Просто быть с тобой рядом

– Ты заметил, Кондраш? Что-то к нам Романов совсем перестал заходить. Паша лениво крутанулся вокруг себя на компьютерном кресле, заставляя замереть всех в студ. центре. Сергей закатил глаза и вернулся к чтению статьи. Работа шла нудно и тяжело: как и всегда, когда «Союз Спасения» собирался в полном составе. И ведь никого не выгонишь: вечером собрание. – А зачем ему? Он все и так из первых, так сказать, рук узнает. Протянул Кондраша, откладывая книгу в сторону. Ситуация начинала раздражать. Если еще и остальные подтянутся… – Я передам Нику, что вы по нему скучаете, – ядовито проронил Сережа, высовываясь из-за монитора и обводя друзей пристальным взглядом. Миша показательно схватил плюшевую акулу, закрываясь ей от начальственного гнева, Муравьев-Апостол лишь головой покачал: «Мол, из-за такой фигни загоняться? Серьезно, Сереж?» и переглянулся с Аней, которая тут же спрятала подозрительно блестящий взгляд в телефон. Каховский, невозмутимо читавший конспект лекций, кажется, вообще не заметил всеобщего нездорового оживления. Или сделал вид. – Ты бы лучше не передавал, а на попойку его привел. А то как-то неправильно получается. Вы встречаетесь, а как будто нет. Кондраша улыбнулся своей самой ангельской улыбкой. Пестель за соседним столом тихо хмыкнул, а Сергей устало прикрыл глаза. Никакого сладу с ними, ведь ясно же зачем это все затевается. – Ага, чтобы вы смотрины жениха устроили. Нет уж, – тут он решительно поднялся, потому что если выгнать никого нельзя, то самоустраниться – всегда, пожалуйста. – Давайте без вот этого вот всего. Без чего именно – он и сам не знал. Но столь пристальное внимание к личной жизни нервировало. Ребята, разумеется, хотели как лучше, но лучше для всех было не лезть и не мешать. Но в одном Кондраша, пусть сам того не ведал, оказался прав: они вроде и встречались, а вроде… Ну, если совместную подготовку к семинарам и походы за кофе во время длинного перерыва между парами можно назвать свиданиями. Нет, они даже целый один раз ходили вместе в кино. И это было по-своему романтично: предпоследний ряд, темнота, поднятый подлокотник кресла и крепкое плечо Ника под его головой. В какой-то момент Сережа позорно вырубился, но даже это было так… мило? По крайней мере, Ник сдержанно улыбался, когда припоминал этот момент, пока они, гуляя, возвращались домой. Оказалось, что Ник живет в пятнадцати минутах ходьбы от Сережи, и они оба в нескольких остановках от универа. Что делать с этой информацией, правда, было непонятно. Да что там. Все вообще было непонятно. И его снова с головой накрыли сомнения: а не жалеет ли Ник о произошедшем? А он сам? И если нет, то как быть дальше? Самые долгие отношения в жизни Сережи длились почти два месяца, и это было… Сложно. Нет, Екатерина была прекрасной девушкой, и они вполне подходили друг другу, как ему искренно казалось. Ровно до того момента, когда она мягко и печально улыбаясь не произнесла роковое: «Нам нужно поговорить». А потом усадила рядом с собой на диван в студ. центре и, осторожно взяв за руку, не объявила, что им лучше расстаться. С тех пор у него не было постоянных отношений – как и времени на них. Связи на одну ночь служили идеальным суррогатом человеческого тепла. До тех самых пор, пока Сережа не обнаружил себя посреди тихой, но серьезной влюбленности в Николая. Вот тогда тщательно отлаженная система пошла по пизде. Одно дело – искать похожих на него парней и совсем другое в порыве страсти произнести чужое имя. Когда это произошло в первый раз, было неловко и унизительно. Но во второй, а потом и в третий… Приняло размах полномасштабной катастрофы. Единственное, что, пожалуй, оставалось неизменным на протяжении всего этого пиздеца под названием «влюбленность» – ощущение полного и абсолютного непонимания. И вот сейчас все должно, по идее, быть кристально ясным, но нет. Сомнений стало в два раза больше. И как к ним подступиться он не представлял. Возможно, Кондраша, все же был прав. И ему следовало официально представить Николая «Союзу». Узаконить их отношения. «А у вас отношения?» Он очень хотел верить, что да. И для этого совершенно не нужно было… – Привет, решил зайти вот. – Привет. И пусть в его глазах мелькнуло удивление, улыбка все же была радостной. Николай, будто только и ждал повода отлипнуть от бумажек, за которыми сидел, и как же Сережа его понимал. – Тоже к лекции готовишься? – Ага. Видеть уже не могу это международное право. – Можешь посмотреть на меня, – ухмыльнулся он, скрывая нервозность. Ник, впрочем, снова чуть кривовато улыбнулся, откидываясь на спинку кресла. И устремляя на него усталый, но пристальный взгляд. В повисшей тишине было слышно, как работает вентилятор в системнике. Негромкий успокаивающий гул, заглушавший необходимость говорить. Век бы вот так сидеть напротив и молчать обо всем на свете. Жаль, что не выйдет. – Вообще, я к тебе по делу. Николай в ответ лишь глаза закатил, мол, почему я не удивлен? Но наклонился вперед, упираясь локтями в стол, разом сокращая между ними дистанцию до минимума. – В четверг Кондратий выступает на городском конкурсе рифмоплетов, ну и ребята решили, что надо отметить. Было бы круто, если бы ты составил нам компанию в пятницу. Удивление, промелькнувшее на лице Ника, сменилось тихой радостью. Как будто он, и правда, был доволен неловкой попыткой Сережи вывести их отношения из сумрака тайности. – Я был бы рад. Но твои друзья… – Не возражают, даже наоборот. Ник снова откинулся на спинку кресла, а Сережа с тоской подумал, что последний раз, когда они касались друг друга, был пару дней назад: после короткой перебежки от остановки до универа, Ник грел его замерзшие ладони в своих. Романтично-то романтично, но если так подумать… – Что ж, тогда я приду, – тот снова улыбнулся той привычной небольшой улыбкой, от которой у Сережи заполошно заходилось сердце. Любовная тахикардия порядком раздражала, но, благодаря ей, он чувствовал себя, наконец-то, живым. – Я сегодня на машине, так что на тренировку подвезу. Как само собой разумеющееся. Но кто такой Сережа, чтобы отказываться? – По рукам. Ну, – он неловко привстал, – тогда я пошел. – Давай. Вы же сегодня до шести? – Да. Встретимся в гардеробе тогда? Николай лишь кивнул в ответ, уже вновь занятый конспектом собственной лекции. * К баскетболу Сережа относился ровно. Но когда на первом курсе его пригласили в команду, мотивируя тем, что не придется вставать к первой паре по физ-ре и таскаться чуть ли не на другой конец города, он сразу же согласился. Будучи совой, он слишком ценил возможность поспать подольше или дописать с утра пораньше работу по учебе. Последнее, правда, он проворачивал всего пару раз, и повторять подобный экспириенс больше не тянуло совершенно. Пафосно-агитационное «О спорт, ты – мир!» неизменно встречавшее в фойе спорткомплекса, не вызывало ничего кроме слабой ироничной ухмылки, а потом и она отпала – с годами он просто перестал замечать надпись. Из всего спорта Сережа по-настоящему уважал лишь шахматы. Играть, правда, особо было не с кем. Иногда перепадала партия-другая с Апостолом, но и только. К универскому шахматному клубу он до сих пор относился с настороженностью: там достаточно часто можно было встретить Николая, а до недавнего времени это было скорее минусом, чем плюсом. Достаточно было и того, что они вместе играли за сборную универа в баскетбол. И если раньше в этом не было ничего такого, то сейчас… Сейчас Сережа безбожно залипал на то, как Ник обводил противников одного за другим, чтобы… – Трубец, ты уснул там, что ли! Злой голос Миши Бестужева вывел его из любовательного оцепенения. – Блять! Мяч со звонким стуком ударился о корзину, падая в нее. – Что я говорил насчет мата? Бестужев пять кругов по залу. Трубецкой, ты что-то сегодня в облаках витаешь, так что тоже. Давайте! Орлов, как всегда, был суров и справедлив до зубного скрежета. Сергей подавил тяжелый вздох, догоняя уже стартанувшего Мишу. – Блин, Сереж, ну что такое, а. У нас игра через неделю, а ты! – Миша развернулся, продолжая бег спиной вперед. Позер хренов. – А у меня, Миша, кроме баскетбола в жизни есть и другие интересы. Говорить это не стоило, но как тут удержаться? – Угу, и фамилия у них Романов. Донеслось ему уже в спину. Глупо было думать, что люди не замечают или не делают выводов. Однако это не трогало совершенно: Миша гомофобом не был, просто на дух не переносил Николая. Как, впрочем, и очень многие. Как и сам Сережа долгое время. И то, что он смог рассмотреть в Николае гораздо большее, чем напускное безразличие и бескомпромиссность, совсем не означало, что у окружающих тоже разом открылись глаза. И забывать об этом не стоило. * – Давай, до субботы. Он только улыбнулся и кивнул, толком не замечая, с кем именно из команды прощается. Не все ли равно? Они с Николаем были последними, и Сережа уже порядком заебался ждать, когда тот вылезет из душа. Русалочка, блин. У них завтра важная потоковая лекция, да не одна, а того будто это совсем не волнует. – Ник, я тебя на улице подожду. Заодно голову проветрит, а то не хватало еще скандалить из-за такой мелочи, как медлительность. Николай, наверняка, устал не меньше него самого, какой смысл на него срываться? А так хоть свежим воздухом подышит, охладит свой пыл. Сергей прошелся до угла здания и обратно. Привычно нащупал в кармане чупа-чупс и приготовился его развернуть, потому что ожидание становилось невыносимым, когда в голову, как всегда бывает поздней осенью в Питере, не надуло внезапную мысль. Он ведь никогда не видел Ника голым. Да что там. Даже сколько-то обнаженным. А они играли в одной команде уже пятый год, и тем не менее. Сергей попытался вспомнить хоть раз, когда тот переодевался со всеми, и не смог. Сущая глупость, если так подумать, но она отчего-то занозой любопытства засела глубоко внутри. – Прости, что так долго. Замучался волосы сушить. Ник чуть более лохматый, чем обычно, разом заставил забыть обо всем на свете. До ужаса хотелось ладонью пригладить чужие непослушные волны волос, но он лишь крепче сжал ладони в карманах куртки. И слабо улыбнулся: – Ничего, пойдем? Путь до машины они преодолели в характерном молчании. Сережу изнутри подтачивали обида и сомнения, а Ник не особо стремился разбавить тишину, погруженный в собственные мысли. Да так глубоко, что долго искал в карманах ключи, почти заставив закатить глаза в раздражении. Он и сам не мог себе точно ответить, что не так, а потому всю дорогу до дома откровенно залипал в телефон. Напрочь игнорируя сначала мимолетные, а потом все более пристальные взгляды Николая. – До завтра. – Пока. Сережа уже, было, открыл дверь, когда ощутил, как плечо сжала чужая ладонь. Николай легко коснулся губами его губ, заставляя замереть. Поцелуй вышел неловким и скомканным, как и весь день. Ник отстранился первым, хмурясь, явно собираясь спросить, что происходит, но Сережа не дал ему шанса, быстро чмокнув в уголок губ и едва не вывалившись из машины. Махнув на прощание, он поспешил к своей парадной. И без того испортившееся настроение достигло отрицательных величин. А он так и не смог понять почему. * Принимать гостей Сергей не любил. Оставленная бабушкой квартира в центре не для того пережила не одну революцию и войну, чтобы пасть жертвой студенческих сабантуев. И хотя, как утверждал отец, его бабушка в свое время принимала тут чуть ли не апологетов поэзии Серебряного века, Сергей попойки под предлогом культурных посиделок не особо любил. Поэтому отдуваться традиционно приходилось Кондратию: он жил подальше от центра, зато в хорошем старом дышащем зеленью спальнике. Но не в этот раз. К тому, как будто зная, чему на самом деле всей душой отдается родной сын вместо учебы, нагрянули в гости родители из другого города. Под умоляющие взгляды и короткое, но жалостливое: «Выручай, князь», Сергей вынуждено уступил собственную квартиру, позволяя ей на вечер превратиться из вполне скромного жилища в студенческий вертеп. – Зато, какой предлог! – Кондратий, уже изрядно налакавшийся шампанского, задумчиво поболтал остатки в бокале и допил одним залпом. – Какой предлог? Сережа нахмурился, бросив очередной взгляд на часы: у Ника пары сегодня заканчивались в начале седьмого, так что к его приходу все явно будут уже не в кондиции для серьезных разговоров. А вот для конкурсов в свадебном стиле, вполне. С этих идиотов станется раздобыть где-нибудь подвязку. Да и почему где-нибудь? Вот Аня, она и одолжит. Аня, тихо смеявшаяся в компании Миши, который творил «магию, колдовство», сочиняя из подручных средств очередные безумные коктейли, и не подозревала о том, что ее заранее записали во враги народа. Выпив, Сергей становился еще более мнительным, чем обычно. И снять это напряжение сейчас мог бы только один человек, которого, как назло, до сих пор не было рядом. – Князь, ну ты что-о, – Кондраша пьяно и широко улыбнулся, присаживаясь прямо на подлокотник дивана, на котором развалился Сережа. – Остаться с ночевкой, конечно. Не думаю, что вам нужны поводы, но это внесет некоторую… Интригу. Сережа нахмурился еще больше, раздраженно болтая содержимое собственного стакана. В отличие от Ани и Миши, которые любили экспериментировать, он придерживался простой формулы: много виски, мало колы и заебись. – Так, стоп. Кондраша, как всегда правильно истолковав его молчание, нахмурился тоже. – Не может быть, хочешь сказать, вы до сих пор не…? – Кондраш, свет моих очей, заноза в моей заднице, скажи, пожалуйста, на чем ты свои выводы основываешь? – Попрошу без оскорблений, сударь, иначе мне придется вызвать вас на дуэль. На его предупреждающий взгляд тот лишь хитро и абсолютно трезво сверкнул глазами. Пара дуэльных водных пистолетов бережно хранимая Каховским, дожидалась своего звездного часа с лета. Тогда, у Апостола на даче, они знатно повеселились, делая друг другу вызовы по всей строгости дуэльных правил конца девятнадцатого века. Зря, что ли, Аня об этом целую курсовую работу написала? А как же эмпирический, так сказать, опыт. Вот они и пробовали свои силы, обливая друг друга водой. – Тем более мы давно хотели в пейнтбол сыграть. Заткнуть начавшего говорить Кондрашу было почти невозможно. Сережа расслабился, приготовившись к длинному пространному монологу обо всем на свете, но тот неожиданно удивил. Коротко вздохнув, налил себе очередной бокал и нетерпеливо пихнул Сережу в плечо: – Так что, ты спал с Романовым или нет? Почему-то именно в этот момент на фоне доиграл бешеный (музыку Паша, что ли, выбирал?) трек. Миша с Аней перестали смеяться, а очередной политический диспут Апостола и Паши с Каховским стих. В опустившейся на комнату тишине было слышно, как чуть шипел проигрыватель перед началом нового трека. – Я сделаю вид, что этого не слышал. Сережа залпом опрокинул в себя стакан с виски и решительно поднялся, чтобы налить новый. Раздавшийся дверной звонок был подобен грому среди ясного неба. – Предупреждаю: хоть одно не то слово в присутствии Ника, и я вас всех сам, лично, вздерну. На заднем фоне заиграл Морриконе – заглавная тема из «Хороший, плохой, злой», и Сергей едва не рассмеялся в голос от абсурдности происходящего. Да уж. Тут им не Дикий запад, но нравы хуже, чем в любом из салунов посреди нигде. Одно хорошо: значок местного шерифа пока у него, а значит и ситуацию он, хотя бы внешне, контролирует. На этой неутешительной мысли, он распахнул дверь, пропуская Николая внутрь. – Привет. Тот легко прижался холодными с улицы губами к его губам. – Привет, – улыбка вышла ошеломленная, а от того совершенно глупая. Он рассеяно достал плечики, рассеяно повесил чужое пальто в шкаф, рассеяно пододвинул к Нику запасные тапки. Такая нежность была непривычна, но от того еще более желанна. Когда Сережа успел превратиться в тургеневскую барышню, которой подавай прогулки под луной и серенады на французском, он не знал. Но, наверное, мог привыкнуть к такому Николаю. – Я вот тут принес, – Ника извлек из холщевой сумки пару бутылок. Удержаться и не коснуться надписей на этикетках было выше его сил. – Из запасов брата, да? Не стоило. Эти оболтусы вряд ли смогут оценить. Ник нервно дернул плечом и чуть улыбнулся: – А как же слова Апостола об аристократах? Неужто, обманул. От лукавства в чужом голосе, у него перехватило дыхание. – Ты больше Сержа слушай, ага. Он тебе еще не такое расскажет. Шутке про аристократов было столько времени, сколько Апостол и Миша встречались. Последний, как и Кондраша, резко отрицал существование крепкого алкоголя, предпочитая добирать не крепостью, а количеством. Чем изрядно веселил всех вокруг, кроме Апостола, который шампанское едва ли не ящиками поначалу закупал. Со временем привычка переросла в любовь к коктейлям, позволяя выдохнуть всему «Союзу». И, отдельно, Сержу. – Так и знал, что брешет. И откуда в нем все эти фразеологизмы, а? Будто одного Кондратия им мало. – Что будешь пить? Николай снова плечом дернул, будто не уверенный, какой ответ будет правильным. – Я пью виски, но есть и шампанское, и ром, и водка, и розовое вино. – Я буду то же, что и ты. Внутренности обожгло тихой радостью от того, что их вкусы снова совпали. Кофе они оба предпочитали с кучей пенки, но без сахара. Зато в глобальных вопросах, типа политики, категорически не сходились. Что, впрочем, не должно было мешать, правда? – Интересный выбор музыки. На заднем фоне вовсю заливалась дива из «Пятого элемента», и Сергей лишь головой покачал: Паша-Паша. Сам же подарил пластинку с кинохитами, сам же каждый раз ее ставил. Хотя, это точно лучше, сто лет как приевшегося рэпа новой школы, которым их неизменно радовал Миша. Как с ним жил Апостол и представить было страшно. Гонял, наверное, в наушниках всю эту коблу слушать. Мысли вели куда-то не туда. Сергей нахмурился, пристально глядя на пару стаканов в своих руках, и протянул один из них Нику. А потом и сам опустился рядом на диван. Кондраша, одарив их любопытным взглядом, подлил себе того самого розового вина. – Спрашивать, зачем тебе наш Сережа, не буду. Но учти, – он ткнул в сторону Николая пальцем. – Если ты его обидишь, то отвечать придется перед всем «Союзом Спасения». И тут же упорхнул к Мише и Ане, не дожидаясь реакции от малость ошалевших от такого внезапного напора Сергея и Николая. – Боже, Ник, не обращай на него внимание… Но тот не дал договорить, неожиданно перебивая: – Давно хотел спросить: почему «Союз Спасения»? – Потому что… – он сделал небольшой глоток, беря паузу. – Каждого из нас он от чего-то да спас. А потом мы решили, что будем спасать других в меру своих сил. Спасение всегда казалось ему необъятным понятием. И включало в себя, в том числе, спасение от одиночества и ощущения ненужности. Когда теплая ладонь накрыла его собственную, нервно сжатую в кулак (когда успел?), стало легче дышать. Николаю, и в этом он был уверен, были знакомы эти чувства. Может, потому они так долго и избегали друг друга? Как быть рядом, если ты весь состоишь из разрозненных зазубренных осколков, о которые так легко поранить даже самые любящие руки? Когда все, чем ты можешь поделиться с окружающим миром – это разбавленная усталостью боль. И больше ничего. Смотреть на него не хотелось. И Сергей лишь переплел их пальцы, слабо улыбаясь. Мог ли он дать сейчас Николаю что-то? Наверное, в этом был главный вопрос. Что он мог предложить кроме своей неровной, нервной любви? Почему во всех этих сопливых мелодрамах этого всегда было достаточно, а в жизни… А в жизни прямо сейчас его друзья, как один, решили, что пора налететь с вопросами обо всем на свете, напрочь разрушая высокую трагедию момента. – Мы, между прочим, не только бухать умеем, – наставительно подняв вверх указательный палец, со значением пробормотал Миша. Аня тихо фыркнула, утыкаясь лицом в плечо, обнимавшего ее Каховского, а Серж привычно любяще закатил глаза. Сергей ощутил, как губы сами собой растянулись в улыбке, когда их с Николаем взгляды встретились. Да, его друзья были вот такими. Так и что ж теперь? – Миша пытается сказать, что мы собирались в «Мафию» сыграть, но дожидались тебя. – Тогда давайте играть, – чуть улыбаясь, кивнул Ник. И, кажется, одной этой фразой уже завоевал себе кучу очков уважения в глазах Миши. В «Мафию» одной и той же компанией играть в какой-то момент стало до одури скучно. Слишком хорошо все знали ужимки и приемы друг друга. Но новый человек – это всегда интересно. Динамика кардинально менялась, а вместе с ней и всеобщее поведение. Да и глубже понять, что за человек перед тобой, тоже получалось без лишних социальных вывертов. – Вот и ладушки. Чур, я ведущий! И не слушая возмущенного бубнежа Кондраши, что и другим уступать неплохо, Миша радостно начал тасовать карточки. – Ему просто в последних играх все время карточка Путаны выпадает, вот он и бесится, – шептаться вот так, было глупо, но Сергей просто не мог удержаться. Рядом с Ником пытаться быть серьезнее, чем он был, казалось бессмысленным. Этот человек сходу понял, что он с собой в лес свитер не взял, так что в его проницательности сомневаться не приходилось. С другой стороны, Сережа всегда был позером, этого не отнять. Нахмурившись, он чуть отодвинулся, заглядывая в собственную карточку. Мафия. Встретившись взглядом с хитро прищурившимся Кондрашей, он едва заметно улыбнулся. Ну, что ж. Город засыпает? Просыпается мафия. * – Так и знала, что это все вы! – Аня кинула одну из диванных подушек в Кондрашу, а вторую в него самого, но успевший увернуться Сережа удара не почувствовал, а вот Ник… – Черт! – Прости, пожалуйста! – в ее голосе было столько неподдельного раскаяния, что он невольно тихо усмехнулся. И только потом заметил огромное бурое пятно, растекающееся на чужих джинсах. Аня случайно задела стакан с виски. – Давай я застираю, – она уже на ноги вскочила, неловко замирая рядом, но Сережа только рукой махнул: – Ань, успокойся, пожалуйста. Я сейчас в машинку закину, и все будет нормально, – он успокаивающе коснулся ее плеча, а потом протянул руку Николаю, помогая подняться с дивана. – Пойдем. И хотя это была чистая случайность, ему все равно было не по себе. С каких пор мнение Николая стало настолько важным, он не знал. Но задумываться о подобном было чревато очередным приступом удушающих сомнений. – Я сейчас. Конечно, можно было затащить того в спальню, но зачем? Он быстро достал чистую пару домашних штанов из комода, чтобы вручить чуть растерянному Нику, топтавшемуся на входе. – Вот. Можешь переодеться в ванной, джинсы оставь там. Сергей неловко улыбнулся и вернулся обратно в комнату. Где уже шел ожесточенный спор о том, во что играть дальше: «Крокодила» или «Элиас». Паша и Кондраша в два голоса кричали о том, что где они еще увидят Николая Романова, изображающего, что Ленин – гриб, а Апостол им вяло возражал, дескать, Сережа тогда нас самих в Мавзолей отправит за такие шуточки. Доля правды в этом была, но только доля. Миша, чуть покачиваясь, вскочил на ноги и бодро ретировался из комнаты, подальше от набиравшего обороты диспута. Главное, чтоб не блевать. За оживленным спором и громкой абстрактной музыкой (до проигрывателя, наконец, добрался Кондраша) они едва ли слышали, как в коридор был выставлен из ванной Миша. Как назло привычно перепутавший двери. – На меня Романов нарычал. От обалдения в чужом голосе, Сереже стало не по себе. – Я схожу его проверю. Под удивленными взглядами ребят, он выскочил из комнаты. – Ник, все… Он чуть не налетел на открывшуюся дверь ванной и растерянно замер, вглядываясь в хмурое лицо Николая. – Я извинюсь перед Мишей. Он просто слишком внезапно зашел, я… – в ответном взгляде было столько странной отчаянной потребности в понимании без слов, что ему не оставалось ничего другого, кроме как кивнуть. – Я понял. Это ничего. Он хотел было утешительно коснуться чужой руки, но не смог, внутри с новой силой вспыхнули едва тлеющие сомнения. В себе, Николае и том, что он называл отношениями. Если тот и заметил что-то, то промолчал. От ощущения того, что вечер безнадежно испорчен, спас все тот же Миша, предложив выпить мировую. А потом еще одну, а потом за «Союз Спасения», и за Кондрашу и его стихи, и… В «Крокодила» они сыграть так и не смогли. Точнее попытались: пьяный Паша с полчаса старательно показывал стокгольмский синдром, который ему загадал ужасно хмурый Каховский, а потом, плюнув на все, упал на гору подушек на полу, отказываясь продолжать этот балаган в одного. Аня, было, заикнулась о том, что в прежние времена любили разыгрывать целые живые картины, но Паша ответил, коротко и емко: – Вот видишь эти подушки? Можешь представить, что это «Смерть Марата», – и он трагически разлегся среди них. – А почему это ты у нас Марат? – пьяно взмахнул рукой Миша, чуть не падая с дивана, но Серж заботливо поймал его, прижимая к себе за плечи. – От большой любви спать в ванне, – оскалился в ответ Паша. – Хотя, признаю, это больше по твоей части. – Ой, всего-то один раз было, – раздраженно воскликнул Миша, которого на прошлый новый год искали всем «Союзом» по небольшой квартире Кондраши, пока он мирно отсыпался в ванной. – Так оно обычно и бывает. Вон, пусть Кондратий эпитафию какую прочтет, а мы, так сказать, помянем, – Паша отсалютовал стаканом с виски и зубасто улыбнулся. Даже Сережа оживился, приподнимаясь в сонных объятиях Ника. Вот так полулежать на нем было слишком хорошо. Он мог бы привыкнуть к подобному, если бы только ему позволили. – Не, боюсь, что не смогу… Выдержать нужный градус, – тут он чуть ухмыльнулся мимолетному каламбуру, – пафоса. Сережа глаза закатил, мол, все с тобой ясно, поэтическая пьянь. И, нащупав на полу собственный стакан, залпом допил остатки. Шевеления с каждой минутой становилось все меньше. И, здраво рассудив, что пора бы всех гнать – кого по домам, кого ночевать, Сережа выпутался из рук Николая. Зашевелились и Аня с Каховским. Они жили недалеко от Кондраши, так что вызвались его довезти и сдать на руки родителям. Апостол с Мишей тоже расплелись и поднялись на ноги. Они традиционно оставались ночевать, но предстояло еще разложить диван, а в их кондиции приступать следовало немедленно, чтобы хоть как-то управиться. Паша, отсалютовав всем и прихватив пару подушек, ретировался в сторону кухни – диван там тоже раскладывался. Остаться с Николаем наедине было его самым большим желанием и страхом одновременно. Со времен выезда на турбазу у них не было возможности побыть только вдвоем. Это неизменно изумляло, заставляя усомниться: а так ли нужны были Николаю эти отношения? Из его противоречивого поведения было невозможно понять, чего он хотел на самом деле. Этот нервный вальс, где за каждый шаг вперед, они делали два назад, отнимал у него последние силы. – Я выйду, ты переодевайся. Сережа плотно прикрыл за собой дверь спальни, устало прислоняясь к ней спиной. Это было несправедливо, но чем больше он задумывался, тем более несчастным себя ощущал. Идти против общественного мнения, твердившего, что Ник не стоит его внимания, было легко лишь поначалу. Но с каждым новым случаем, он все меньше понимал ради чего все это? Ради редких прикосновений украдкой на людях? И почему Нику всегда нужен кто-то рядом, чтобы проявить нежность? Мол, смотрите, как у нас на самом деле все хорошо, а по факту… – Сереж, я все. Николай, сидевший на кровати в простой белой футболке и все тех же серых домашних штанах, выглядел таким… Родным. Простым и понятным. И странно уязвимым. Как будто он отчаянно хотел о чем-то сказать, но не решался. Сергей подавил тяжелый вздох. Как же с ним сложно. Но как быть без него? – Ты в штанах спаришься, так что лучше сними. Сережа повернулся к нему спиной, стягивая футболку. – Я в них останусь, у тебя прохладно. Чужое упрямство по пустяковому поводу стало последней каплей. – Ник, я тебя не понимаю. Ты будто вообще не слышишь, что я тебя говорю. Не хочешь слышать, – он резко развернулся, ощущая, как внутри вскипает обида. – Уж прости, что опираюсь на собственные ощущения, -Ник даже на ноги вскочил, распаляясь. – А мне кажется, ты опираешься на собственные представления о том, какой будет моя реакция. – Реакция на что? Как они оказались лицом к лицу, он так и не понял, но сейчас, глядя в потемневшие от гнева глаза Николая, Сергей впервые за день почувствовал спокойствие. – На то, что я увижу что-то, что мне видеть не следует. Тот дернулся, словно от удара, лихорадочно выискивая признаки… чего? Отвращения? Губы сами собой растянулись в горькой улыбке. Вот значит как. Он чуть опустил голову, отводя взгляд. Шаг назад сделал. Но отступить вот так, казалось нечестным. Он просто не мог оставить Николая одного с… чем бы то ни было. – Ник, мы все далеки от идеалов. У нас у всех есть вещи, о которых невозможно говорить. Но иногда именно это нужно. И я буду рядом, когда бы тебе ни захотелось поговорить. Это все, что ему оставалось. Только время покажет, достаточно ли этого. Он поначалу даже не понял, что произошло. Просто разом стало тепло. Николай обнял его, мягко склоняя голову на плечо и тихо выдыхая. Пальцы сами собой скользнули в его мягкие, растрепанные волосы. – Спасибо. Сергей лишь чуть голову повернул, целуя непослушные кудри. И ощущая как болезненная тяжесть, камнем лежавшая на сердце, постепенно отступает. – Я не хотел, чтобы ты решил, что я… слабак. Николай поднял голову, пристально, даже лихорадочно вглядываясь в его глаза. – Для того, чтобы открыться другому человеку, надо быть очень храбрым. Как ты. Сергей коротко улыбнулся, ощущая, как по голой коже разбегаются мурашки от холода. Вот так всегда – организму абсолютно плевать на воцарившееся хрупкое понимание. Это могло бы быть смешно, и, наверное, было. Он сейчас, кажется, был готов улыбаться всему на свете. – Совсем тебя заморозил. Ника мягко провел ладонями по его предплечьям, согревая. Он снова закрылся, но это больше не напрягало. – Это ничего. Сережа легко отстранился, все-таки натягивая пижамную футболку. От чужого внимательного взгляда внизу живота вспыхнуло возбуждение тут же заглушенное сомнениями. Ну, конечно. Его вовсе не кубики пресса интересуют. А когда ты последний раз ел. Он покачал сам себе головой и, на вопросительный взгляд Ника, лишь улыбнулся: – Если ты думаешь, что у меня нет проблем, то ты очень хорошего мнения обо мне. Это и близко не так. – Я думал, мы решили, что будем бороться с проблемами общими усилиями? Николай снова шагнул к нему, беря лицо в ладони. А потом мягко поцеловал в нос. И пока Сергей удивленно промаргивался, накрыл губы своими губами, заставляя закрыть глаза и забыть обо всех сомнениях еще недавно терзавших его.