Остынь

Ничего не предвещавшим августовским днём температура воздуха в Неаполе ни с того ни с сего решила подскочить до отметки в плюс тридцать четыре. Воздух на улице (да и не только на улице) будто плавился на глазах, растекался и плыл куда-то вместе со светло-бежевыми стенами. По закону подлости до того, чтобы установить в комнате кондиционер, руки у Ризотто попросту не дошли, да и денег на подобную роскошь особо не наблюдалось. Жара стояла просто невыносимая, настолько, что хотелось взять в руки бутылку колы, буквально с ногами залезть в холодильник и просидеть там как минимум до следующей недели, которая пророчила долгожданное похолодание. Летом штаб-квартира Сквадры прогревалась особенно хорошо (что не могло не огорчать), и единственной отдушиной в такие дни становились коктейли, которые Прошутто поистине мастерски смешивал в металлическом шейкере и разливал по одноразовым пластиковым стаканчикам с таким пафосом, будто пили они сидя не в тесной кухне, а в аутентичном элитном ресторане. Что ж тут поделать - когда ресторан можно позволить с трудом, приходится создавать атмосферу в, так сказать, полевых условиях. К огромному облегчению для всех, а в частности для Ризотто, на котором лежала наибольшая ответственность, работы в ближайшем месяце не наблюдалось: босс в кои-то веки справедливо заметил, что даже их команде нужен отпуск, поэтому с начала до конца августа они имели полное право на заслуженное ничегонеделание. Формаджо и Иллюзо ещё ранним утром уехали, как они выразились, «по делам» (остальная часть команды единогласно предположила, что эти двое элементарно смылись прогуливать выданную двумя днями ранее зарплату - другого от них ожидать и не следовало). Ризотто в штабе ещё не появлялся, объяснив это тем, что будет ближе к вечеру, когда жара окончательно спадёт, так что сегодня штаб не служил местом большого скопления людей (как, впрочем, и всегда) и можно было наконец в полной мере насладиться долгожданными тишиной и умиротворением. «Если бы не чёртова жара, вообще шикарно было бы», - с этой мыслью Гьяччо вытянулся во весь рост на всё том же потёртом обитом серой кожей диване, закинув руку за голову. Мысли перескакивали с одной на другую безо всякой установленной логической последовательности, путались, перетасовывались между собой, образуя один беспорядочный клубок. На ум не приходило ничего толкового, а всё из-за резкой смены погоды, произошедшей неожиданно для всех в течение последних двух-трёх дней. Давление, и без того слегка повышенное, вытворяло такие фокусы, что без таблеток он бы, наверное, вряд ли смог столь же невозмутимо выдержать такое спонтанное потепление: пульс стучал быстрее обычного, руки время от времени подрагивали, а перед глазами темнело от чересчур резких движений - в общем-то, уже привычное состояние для человека, на протяжении всей жизни подверженного наследственной метеозависимости. Несмотря на действительно ленивое настроение, он по привычке уложил вьющиеся волосы, которые без лака торчали бы в разные стороны, и сейчас даже с учётом того, что было катастрофически жарко, ни одна прядь не выбилась из причёски. Очки неприятно давили на переносицу, а ворот футболки казался невыносимо душным и будто сковывал всё тело. Гьяччо бросил беглый взгляд в сторону, раздражённо цокнул языком и, легким движением ноги без особого труда сбросил с себя больно упирающийся в бедро острый локоть. Устроившийся рядом Мелоне встрепенулся от полудрёмы, силясь поскорее вникнуть в происходящее. - Мм, и какого хера ты меня спихнул? - заспанно спросил он, убирая со лба намокшую чёлку. - А ты ещё больше липни ко мне, тогда, того и гляди, на пол сброшу, - без особого энтузиазма огрызнулся Гьяччо. - Я сейчас сварюсь, не комната, а сраная сауна, честное слово. - Так используй свой станд, что тут думать? - его наградили смешком. - Чем не самодельный кондиционер? Гьяччо лишь отмахнулся. Было бы всё настолько просто - потребность в искусственном охлаждении давно бы отпала. White Album хоть и оказывал влияние на скорость нагревания тела, но всё-таки больше служил средством для атаки, нежели импровизированным вентилятором. С помощью станда удавалось снизить температуру тела максимум на два-три градуса, но большой роли это, понятное дело, не играло, и ситуация вынуждала искать альтернативные методы решения проблемы. Он безразлично пожал плечами и устало прикрыл глаза, лишь надеясь на то, что некоторое время спустя солнце перестанет с завидным упрямством печь в лицо даже через окна. - Ты не понимаешь, это не так, блять, работает, - голос его звучал зло и совсем немного обречённо, поскольку подходящего выхода из ситуации особо не было и не наблюдалось в ближайшие пару-тройку часов, - лучший эффект идёт непосредственно при атаке кого-либо или чего-либо льдом. Или ты хочешь записаться в добровольцы? Мелоне задумчиво хмыкнул, на какое-то время замолк, а затем щёлкнул пальцами в воздухе. Он выглядел так, словно только что додумался до гениальнейшей идеи из всех существующих. На губах играла привычная хитрая ухмылка, как правило не влекущая за собой ничего хорошего. Он сел поудобнее, скрестив ноги, и облизал пересохшие губы. - У меня, кажется, есть идея. - С этой фразы обычно начинаются самые масштабные катастрофы, после которых приходится или делать ремонт, или тащить кого-то в травмпункт, - Гьяччо насторожился. - Пф, тоже мне, катастрофы, - прыснул Мелоне. - Я всего-то хотел предложить один занимательный способ...охладиться. - Нет, я не согласен использовать станд, чтобы наполнить ванну сухим льдом, даже не надейся. - А кто сказал, что нам нужен сухой? Мокрого будет вполне достаточно, - ухмылка стала ещё шире. - Да и с чего ты взял, что для исполнения плана понадобится ванна? - В душе не ебу, что ты там задумал, - Гьяччо с недоверием в глазах посмотрел на напарника, - но, если тебе что-то нужно, иди и бери сам, я лишний раз рыпаться не собираюсь, уж очень лень. Мелоне в ответ лишь лукаво сощурился и, поднявшись на ноги, вышел из гостиной, с пронзительным стуком захлопнув за собой дверь. Он предусмотрительно счёл выгодным не посвящать Гьяччо в подробности собственного коварного плана: как минимум - партнёр был бы мягко говоря в замешательстве, как максимум - в конечном итоге ему прилетело бы по лбу. Во всяком случае, Мелоне ничуть не сомневался, что щепотка непредсказуемости определённо должна была сыграть ему на руку. С этой мыслью он вошёл на кухню, где застал возящегося с бутылками и стаканами Прошутто, который сперва и вовсе не заметил его появления. Только когда он деловито кашлянул, обращая на себя внимания, блондин оторвался от своего занятия и увидев нарушителя спокойствия, нахмурил брови. Разморенный теплом, Прошутто был донельзя смешным: на голове беспорядок, первые две пуговицы лёгкой светло-голубой рубашки расстёгнуты, взгляд расфокусирован. Короче, картина маслом. - Что-то хотел? Я как раз делаю «Маргариту», может, на твою долю тоже приготовить? - Нет, спасибо. Попрошу об одном, - Мелоне ослепительно улыбнулся, - ты не мог бы предоставить немного льда? Дико хочу колы, но забыл вчера поставить её в холодильник. - Без проблем. Возьми во втором ящике морозилки. И передай Гьяччо, что, если хочет «Маргариту», пусть поднимется. Я тут вечность торчать не собираюсь. - Да-да, конечно, передам, - ему с трудом удалось не расхохотаться, - спасибо большое! Достать необходимое оказалось намного проще, чем он ожидал - видимо, Прошутто пребывал в достаточно хорошем расположении духа (или просто наконец по-человечески выспался), из-за чего Мелоне избежал того, чтобы быть посланным очень далеко и надолго. Набрав в стаканчик несколько кубиков льда, он поспешил бесшумно, так, чтобы Прошутто не засуетился от хлопка дверью, проскользнуть обратно в гостиную, где Гьяччо нервно постукивал пальцами по спинке дивана в ожидании напарника с дальнейшими инструкциями. Мелоне хотел было подкрасться максимально незаметно и напугать погружённого в собственные мысли напарника, но встретился взглядом с пронзительными тёмно-серыми глазами, по прежнему смотревшими с молчаливым вопросом и подозрением. - Я пришёл! - Я заметил. На кой чёрт ты лёд притащил? - А ты догадайся, - он сел на диван и придвинулся почти вплотную, наблюдая за реакцией Гьяччо. Тот заметно напрягся, неопределённо повёл плечом и поджал губы, силясь скрыть хаотично бушующие эмоции. - Кола же, вроде, на полке в кухне стояла... - Холодно, очень холодно. Готов выслушать предположения, пока он не растаял. - Ума не приложу, что сказать на этот счёт, - хмыкнул Гьяччо, на всякий случай пересев на противоположный край, - я же могу заново заморозить его? - Об этом я и хотел тебя попросить. Так сказать, на всякий случай. Узнаешь, зачем. Лучше скажи, не желаешь ли немного остыть? - Понятное дело, хочу, - голос его звучал всё так же настороженно, - иначе не согласился бы на подобные сюрпризы. - Сюрпризы, значит? Мелоне ловким движением пальцев выудил из пластикового стаканчика прозрачный кубик, к тому времени уже начавший подтаивать, и аккуратно зажал его губами. В ответ на озадаченное «мм?» он подполз к опешившему от неожиданности Гьяччо и оставил на щеке поцелуй вместе с мокрым холодным отпечатком. Чувство было абсолютно новым и даже близко не стояло с тем, что возникало, когда Гьяччо использовал White Album - во втором случае тело пробирал ощутимый лишь краем сознания мороз и, кроме всего прочего, взаимодействие со стандом никогда не вызывало столь...неоднозначных и, стоило признать, приятных ощущений. Кожа покрылась мурашками от полоснувшего по ней горячего дыхания, а в мозгу словно что-то щёлкнуло. Ещё доля секунды - и горячие губы вперемешку с ледяным холодом уже на подбородке, поднимаются выше, наконец достигая губ самого Гьяччо. Мелоне осторожно, но вместе с тем уверенно кладёт ладонь ему на щёку, как раз на то место, по которому недавно мазнул льдом, углубляет поцелуй. Кубик перекатывается на языках и неумолимо тает, с каждым мгновением становится всё меньше и меньше, пока не исчезает, не растворяется полностью. Кислород, по всей видимости, тоже заканчивается, и Мелоне нехотя разрывает поцелуй, взглядом указывая на оставшуюся в стакане воду. - Заморозишь по новой? - он дышит часто, как если бы пробежал пару кругов вокруг стадиона. - Мы ведь только начали. Минута - и лёд снова в стакане, окутанный дополнительной защитой от нагревания (вот тут-то White Album и пригодился) и приобретший свою первоначальную форму. Мелоне повторяет махинацию - берёт холодный кубик, зажимает во рту так, чтобы по неосторожности не выронить, коротко целует, плавно переходя к шее. Опаляет горячим дыханием, снова то мягко целует, то прикусывает бледную от недостатка солнца кожу, усыпанную тонкими синими венками. Гьяччо подставляется, чуть откидывая голову назад и вместе с хриплым стоном выдыхая, кажется, весь оставшийся в лёгких воздух вместе. Один, два, три, четыре - кажется, кто-то говорил, что для восстановления дыхания нужно дышать на четыре счёта? Один, два, три, четыре - не помогает, чистой воды пиздёж. Крошечная растаявшая капелька срывается, бежит за ворот футболки, щекочет ямку между ключицами, от чего его пробирает мелкой дрожью до кончиков пальцев, микроскопические разряды электрического тока проникают под кожу. Тем временем Мелоне отстраняется только для того, чтобы стянуть с него душную чёрную футболку и вновь приступить к особо изощрённой экзекуции. Он бегло очерчивает языком ключицу, всеми силами стараясь не уронить лёд, ведёт кубиком к другой ключице, наклоняет голову, чтобы было удобнее целовать, касаться, ещё раз целовать и срывать с губ новые и новые стоны. Тело Гьяччо словно ватное: руки и ноги немеют, картинка перед глазами расплывается так сильно, что видно только фиолетовое пятно пушистых мелоновских волос, а пьяное возбуждение отбивает набат в висках и размазывает покрепче дорогого виски (хотя когда он в последний раз пил настоящий виски?). Координации хватает на то, чтобы подцепить пальцами острый подбородок, на миг притянуть к себе и коротко поцеловать в который раз за сегодняшний день. Закончив с шеей и плечами, оставив на них алеющие следы, Мелоне кончиками пальцев пробегается по груди, лишь мельком (сам не терпит щекотки, а щекочется, скотина), снова ведёт кубиком льда по рёбрам, подтянутому животу, подключая язык. Язык - особенная слабость: иногда Гьяччо казалось, что он готов простить все отвратительные выходки напарника только из-за того, как восхитительно тот целуется, кусая губы, постанывая и путая длинные тонкие пальцы в жёстких синих кудрях на затылке. Слишком одурманенный жарой и оставленными по всему телу мокрыми дорожками, он не замечает, как Мелоне отвлекается, беря новый, всё ещё держащий форму кубик, и сползает на пол, оказываясь перед ним наполовину сидящим-наполовину стоящим на коленях. От зрелища кровь пульсирует в артериях, красноватый туман застилает обзор, делая очертания вокруг до неприличия нечёткими (или это потому, что заботливый напарник положил очки на стоящий в метре от них кофейный столик?), бросает в холодный пот, и становится откровенно говоря плевать на палящее солнце и тридцать четыре градуса за окном. Звякает массивная металлическая пряжка ремня, который секунду спустя падает на пол. Пожалуйста, пусть момент длится вечно, пусть этот чёртов лёд не тает никогда. Пусть солнце никогда не перестанет бесстыже жечь, жечь так, что на коже остаются маленькие саднящие ранки, которые подолгу приходится лечить. Жечь так, что места себе не находишь от убийственной духоты, так, что до безумия жарко, что не в силах пошевелиться. Один, два, три, четыре - всё ещё пиздёж, успокоиться невозможно, когда перед тобой на коленях кто-то настолько невозможно-сумасшедший, кто-то, от одного вида которого ноги подкашиваются. Три - издевательски медленно тянет вниз молнию на потёртых синих джинсах. Перед глазами вместо фиолетовых пятен гремят уже ярко-оранжевые взрывы. Мелоне ухмыляется, на сей раз приглушённо хмыкая. Контрольный, и мозг отключается. Он обхватывает член губами, не выпуская изо рта ледяной кубик, берёт глубоко, почти полностью, и двигается так же издевательски медленно. Гьяччо замирает, напрочь забывая правило вдоха на четыре счёта вместе со всем остальным, важным и неважным, и только подаётся навстречу. Кажется, он всё-таки может разглядеть витиеватый узор на потолке, но разве сейчас это важно? Во рту Мелоне так жарко, а удивительным образом (хотя, не таким уж удивительным) не таящий кубик льда как и прежде обжигает холодком так, что голова идёт кругом. Остаётся только надеяться, что заработавшийся в прошлом месяце Прошутто курит где-то на верхнем балконе или читает газету в кухне, и посторонние звуки уж наверняка не услышит. Горячо, очень-очень мокро и ровно в той же степени охуенно. Одна рука сминает такую же серую, как и сам диван, подушку, другая путается в фиолетовых волосах, бездумно и мягко перебирая влажные от жары пряди. Лёд, Мелоне, залитая тёплым желтоватым светом гостиная, ещё раз Мелоне, ещё раз лёд - всё настолько нереально, что кажется каким-то сном, после которого с тяжёлым вздохом и раскрасневшимися щеками отправляешься в холодный душ. Когда пик удовольствия наступает, ноги, наверное, ещё более ватные, чем раньше, в мозгу пусто, в лёгких - тоже. Мелоне сглатывает, а кубик льда, кажется, наконец растаял. Гьяччо сидит, не до конца осознавая, что только что произошло, а напарник легко подтягивается на руках, садится рядом и, с непринуждённой улыбкой поправляя донельзя растрёпанные волосы, спрашивает: - Ну что, теперь тебе не жарко?