С Новым годом

Хельга, вернувшись домой из школы, вместе с собой принесла морозную свежесть с улицы, которая разбавила в воздухе приторно сладкие духи Ольги. Она сняла с себя розовый шарф в фиолетовую полосочку и небрежно бросила на тумбочку в коридоре. Ей хотелось побыстрее уйти наверх и весь вечер не выходить из комнаты, чтобы ситуация не повторилась, как в Рождество. Тогда всё шло как обычно. Ольга сидела в центре стола и рассказывала о своих очередных достижениях, Мириам и Боб, с обожанием глядя на старшую дочь, внимательно слушали её, причём, Мириам не упускала возможности выпить за каждое её достижение. А Хельга сидела где-то в углу стола, отстранённо ковыряя идеально приготовленное пюре Ольги вилкой. Она думала лишь о том, как бы сбежать из-за стола, запереться у себя в комнате и на полную мощь врубить «Slipknot», чтобы поставить весь дом с ног на голову и развеять эту рождественскую скуку. – Вот, посмотри на свою сестру, ты должна брать с неё пример, – в очередной раз сказал Боб Хельге, которая уже привыкла слышать одну и ту же фразу на протяжении всей жизни. И если в детстве её это ещё обижало, то в четырнадцать лет ей было уже пофиг на это. Боб постоянно твердил одно и то же и на этом успокаивался. Но, видимо, в Рождество подвыпивший Боб не намерен был останавливаться: – Посмотри, скольких успехов она добилась благодаря стараниям и усердию. Ольга – наша гордость. Жаль, что не все у нас такие… одарённые, – проговорил он, откусывая огромный кусок от куриной ножки. Хельга, которая старалась сохранять спокойствие, просто встала из-за стола и ушла в свою комнату, где включила на полную мощь «Slipknot». Она знала, что отец ненавидит эту музыку, поэтому получала ещё большее от неё наслаждение. Боб стучался в её дверь, ругался и, наверно, даже угрожал, но Хельге было пофиг. Голос Кори Тейлора затмевал всё: её злость, её обиду, её ненависть, её отчаяние… Когда-то его голос даже помог немного заглушить её чувства к Арнольду, когда они вернулись из Сан-Лоренцо, после чего… после чего она так и осталась ни с чем. Ну, конечно. Там бушевали эмоции и чувства: они нарвались на опасных людей, едва не погибли, да ещё и нашли родителей Арнольда. Ну, как тут не поцеловать Хельгу, а потом не заявить, что он погорячился. Наверно, в тот момент Хельга и пристрастилась к тяжёлой музыке и сменила имидж. В её гардеробе всё ещё присутствовали редкие розовые цвета, но сейчас она больше отдавала предпочтение чёрному. Хельга начала подводить глаза и жирно красить их чёрными тенями. На её бледной коже они выглядели как-то болезненно, но Хельге было наплевать, как она выглядит. А для кого стараться? Если Арнольд не смог полюбить её после того, как она помчалась с ним на опасные поиски его родителей, то за что он сможет полюбить её сейчас? Она обычная Хельга Патаки, которая зареклась помогать ему и даже разговаривать. Их общение сводилось к банальному «привет», после чего Хельга с равнодушием проходила мимо, не оборачиваясь, не прячась больше по углам, чтобы достать медальон и в очередной раз признаться ему в любви… Нет, всё это в далёком прошлом, которое оставило после себя всего лишь приятное послевкусие. Но вернёмся к Рождеству, когда Боб со злости выломал дверь в комнату Хельги. Разразился грандиозный скандал, и Хельга выпалила, что она ему не дочь, чтобы Боб ей командовал. И почему-то эти слова заставили Боба резко замолчать. Хельга воспользовалась его минутной слабостью и продолжила: – Вся твоя жизнь крутится только вокруг Ольги, а меня и мои достижения ты в упор не замечаешь. А между прочим, я одержала победу на литературном конкурсе, набрала наивысший балл в классе на математическим тесте, а год назад моё фото даже висело на доске почёта за творческие успехи. Но нет, ты настолько тугой, что просто не хочешь видеть, что у тебя есть вторая дочь, которая тоже что-то значит. Гордишься Ольгой? Считаешь её лучшей? Вот и выламывай дверь в её комнату, а меня оставь в покое!!! Хельга в тот вечер не на шутку разозлилась на отца. Она не выдержала этой атмосферы и ушла из дома поздней ночью, несмотря на слёзы Ольги и пьяных уговоров Мириам остаться. Её тошнило от собственной семьи и от этого праздника. Город был оживлён, везде горели разноцветные гирлянды. Дети бегали, катались на санках и играли в снежки, а взрослые танцевали и поздравляли друг друга с Рождеством. Хельга не хотела слышать этих поздравлений, поэтому воткнула наушники и на полную мощь включила музыку. «Да… так лучше… так хорошо, – она на минуту блаженно закрыла глаза, пытаясь «остыть» и прийти в себя. – Когда-нибудь мне реально будет пофиг на них всех». Хельга даже не заметила, что практически бежала, а когда почувствовала усталость в ногах, то сбавила темп. Эта ночь больше не принесла ей никаких сюрпризов. Она гуляла допоздна и вернулась лишь тогда, когда все дома уснули. На следующий день Боб установил ей в комнату новую дверь, но не произнёс ни слова, что Хельгу вполне устраивало. А сегодня Новый год, и Хельга надеялась, что ей не придётся спускаться к столу и делать вид, что ничего не случилось. Она всё ещё была обижена на Боба, поэтому не хотела находиться с ним в непосредственной близи. Это невыносимо и… ужасно больно. Боль… Хельга продолжала её чувствовать, ведь она не робот, а обычный подросток, который изо всех сил старается закопать всё как можно глубже в душе, но при этом не может совладать с собственными эмоциями. Может, у неё получалось не обращать внимания на слова Боба, но тогда почему изредка по ночам она тихо плакала в подушку, стыдясь собственных слёз? Если у неё получилось немного заглушить любовь к Арнольду, то почему же она продолжала думать о нём по вечерам? Почему именно его образ вдохновлял её на новые литературные шедевры. Убежать от себя не получится, как бы человек ни старался. Все пути ведут к истине, которая, увы, бывает такой горькой и такой отчаянной. – Хельга, сходи, пожалуйста, за сельдереем, – вяло попросила её Мириам, которая без стука зашла к ней в комнату. – Зачем тебе сельдерей? – уныло спросила Хельга, которая хотела подремать под тёплым одеялом после зимней уличной прохлады. – Ольга прочитала новый рецепт и захотела приготовить… А что же она захотела приготовить? То ли запеканку, то ли пирог, ой, – Мириам глупо засмеялась, прикрыв рот ладонью, – знаешь, а я уже забыла. Хочешь, уточню? – Обойдусь и без этой информации, – проворчала Хельга, лениво надевая толстовку. – Скоро буду. Хельга без настроения шла в ближайший магазин, чтобы купить проклятый сельдерей. На улице уже успело стемнеть, и Хельга удивилась, как же быстро всё-таки идёт время. Например, пару лет назад она была не такой: в ней теплились позитивные эмоции, она, как ни странно, была более улыбчивой и отзывчивой, но потом замкнулась в себе, заперла свою душу и больше не желала открываться. Проще быть жёсткой и злой Патаки, нежели доброй и готовой на всё ради близкого человека. Ну, кто это оценит? Мама и папа? Ха, как смешно. Друзья? У Хельги давно не было друзей. Фиби переехала в другой город, и их общение сошло на нет. Её любовь, которой она много лет жила? А какой смысл любить, если нет надежды на взаимность? Никто не оценит, никто не утешит, никто не поймёт. Хельга была одна в огромном мире, который готов был вот-вот обрушить на неё всё необъятное небо проблем. Девушка с завистью смотрела на ребят, у которых были любящие родители. И пусть они часто спорили, не могли договориться, но, самое главное, они любили друг друга, и родителям было не всё равно, что происходит с их ребёнком. Хельга могла делать всё, что угодно, и многие подростки позавидовали бы ей. Её не наругают за найденные в кармане сигареты. Если она придёт домой, принеся с собой лёгкий шлейф алкоголя, никто даже не обратит внимания на такую мелочь. Иногда Хельге казалось, что если она порежет вены в её личной ванной, то родители несколько дней будут проходить мимо открытой двери, а заглянут туда лишь тогда, когда им понадобится запасной тюбик зубной пасты. – Девушка, с вас доллар и двадцать центов, – в очередной раз повторила продавщица. Хельга растерянно посмотрела сначала на сельдерей, а потом уже на продавщицу. Она отдала деньги и поспешила уйти из магазина, где счастливые люди покупали еду для своего праздничного стола. Хельга посмотрела в сторону дома, затем на сельдерей, который отчего-то вызывал у неё, пожалуй, слишком много эмоций. Она бросила его в снег и пошла в противоположном направлении. К сожалению, она забыла наушники и старенький плеер, поэтому ей приходилось слушать из динамиков новогоднюю музыку, которая была наполнена радостью и счастьем. «Неплохо было бы сброситься с моста под такой позитивчик», – подумала девушка и улыбнулась собственным мыслям. Одна… такая одинокая и непонятая душа, которая всю жизнь скиталась в поисках любви и в поисках себя. Она была лишь тенью семьи Патаки, которую никогда не замечали. «Завтра они узнают из новостей, что подросток четырнадцати лет сбросился с моста. Интересно, какую они придумают мне причину? Надеюсь, не банальную неразделённую любовь». Хельга знала одно место, где не было людей. Это был старый заброшенный парк, где только самые отчаянные могли беспечно прогуливаться по дорожкам среди деревьев. Ночью там было очень страшно, но Хельга не боялась там гулять, понимая, что всё равно никого нет. Вот и сейчас в этом парке никого не будет. По крайней мере, Хельга именно так и думала. Никто не помешает ей сброситься с моста, никто не остановит, никто даже не догадается об её намерениях. Никто… Эта мысль привела в такое отчаяние девушку, что она на минуту остановилась и зажмурилась, чтобы не заплакать прямо сейчас.Осознание ненужности уже убивало её, хоть сердце Хельги продолжало отчаянно биться. «Я всего лишь искала любви», – она уже стояла на мосте и смотрела вниз. И речь шла не только о той самой любви, но и об обычной – родительской, человеческой. Ей было четырнадцать, и это был её четырнадцатый декабрь, который мог бы стать последним, оставив от девушки лишь розовый шарф в фиолетовую полосочку, который она привязала к перилам моста, если бы не… – Хельга? «Чёрт возьми, откуда ты здесь взялся, Репоголовый?». Она не хотела, чтобы он видел её слёзы и горечь в глазах, и это всё можно было бы искусно скрыть, но не растёкшуюся тушь под глазами. – Уходи, – произнесла она стальным голосом, от которого у Арнольда пробежали мурашки по телу. – Что ты здесь делаешь? – Какая тебе, к чёртовой матери, разница, что я здесь делаю? Мои дела и моя жизнь не должны тебя волновать. Проваливай, пока не получил, – Хельга показала ему кулак, но такой слабый и дрожащий. Арнольд стоял за её спиной, и он не мог видеть лица Хельги, но и так понимал, что девушка не в порядке. – Нет, – твёрдо сказал, Арнольд, сложив руки на груди, – не уйду, пока ты не объяснишь, что с тобой случилось. – А давно ли тебя стали волновать мои дела? – Хельга не выдержала и резко развернулась к нему. – Мы с тобой несколько лет уже не общаемся. – Ты не общаешься, – поправил её Арнольд, немного нахмурившись. – Ох, прекрасно, это ещё и я виновата. Что ж ты тогда не подходил, а? Мог бы и проявить инициативу, но тебе было всё равно, – Хельга снова повернулась к нему спиной и посмотрела вниз. Ох, как же её манила земля снизу, укутанная несколькими слоями снега. – Всегда было всё равно, – тихо добавила девушка, но Арнольд всё-таки расслышал её слова. – Хельга, ты сама отталкивала меня. – Не без причины, Репоголовый, – срывающимся голосом продолжала говорить Хельга, в мыслях умоляя Арнольда уйти, пока она не передумала прыгать туда, где уже нет никаких проблем. – Я… я понимаю, – Арнольд очень тихо и аккуратно приближался к Хельге, – я знаю, почему, и… Прости, но я не мог, Хельга. Поверь, тебе было бы хуже, если бы я тебя обманывал. – Хуже?! Откуда тебе знать, что для меня было бы «хуже»? Может, я хотела быть обманутой, но хоть на мгновение счастливой? Может, мне бы очень хотелось почувствовать хотя бы разок себя нужной… Разве это много?! Меня тошнит от правды, от истины, я хочу прекрасной лжи, что спасла бы меня… – Или бы погубила ещё раньше, – Арнольд был изумлён её признанием. Хельга Патаки – девчонка, которая выглядела такой холодной и такой недосягаемой, грубой и жёсткой, сейчас стоит на краю жизни и говорит ему о своих чувствах, что, видимо, таила в себе долгие годы. «Какое же счастье, что сегодня я решил здесь срезать путь домой», – подумал Арнольд, который уже несколько лет не ходил по этому парку. – Пожалуйста, уходи… – жалобным голосом произнесла Хельга, наклоняясь вперёд, но Арнольд тут же схватил её за руку и развернул к себе. Она была так беззащитна в своей зимней куртке с шипами. На джинсах висела толстая металлическая цепь, на бровях красовался пирсинг, а глаза тяжелили чёрные размазанные тени. Снаружи такая сильная и роковая, а внутри беззащитна и глубоко несчастна. – Я не позволю тебе, Хельга, слышишь, – Арнольд крепко прижал её к себе и сам едва сдержал слёзы, не представляя своей жизни без этой девчонки. Пусть, они уже несколько лет толком не общались, пусть она много обижала его в детстве, пусть часто грубила и не упускала лишний раз опустить колкость. Но такова была Хельга Патаки, которая с малых лет присутствовала в жизни Арнольда. – Да что значит для тебя моя жизнь? – прошептала она в его плечо. – Многое, – Арнольд непроизвольно гладил её по волосам, пытаясь успокоить и успокоиться. Хельга лишь отрицательно помотала головой, не веря его словам. «Он просто хочет утешить». – Пойдём, я отведу тебя домой. Хельга не хотела туда возвращаться, но в то же время не хотела объяснять Арнольду, почему ей не хочется домой, поэтому она покорно шла рядом с ним. Всю дорогу они молчали, не зная, что сказать друг другу. Арнольд пребывал в шоке от случившегося, но старался внешне оставаться спокойным, а Хельга была настолько опустошена, что не находила сил искать темы для разговоров. Когда они дошли до дома Хельги, то увидели в окно, как семейство Патаки сидит за праздничным столом, чокается бокалами, наполненными шампанским, и весело болтает. Арнольд, видя эту картину, не знал, что произнести, потому что он был поражён, что семья Хельги может праздновать и веселиться без неё. А Хельга уже не смотрела в окно, она стояла с опущенной головой, совсем не удивлённая такой ситуацией. – Я… – Арнольд не знал, что произнести, потому что ему было до безумия неловко. – Всё в порядке, – Хельга старалась говорить непринуждённо, – это нормально. Они стояли в полном молчании. Она не хотела заходить внутрь и окунаться в эту до тошноты праздничную атмосферу, а он не хотел уходить и оставлять её одну, понимая, насколько ей, откровенно говоря, хреново. Арнольд опустил голову, и вдруг ему стало стыдно: стыдно за то, что он не любил Хельгу Патаки, которая многим жертвовала ради него. Он ценил её как друга, был благодарен за всё, что она сделала для него, но тем не менее Арнольд не любил Хельгу. – Я бы хотела больше никогда не видеть тебя в своей жизни, Арнольд, лишь потому, что я люблю тебя, – сказала девушка и поднялась по лестницам, не оборачиваясь в его сторону. Сегодня мог быть последний день её никчёмной и серой жизни, сегодня она могла бы попрощаться со своими надоевшими чувствами, но вместо этого девушка сказала Арнольду то, что ощущала внутри себя. Она могла бы промолчать, но ей было всё равно, какая будет у него реакция, ведь она знала, что он её не любит и, скорее всего, никогда уже не полюбит. Хельга скрылась за входной дверью, а Арнольд ещё несколько минут стоял снаружи, смотря, как снежинки опускаются на землю. Такие холодные, но в то же время нежные, как и сама Хельга. Он не любил её, и ему было горестно из-за этого. Он не мог ответить ей взаимностью, за что Арнольд себя буквально ненавидел. Хельга, безусловно, была дорога ему, но лишь как человек, а не как возлюбленная. В это же время Хельга быстро забежала к себе в комнату и, не включая свет, посмотрела в окно, где он ещё стоял. Она закусила кулак, лишь бы громко не зареветь от досады и отчаяния. Хельга отвернулась от окна и закрыла шторы. Быть может, в другой раз ей повезёт, и Арнольда не будет рядом. Быть может, тогда она избавится от всего, что ей так надоело в этой жизни. А пока часы пробили двенадцать. Внизу раздались счастливые возгласы и поздравления с Новым годом.