Ведьм у нас на костре сжигают

На заливном эшафоте с вишневыми переливами неба, раскрашенными в алый, с остатками уходящих сил и попыткой попрощаться нормально, по-человечески — Вэриан не уверен точно, насколько это могло бы быть вероятно даже если бы они вдвоем не находились именно здесь — виднеется лишь сплошное сочувствие и горечь в светлых глазах. Вэриану впервые настолько жаль потерянное и ему впервые так же сильно хочется наверстать упущенное, — еще раз поцеловать ее, еще раз посвятить ей несколько новых открытий и улыбнуться. В последний раз. Но кружевные узоры чужого небесно-голубого платья прямо сейчас загораются громоздким пламенем, пожирая уже ушедшее, уже забытое и уже потерянное. А милая Кассандра ему одному-единственному из всей этой толпы незнакомцев старается подарить натянутые приподнятые уголки губ в слабом оскале сквозь боль и пережитки прошлого, ее собственных грехов и слез. Она рассыпается пеплом и пылью со страниц чужой памяти, с толстой книги сотканных многолетних воспоминаний толщиной в вечность. Вэриан не находит в себе силы на Кассандру хотя бы укором взглянуть и даже не пытается проявить сочувствие — он знает, что та заслужила. Хоть ему и было действительно досадно так прощаться — без слов и улыбок. Без лишних сантиментов, без шлейфа ее цветочных духов со вкусом лаванды и отпечатков французской помады после ежесекундных поцелуев на его губах. И он понимает, как сильно ему будет не хватать ее — ведьмы с цветочного поля, будто волшебной нимфы чудотворства. В магию Вэриан никогда не верил. Поэтому, на самый короткий миг ему вдруг кажется, что Кэсс — это лишь прекрасная выдумка. На другой миг ему уже хочется исчезнуть от мира сего. Им никогда не приходилось ссориться по ерунде, разрешать разногласия с поводом и без, но сейчас... Кассандра, вероятно, хочет, чтобы Вэриан отпустил ее без сожалений, навеянных утратой. А он просто не может и не будет. Ведьма в его голове смеется уныло, почти остро и невзрачно, но понимает причину такого решения — она бы сама не смогла так легко расстаться с чем-то настолько к сердцу прикипевшим и дорогим. А на прощание — такому же ценному — не говорит ни слова, отдавая крах на путь бесконечному потоку ветра в небо. Он видит ее на мелких переулочках таверн, многочисленных магазинчиков по перекресткам и в окошках проезжающих мимо карет. Только прозрачные силуэты позволяют Вэриану вспомнить, что эта Кассандра не настоящая, и что больше она здесь не появится, не скажет ему саркастично про то, какая сегодня ужасно-солнечная погода, а конфеты слишком сладкие. И даже не заткнет его болтливый рот поцелуем, смачно прикусив нижнюю губу, а затем дьявольски улыбнувшись напоследок. Вэриан продолжает ждать каждый вечер ее приход домой, пока сам не засыпает под утро из-за усталости; он по привычке готовит им завтрак на двоих, даже не задумываясь о сохранности запасов. Ночи теперь такие туманно-серые, белесые, звезд не пересчитать, ни выложить из них сияющий портрет. Лишь пустота. Не стоило так сильно любить, выскребать остатки своей последней человечности ради одной нечистой ведьмы с бесовским взглядом из ада. Но поверить впервые, что он был действительно кому-то нужен настолько, чтоб сравнить такого незначительного мальчишку-алхимика с потерей кислорода в легких звучало так заманчиво-притягивающе, что Вэриан неосознанно поддался. Глупо, наверное. Очень глупо. Но по-другому он просто не умел. Вэриан бежит как от урагана от нарастающего чувства одиночества, от приближающейся осени и поперёк горла давится своим же отчаянием. В воздухе он ощущает такой стойкий мандаринов запах, а затем жгучую горечь на губах, что аж дурно становится, почти невыносимо душно. Небо все еще в потеках вишневого — такого ненавистно алого, но все же родного цвета, и в глазах рябью отдается. Чайки улетают на юг, деревенские собирают урожай со своих огородов, и лишь один он — Вэриан, не знает теперь, что ему делать в этом бренном мире без смысла жить, без Кассандры. В ушах гулом отдаются крики ребятишек, играющих в поле, гремучий треск костра и мгновенная, почти мертвая тишина. — Дай мне еще одну минуту, чтобы я смог остаться с тобой, — полушепотом, в тон собственным пустынным мыслям произносит Вэриан, роняя корзинку с ягодами на землю. Лучи уходят за горизонт, точно тают в потемках холода. Не осталось здесь, в этом месте ничего, что могло бы его еще удержать на пару мгновений. — Потому что я не хочу, чтобы мир вращался без тебя, Кэсси… и я не хочу, чтобы светило солнце только для меня. На заливном эшафоте Вэриан в который раз пытается вспомнить, что такое любить и искренне надеется, что когда-нибудь, в следующей жизни или в бесконечном сне, ему удастся встретить и укоренеть образ Кассандры в памяти заново. Потому что, ну знаете, такова судьба двух лебединых влюбленных — за смертью первого всегда чередом следует вторая. И он позволяет себе погибнуть, вспоминая искры чужих глаз, когда смотрел прямо на нее.