В последний раз

Под ногами — житное поле, над головой — голубое безоблачное небо без краёв, а в мыслях — только она и ничего больше. И когда она бежит, получая многочисленные царапины от острых колосков, это её не заботит. Это то, о чём она будет беспокоиться в последнюю очередь. Ветер оголяет её худые бёдра, подол платья плетётся где-то за спиной, а ноги босые и земля больно впивается в пятки, от чего хочется вскрикнуть, но у неё нет времени на это. Им и так дано его слишком мало, хотя бы для того, чтобы встретиться. Увидеться в чужом золотом поле, истоптать его своими следами и просто посидеть в объятиях друг друга. Девушка знает, что у них есть всего две минуты, пока солнце не зайдёт и тогда им снова придется расстаться на целые сутки. Время всегда идёт неумолимо медленно и хочется выть просто потому, что желание увидеться с любимой стоит превыше остальных важных дел. Уже подбегая к одинокому дереву посреди большой житной пустыни, она видит знакомую макушку и улыбка сама расцветает на лице. Девушка практически прыгает в объятия и чувствует, как родные руки обвивают и сжимают её талию крепко-крепко, словно в первый и последний раз. Словно? — Я так скучала, — тихонько скулит Элизабет в её волосы, продолжая крепко держать возлюбленную в собственных руках. — Бетс, ты не представляешь, но я тоже, — хохочет Эмбер и целует девушку в шею, вдыхая запах её тела словно в последний раз. А пахнет она не по обычному, а пахнет удивительно сладко и приятно. И этот запах всегда ассоциируется с Элизабет. Неудивительно, ведь она работает в пекарне вместе с отцом, ежедневно выпекая десятки вкусных булочек. — Солнце скоро зайдёт и мы должны будем разбежаться, — Бетс садится рядом с Эмбер на её пальто, заранее постеленное, и приобнимает девушку за талию, глядя прямо в глаза. — Но завтра мы сможем встретиться вновь. В зелёные, словно летняя трава, глаза, в которых она может видеть собственное отражение. Глаза, в которых хочется утонуть и никогда не смотреть на что-либо другое. Манящие и дразнящие тебя, пока ты будешь просто глупо и по-детски улыбаться, потому что счастлива. — Бетс, — Эмбер смотрит на неё виновато, нервно глотает вязкую слюну, а затем шепчет: — Мы больше не можем здесь встречаться. Элизабет не понимает. Она хмурит брови, вопросительно разглядывая свою возлюбленную, чтобы найти подвох. Подвох, который через пару минут ударит её сильнее любой молнии. — Ты нашла место поспокойнее этого? — смех вырывается сам по себе, и совсем не обычный, а истерический, потому что она знает, что скажет та. Но слышать этого не хочется. Она предполагала, что однажды вся эта маленькая сказка закончится, словно это был просто приятный сон. Дурман, который развеяла её спутница и схватила в свою ловушку. Но Элизабет не хочет слышать следующие слова. Она не хочет думать, что сейчас всё закончится. Оборвётся, даже не начавшись. — Нет... Я помолвлена. Эмбер не дышит. Девушка затаила дыхание, чтобы поступающая истерика в горле не вырвалась и она не закричала. Помолвлена — слово, которое стало тем самым ножом в спину, тем самым ударом поддых. — Эмбер, куда ты убегаешь каждый вечер? — однажды спросила её мама, когда девушка вновь собиралась убежать в поле, держа в своих маленьких руках серую куртку. — Мам, я просто хожу в поле посмотреть на закат, — она не врёт, но отводит взгляд ведь знает, что мать всё-равно выдавит правду. Даже если эта правда осталась в недосказанном. — Или может ты там с мальчиком встречаешься? — женщина улыбается, победно скрещивая руки на груди, но она даже не знала, действительно ли это правда. Эмбер стоит. Слова застряли где-то в горле, и ей хочется всё рассказать, ведь правду утаивать сложно. Иногда даже ужасно невыносимо. — Нет никакого парня, мам, — глаза поднимаются на материнский силуэт, уставшие и виноватые, — это вовсе не парень. И после этого она срывается с места и убегает в привычном направлении, надеясь, что через пару минут Эмбер будет в руках своей любимой, сидеть и слушать какую-нибудь весёлую историю, которая поднимет настроение. И после такого даже прощаться с ней не хочется, не то чтобы возвращаться обратно домой... — Помолвка? — оторопело повторяет Элизабет, отодвигаясь от возлюбленной. На её глазах проступают слёзы, а где-то в области груди невыносимо больно, солнечное сплетение гудит, а воздуха в лёгких не хватает. — Бетс, — Эмбер видит, как та пытается подняться с пальто и встаёт вместе с ней, хватая за запястье. В груди также щемит от собственных сказанных слов, но лучше так, нежели утаивать правду, кормя человека горькой ложью. — Прошу тебя. — Как давно? — голос дрожит, а ладони потеют. Она боится терять, но уже потеряла. — Больше недели, наверное, — Эмбер медленно тянет девушку на себя, подбирая в свои руки, обхвачивая шею, а затем крепко обнимает, пытаясь приглушить боль. Приглушить то, что сама же создала. Изумительно. — Эмбер, прошу, не надо, — Элизабет дрожит в её руках, а на плече чувствуется влага. Слёзы. Она плачет. — Я всё-равно всегда буду любить только тебя, — девушка крепче сжимает её, утыкаясь носом в копну светлых и мягких волос, стараясь не заплакать самой. — Это просто пустые слова, Эмбер, — она упирается своими ладонями в чужую грудь и пытается оттолкнуться, но захват лишь становится крепче. И после двух или трёх попыток, руки бессильно падают вниз, а слёзы целым потоком вырываются наружу, делая ткань платья мокрой. Они стоят. Стоят в объятиях, которые будут считаться их последними в жизни. И пока закат не зашёл, они продолжали стоять, чувствуя бессилие перед друг другом. Эмбер отодвигается, берёт лицо Элизабет в руки, а потом накрывает её губы своими, уверенно, делая поцелуй углублённым, когда чувствует отдачу. Их губы смыкаются в горячем танце, языки изучают друг друга в последний раз. В их последний совместный закат. А когда Эмбер отрывается, она хватает пальто и убегает, чтобы не сорваться, чтобы не потерять голову. Чтобы оставить всё в покое и дать возлюбленной время прийти в себя. Дать время забыть о ней, забыть обо всём, что между ними было. Но воспоминания Элизабет о ней были настолько яркими, что скорее всего, они останутся с ней навсегда и каждый раз, вспоминая что-нибудь об Эмбер это будет приносить чрезвычайную боль.