***
Он сходит с ума, пытаясь выкинуть назойливые мысли из головы. Успокойся. Они просто легли спать. Они обиделись на тебя, поэтому ни один не отвечает на звонок. Он знает всё. И знает, что сам является причиной всего. Но от этого было не менее больно, как и от того, что он не понимал, кого он любит больше. Темнота клуба лишь усугубляет всё. И внутренности связываются в тугой узел. Он опрокидывает стопку за стопкой, не слушая друзей, которые просят притормозить. Теряет рассудок на радость особе в коротком платье, которая сидит на его коленях. Нет, рассудок он потерял уже давно с двумя, кого неистово любит и собственноручно душит. Сейчас он заливает жар внутри алкоголем. Но становится ещё хуже. Он целует эту девку, которая не теряет времени, шаря по его штанам. И он вспоминает. Она никогда так не смогла бы. Она была слишком правильной. Да, — подсказывает разум, — такой правильной, что теперь спит с твоим "другом". Плевать. Он совсем не об этом. В голове всплывает её смущённое лицо, когда он в первый раз её поцеловал. И следующее — как она тянется за новым поцелуем, держа его лицо в своих ладонях. Другое воспоминание причиняет ещё больше боли. Вот она, прямо перед ним. В персиковом платье. С парным браслетом на запястье. С горящими глазами поздравляет его, пряча за спиной подарок, выбор и покупка которого, он уверен, были трудными для неё. А вот она с волосами, собранными в высокий хвост. Мокрая с головы до ног. Весело смеётся, затаскивая его в бассейн. Вот она готовит. Вот она плачет. Вот она целует его. Вот она обнимает его так крепко, что, кажется, ребра ломаются, а он счастлив, как никогда. Мотает головой, пытаясь избавиться от этих ярких картинок в голове. Слишком ярких. Но другой человек занимает её место. Которого он знает уже очень давно. Который мягко улыбается, когда он называет его лучшим из продюсеров. Он недоуменно приподнимает брови, но не прерывает поцелуй. Он громко смеётся, когда они убегают ото всех, чтобы обнажить души наедине. Он крепко бьёт поставленных ударом в челюсть, слыша о желании умереть. Хочется разорвать грудную клетку, чтобы вытащить его оттуда, корнями проросшего внутри. Сходит с ума. Похоже окончательно, когда скидывает с себя эту обдолбанную дуру и бредёт к выходу. И снова непрошеные картинки в голове, услужливо подброшенные пьяным воображением. Или все же памятью? Два человека, которым он причиняет невыносимую боль, держатся за руки, гуляя по парку, а он стоит позади с букетом цветов. Он замечает следы на её шее, которых он не оставлял. Он находит парный браслет, подаренный им, в постели того, кто так громко смеялся. Он видит его нежную улыбку, когда он смотрит на неё. Он сидит под дверью, как брошенная собака, пока они там, внутри. Он прижимает её к себе крепче, а она во сне называет его до боли знакомым именем. Последняя капля. Чаша переполнена. И он валится с ног, яростно уговаривал себя не реветь. Но слёзы капают на дорогие часы. Кто-то поднимает его с земли и тащит куда-то, звонит кому-то. Она не отвечает. Он спьяну называет адрес, который знает лучше своего. Выйти из машины ещё не самое трудное. Настоящее испытание впереди. Попасть в правильную кнопку в лифте. И ему удаётся с пятой попытки. Он стучит в дверь. Слышит торопливые шаги и взволнованный голос. Она стоит перед ним. Совсем не удивлена. Совершенно обнажённая. Почему ты меня оставил? — вот что говорит её сонное печальное лицо. Её губы он находит быстрее, чем нужную кнопку в лифте. Сжимает тонкую талию до синяков. Она протестующе мычит ему в рот. Пытается оттолкнуть. И снова плачет. Поцелуй с солью. Он не первый. В последнее время она постоянно плачет, когда он целует её. Она пытается вырваться. Ей страшно. Это не те нежные поцелуи, от которых опухли губы. Его поцелуи жёсткие, грубые. Но в них не меньше любви и сожаления, чем в тех. Он кладёт голову ей на плечо, горячим дыханием обдавая шею, замечая человека, стоящего за её спиной. Ненавистью буквально можно дышать. Как и теми странными чувствами, которые витают между тремя. Он смотрит на пьяного него, ввалившегося под утро и так нагло целующего ту, которая недавно таяла под его поцелуями. Он трезвеет моментально, стоит схлестнуться холодным взглядам. Все трое молча сидят на белом ковре, залитом красным вином. Они весело смеялись сидя здесь втроём. Большего не надо было. Кроме этой тесной дружбы. Дружба стало слишком тесной, верёвкой затянувшись на их глотках. Боль, в тисках которой они оказались, усиливается с малейшим движением. Или им так кажется? Просто заткнись. Просто вспомни и сравни. Пойми, что вы натворили. Просто отпусти всё. Пусть и чертовски больно сейчас. В постели оказываются трое. Столько, сколько их было всегда. Даже между любыми двумя всегда был третий. Кто всё же виноват? Он без ошибки определит, чьё дыхание на его шее. Она с лёгкостью, не глядя, может определить чьи поцелуи она получает сейчас. Он точно знает, чья рука на его теле. Однажды всему придёт конец. Ведь это всего лишь стало привычкой. Дурной и затянувшейся привычкой. Опасный дым заволакивает сознание. В комнате слишком жарко. От огня все стены плывут. Она встречает рассвет. Ей хочется спать. Чертовски сильно хочется спать. Она внимательно запоминает спокойные черты умиротворенных лиц и закрывает глаза, проваливаясь в глубокий сон. Завтра, когда они проснутся, всем привычкам придёт конец. Ведь так?Часть 1
8 августа 2020 г. в 17:55
Врать другу вошло в привычку. Врать искусно, умело. Даже если ложь уже давно раскрыта, а тот, кого ты любил, ненавидит тебя до дрожи в кончиках пальцев и грозится убить.
— Я же сказал, что понятия, не имею, где она. Нет, не знаю. Почему ты так уверен, что ты и я единственные, к кому она могла пойти? Не ори на меня, ревнивый придурок. Я имел ввиду подруг.
Он нагло врёт, пока она прожигает его спину взглядом, сидя в его квартире. Пусть ещё одетая.
Он кладёт трубку, чувствуя, как внутри что-то снова разбивается от холодного «ладно, давай, потом поговорим».
— Ты такая сволочь, знал? — тихий голос разрезает тишину словно нитью, и из ран сочится кровь.
— Говорит сука позади меня, — парирует он. Но ещё тише, чем она. Лишь бы не заглушить неспокойный стук её сердца.
Она коротко усмехается. Он ненавидит эти смешки. Эти ухмылки, которые являются неотъемлемой частью этих двоих. Ухмылки. Часто неуместные. Но чертовски притягательные. Просто он ещё не решил, как из этих ухмылок для него притягательнее.
— Он сильно зол? — её голос снова становится тихим.
Он смотрит на неё через плечо. Её грустные глаза снова испытывают его на прочность, но он также тихо отвечает:
— Как думаешь, ему следует радоваться?
Она легко в своей кошачьей манере, спрыгивает на пол, держась за его плечо. Самое невинное из всех прикосновений, что они себе позволяли, обжигает кожу хуже раскаленного металла и её языка. Она идёт на кухню и, вдруг остановившись на месте, говорит почти шёпотом:
— Ложь. Он снова лжёт. Он никогда не искал меня здесь.
Он молчит, вспоминая, как тот, о ком они говорят, в порыве горячей ярости, устроил погром в этой квартире, обнаружив здесь её браслет, а позже и противозачаточные, которые она принимала. Как он мог лишь сгибаться в рыданиях, не сумев ударить хозяина квартиры и сказать что-либо ей. И он тоже должен был молчать. Иначе этот хрупкий мир разрушился бы окончательно.
Парадокс. Всё знали, что происходит. Но вслух это никогда не должно было быть произнесено.
Она уходит на кухню, надевая фартук, собирая длинные волосы в высокий хвост.
Стук ножа по разделочной доске, шуршание пакетов, шум воды, треск масла в сковороде, кипение воды — все эти звуки приглушают до боли знакомые мелодии и голоса.
Она ставит на паузу в тот момент, когда он переступает порог кухни.
— Я же просил тебя не включать.
Он стал ненавидеть собственные песни. Тексты, которые писал и исполнял вместе с ним, биты, которые писал для него. Песни, которые любила она.
— Прости, — Она мягко улыбается и быстро целует его в щеку.
И на миг эта жизнь приобретает краски. Когда они ужинают, весело болтая. Когда счастливый смех наполняет его дом вместе с ароматом его любимых блюд, приготовленных ею, и мягким ароматом выпечки из кофейни напротив. Когда внутри все приятно замирает и мурлычет от её улыбки, словно кот, которого она приласкала.
И это стало привычкой наравне с болью, причиняемой друг другу. Привычкой уходить от мира, в котором тот человек сгорал точно так же, как они.
И тот человек вновь пробирается в их головы, словно неизлечимая болезнь. Боль, которая может лишь на время утихнуть.
Город снова тонет в ночных огнях. А они снова сидят в полной тишине на той же кровати.
Её тихий голос снова разрезает её:
— Он ведь был у тебя вчера?
Он боится отвечать. Боится её слез, которые будут неизбежны после его ответа. Боится того, что в её мыслях.
— Да.
Но она не плачет. Она устала это делать. Как и устала просыпаться одна среди ночи от холода пустой половины кровати и открытой двери, в которую он входит, когда хочет.
Но у неё есть и другая дурная привычка.
Кошмары всегда приходят, когда она с ним. Тогда ей становится страшно, что этот мир мёртв сейчас. Что тот, кто ночами исчезал сам, но ненавидел, когда они были вдвоём, уничтожил этот хрупкий мирок. Что он нереален. Этот страх сводил её с ума.
Она просыпалась по десять раз за ночь, смотрела на умиротворённое лицо и с бешено бьющимся сердцем подносила ладонь к его носу. Почувствовав прохладное дыхание, она облегчённо выдыхала и снова прижималась к горячей груди. Но страх не исчезал окончательно.
И в эту ночь точно также. Она снова просыпается и успокаивается, лишь когда убедилась, что его грудь высоко вздымается.
Она садится в кресло напротив огромного окна и смотрит на полыхающий город и тёмные воды широкой реки.
Тогда он просыпается тоже, не ощущая её рядом. Наблюдает, как она берёт в руки телефон, набирает номер и мучительно долго слушает гудки. Слезы капают на голую кожу, покрывшуюся мурашками. Ей холодно. И во взгляде того, кто напротив, лёгкая заспанность сменяется обидой. Она почти тянет руки к нему, но тут же бросает эту идею, когда он ледяным тоном произносит:
- Так и продолжить выбирать его?
Она отводит взгляд к окну, а он продолжает смотреть на неё, перебирая тысячи мыслей в голове. Тихо и тяжело дышать. Почему они живут таким образом? Почему они скрыты в ночной темноте от солнца, которое не желает проливать свет на это болото, в котором они погрязли? Почему она должна проливать столько слёз из-за этого человека и него, а он молча наблюдать? Её блестящие от слёз глаза не дают сделать и вдоха.
Он выкуривает несколько сигарет, впитывая всю её боль, когда получает звонок от него.
— Зачем звонишь?
— Просто так. Ты ведь не спишь... - этот пьяный голос заставляет их внуренности связаться в узел. У неё - от волнения и обиды. У него - от здости и приступа тошноты.
— Где ты?
— В клубе. Может, я к тебе...
Тогда он говорит ей как бы невзначай, убивая того, кто по ту сторону провода.
— Ложись спать. Я сейчас.
— Ладно, — соглашается она, шепча это ему в губы.
А тот человек, съедаемый заживо ревностью, дрожащий голосом шепчет «пока» .
Ей больно вдвойне.
И все это стало привычкой. Болезненной привычкой. Но так они чувствуют себя живыми.
Когда она ждёт его дома ночами без сна. Когда он видит, как она целует его в губы.
Когда человек, который заставляет их страдать, предает самого себя.
Но от привычек необходимо избавляться. Особенно от дурных. И ночь делает это за них.
— Кого ты любишь? — он спрашивает, не задумываясь. Но это то, о чем он не может перестать думать.
— А ты?
— Тебя, — просто отвечает он.
И она смеётся в голос, сама не зная почему. Она не может контролировать это. Она смеётся со слезами на глазах.
Он смотрит на неё, не отрываясь. Он знает, что она не верит ему. Хочет обнять, доказать, что его слова правдивы, и в то же время хочет вытолкнуть её в окно.
Смех перерастает в истерику. Она всегда плакала тихо. Кричала молча, подавляя голос, который теперь с трудом пробивался.
А сейчас кричит. Кричит так, как не кричала никогда. Рыдания рвут глотку, но она чувствует себя свободнее.
Сигарета тлеет в его пальцах. Он выдыхает дым, который она ненавидит.
— Вы лжецы! Я ненавижу вас. Ненавижу всё это.
Выплевывает слова ему в лицо, но он не реагирует. Он привык к её молчаливым истерикам. Но сейчас, когда она неистово кричит и позволяет слезам заливать лицо, он чувствует облегчение. Словно непосильный груз свалился с её плеч. И он это остро ощущает.
Он подаётся вперёд, заключая её в объятия. Прижимает ее к себе так сильно, что кажется она сейчас задохнётся, а его руки сведёт судорога. Она пытается оттолкнуть, но все же протягивает руки, прижимаясь к горячей груди.
Воздуха чертовски не хватает, когда она рядом. Он целует её лоб. Веки. Щеки. Кончик носа. Губы.
Он целует солёные губы. Она глотает в перерывах между поцелуями воздух, задыхаясь им. Обхватывает его шею руками, тянется к нему. Он задевает столик, когда пытается, не отрываясь от её губ, найти кровать. Красное вино заливает белоснежный ворс ковра. Они шепчут друг другу в губы ругательства.
Чувства затуманивают здравый смысл, когда разгоряченные тела соприкасаются. Телефоны по очереди надрываются от звонков того, кто был виновником их сумасшествия.