, стоило тебе услышать из моих уст слово «жаль», твоё лицо исказилось в отвращении. — Жаль ему, как же. Так чего же ты не отказался от роли наследника, раз тебе жаль? Не строй из себя невинную овечку, Ниа, тебе всегда было плевать на мои чувства, плевать, что я тоже хотел занять место L, и уж побольше, чем ты. Тебе что, даже на его смерть поебать? Да как ты можешь бросаться фразочками о «лузере», когда речь идёт о нём? Иногда мне кажется, что ты и есть тот монстр, о которых L нам рассказывал тогда. Иначе я не могу объяснить твой похуизм по отношению к чему угодно. Похоже, ты доигрался в роботов и сам стал одним из них, хотя погоди: ты всегда таким был, всегда. Играй с себе подобными дальше. Это последняя капля, Ниа. — Не всё то, чем кажется, Мелло. Если тебе так угодно, называй меня хоть роботом, хоть ватой, хоть овцой, но знай: мне никогда не было плевать, и особенно на тебя. — Да что ты говоришь? Всё, с меня хватит. Я сказал, что ухожу, и менять решение из-за твоего очередного невнятного бубнежа не собираюсь. Ты ещё пожалеешь, что не уступил мне раньше, попомни моё слово. Схватив наскоро собранные вещи, ты ушёл, не забыв как следует хлопнуть дверью. И тут я ощутил что-то крайне непривычное: в горле начал разрастаться комок, а глаза увлажнились. Подойдя к окну, я проводил твой стремительно удаляющийся в сторону ворот приюта силуэт и прошептал: — Прощай, Михаэль... Или до встречи?