тепло на раскрытых ладонях

У Энтони Кроули тёплые руки. Будто и не касался ни разу тонкого холода по стенам в аду. Котлы и пламень — фальшивые уловки для грешников. Ничего и близко такого нет внизу. Там холодно. Коцит проецирует все свои обиды в ледяной покров, от которого вся преисподняя пропахла бесчувственностью и застоявшейся водой в водопроводах. Будто за все сотни лет не умер ни один сантехник, чтобы исправить вечно искореженные своей же неисправностью и чужим негодованием трубы. Вода едва не замерзает, касаясь ледяного пола. Видимо, Вельзевул упустила этот момент, когда отказывалась от отопления. Кроули, как кажется Азирафаэлю, излучает тепло мягкого цвета. Ангел не может поверить, что запутавшаяся резвость в волосах может иметь низкую температуру поверхности. Скорее, следовало бы повесить предупреждающую табличку. Чтобы не обжечься. Азирафаэль готов отдать каждую последующую вечность, лишь бы касаться чужого тепла, греть о него замерзшие пальцы. В его канцелярии тоже холодно. В этом преисподняя недалеко ушла от верхнего филиала. Почему-то ангелу всегда представлялось, что у Богини должны быть большие мягкие ладони. И обязательно тёплые. Чтобы каждое касание ощущалось даром свыше. Но Она давно не заглядывала к ним. Тепло не бывает отталкивающим. Оно всегда родное, близкое до рассекающей боли внутри. Поэтому его тянет-тянет-тянет к Кроули болезненной компенсацией. Азирафаэль ненавидел моду прошлых веков за искренний интерес к сокрытию тонкой облегающей тканью рук и чуть грубой кожи на тыльной стороне ладоней. Он не мог коснуться теплящегося чувства на запястьях и меж пальцев, чтобы хоть на миг согреться. Ведь, касаясь стен наверху, чувствуешь не белоснежную невинность и чистоту, а пустую отчуждённость. Ангел замерзал изнутри всё сильнее, проклятием ощущая преследующий его схожий цвет в светлых локонах и лёгких одеждах. Кроули будто плевать, что вокруг ни черта святого и всё мелко дрожит от холодного страха себя и возмездия. Он тянет свои длиннющие руки к ангелу и прижимает к себе, успокаивая ладони меж чужих кудрей. И говорит, что теория о том, что Азирафаэля обрекли белоснежным цветом волос на тоскливую зябкость и почти немеющие кончики пальцев, — полный бред. Если и придавать значение таким вещам, то это обязательно значит добрые кат-сцены в конце и умиротворённость после титров. У Энтони Кроули тёплые руки, и он готов перепачкать своим жаром — ни грамма пошлости, лишь трепет под кожей — каждую мысль ангела, беря в ладони опущенное задумчивостью лицо Азирафаэля и осторожно касаясь пальцами чужих висков. И расплывается в улыбке — Азирафаэль уверен, что на вкус она тоже тёплая, — чувствуя, как под его руками наполняются алым жаром щеки ангела.