То, что уняло мое одиночество

      С самого детства я был замкнутым ребенком.       Меня не интересовали машинки, игрушки, комиксы: я рвался вперед, к взрослой серьезной жизни.       Мои родители не знали, что со мной делать. С четырех лет они водили меня к психологу, всячески уговаривали подружиться со сверстниками, когда я, не слушая их, читал свои первые осмысленные книги русских классиков, найденные на полках их комнаты.       Через два года им надоело со мной бороться: я перечитал все книги, дотянуться до которых мне позволял мой рост.       Потому однажды, когда я пришел со школы и мама с папой подвели меня к кладовой и сказали, что «эта комната теперь тоже твоя», я впервые за все время сильно обрадовался, так как в этой маленькой комнатке, заваленной старой одеждой, я мог делать все, что мне хочется, и говорить то, что я захочу.       Моими друзьями стали коробки, наполненные разным хламом, иногда я зарывался в них так глубоко, что родители попросту не могли найти меня.       Мне было только восемь, а я уже знал, каков на самом деле вкус одиночества. Горький пресный вкус.       …Настенные часы пробили полночь. Вот мне уже исполнилось девятнадцать лет. С того времени почти ничего не изменилось: я живу все в той же наполовину отремонтированной квартире, часто вытесняя грусть книгами из родительской комнаты. Они съехали от меня год назад, в день моего совершеннолетия, сказав напоследок лишь то, что я ужасающе безнадежен и что из меня ничего толкового не выйдет. После этих слов я не мог даже смотреть на дверь кладовой, которую они когда-то назвали Моей.       Я подрабатываю. Конечно, не каким-нибудь бизнес-менеджером или же известным гидом, официант одного посредственного кафетерия стал вершиной того, кем я мог бы быть. Но меня это вполне устраивает: из-за излишков профессии моя замкнутость ценится как уважение к клиентам и сосредоточенность на своей работе.       Не знаю, сошел ли я с ума.       Глупое предложение, но все-таки: человек, живущий один такое время, не может назвать себя нормальным. И я не могу. Вернее, не мог бы. Если бы вкрадчивая грустная мелодия пианино не доносилась из-за стен моей комнаты изо дня в день.       Соседки на лавочках давно говорили, что рядом со мной поселилась молодая девушка моего возраста. Она была довольно непримечательной: приехала на такси, держа в руках маленькую дорожную сумку. Только вот за спиной, в чехле, у нее был синтезатор: соседки видели его клавиши благодаря молнии, затянутой не до конца.       Я никогда не встречался с ней, лишь приглушенно слышал музыку через толстые кирпичные стены. Ее мелодия, словно крик души, повторялась каждый вечер, когда гасли последние фонари и наша улица погружалась во мрак.       Ее мелодия веяла одиночеством. И одновременно заставляла забыть о том, что я один.       Ради нее, ради этого чувства я ежедневно торопился домой после своей смены. Приходя в пустую квартиру, не переодеваясь, открывал все окна, чтобы лучше слышать, как от ее прикосновений рождалась музыка.       И мне хотелось ее увидеть.       Настолько сильно, что, подходя к своей двери, я первым делом оборачивался к ее квартире. Но уходил, попросту не зная, что сказать.       Ее музыка постепенно заполняла мою пустоту: она напоминала мне о том, что я жив, что я существую. Что я Есть. И это стоило самых высоких похвал.       Но один раз, когда я, как и раньше, слушал ее игру, к подъезду подъехала непримечательная машина и громко засигналила. Мелодия резко оборвалась, хлопнула входная дверь.       Я видел, как она быстрым шагом подошла к приехавшему такси, из него вышла грозная немолодая женщина, чей взгляд был явно сосредоточен на моей соседке.       Это была ее мать.       Они обмолвились парой слов, а затем ушли в сторону того кафетерия, где я работаю. На следующий день соседняя квартира опустела.       Я был рад за нее: видимо, она вернулась в семью и теперь больше не будет одинока. Я был рад.       Но не хотел, чтобы она играла кому-то другому.       Постепенно душа, которую я заполнил ее игрой, вновь опустела. Жизнь стала невыносимой, стены квартиры — серыми. А я забыл о том, что я жив.       …Около месяца назад новые соседи принесли мне какой-то конверт, сказали, что это от прошлых жильцов. Я закрыл за ними дверь и в одно мгновение раскрыл предназначенное мне письмо. «Спасибо, что слушали мою игру. Приходите на чай». И телефонный номер.       Конверт пришел около месяца назад, а оставили его еще раньше. Она ждала, когда же я позвоню, она считала, что я и есть тот самый внимательный зритель, который сможет помочь ей найти себя…       А я до сих пор не нашел слов, чтобы ей позвонить.