Учительница французского

Есть запахи одновременно приятные и неприятные. Ужасный запах солёного супа с остатками овощей преследовал меня всю дорогу, пока я шла по улице Чистой, но этот же запах пробудил столько воспоминаний из детства, что я села прямо на траву у дороги, вытащила блокнот и стала записывать их. Потом поднялась, улыбнулась на взгляды удивлённых прохожих и пошла в сторону дома. Решила срезать дворами; две или три минуты плутала, не в силах понять, где я; пробралась сквозь кусты малины и увидела очень милый старый особнячок. На дверях висела табличка: «НИИСиМ. Факультет шпионажа и сыскного дела». И чуть ниже: «Приёмная комиссия». 1. — Я ветчины купил,— признался Шахимат, поставив пакеты на стол,— и сыра. Немного зелёного вина, три упаковки печений и чуть-чуть винограда. Два персика. И мидии, потом сам приготовлю. Он помолчал. — Ещё карбонад, креветок, свежего хлеба, шоколадных конфет и других тоже. И апельсинов с грейпфрутами. Я занималась фантастически увлекательным делом: сдавливала кожурки от мандаринов между большим и указательным пальцами и смотрела, как брызжут фонтанчики сока. Сам мандарин закончился уже двадцать минут назад. От моих манипуляций вся комната вскоре стала пахнуть новым годом. — Я в институте пропадал,— сказал Шахимат новогодним голосом.— Не обижайтесь. — Я и не обижаюсь, с чего вы взяли,— бесцветным голосом сказала я.— В каком институте? Вы же в школе работали… — В институте сна и мысли. На улице смолк жужжавший автомобиль, и несколько мгновений стояла абсолютная тишина. Потом загрохотал проснувшийся холодильник. — Сна? — Вздремни,— сказал Шахимат,— и пусть тебе приснится сон про то, как ты спишь и видишь, как во сне тебе снится, как ты заснула. — Что? — я растерянно похлопала глазами, хотя цитату прекрасно узнала. — Вы фантастически невежественная. И что я тут с вами делаю? — Шахимат,— сказала я сердито.— Вы раньше были более учтивым. — Я не Шахимат. 2. Шахимата я увидела в парке. На груди у меня висела сдержанных размеров камера, но снимать сегодня не хотелось, и я пожалела, что взяла её с собой: ремень натирал шею. Ощущение было, что из одежды на мне только фотокамера, больше ничего. Я шла в легчайших майке и шортах и в сандалиях, ела банановое мороженое, а пахло мне осенью. Кострами, хмурыми сырыми ветками и слегка непропеченной картошкой. Конечно, пахло только костром издалека, а остальное мне рисовало воображение, и в солнечный день с лёгким ароматом свежести с реки осени ещё совсем не хотелось. Я села на первую попавшуюся скамейку, по привычке сбросила сандалии и прикрыла глаза, отдавшись солнышку. И ровно через полминуты услышала знакомый голос. Знакомый голос проходил по соседней аллейке и даже не глядел в мою сторону. У меня было большое искушение догнать его и дать хорошего пинка. Я проглотила остатки мороженого, схватила сандалии и побежала к голосу. — Кафедра графического волнения.— Мне понравилось, как это звучит, и я остановилась. — Когда мы видим сны, в них за долю мгновения могут пройти годы. Мы во снах оживляем события и людей из прошлого, порой из будущего. Чем не путешествия во времени… Вот мы в институте… Да, ты права. Да.— Кому он это рассказывает? Я нахмурилась.— Здравствуйте, Кристина Робертовна. — Ой. — И всё равно здравствуйте.— Он чуть насмешливо смотрел на меня. Экран телефона уже был тёмным. — Ладно. Здравствуйте. — Вы слышали мой разговор? — Нет… Да. Частично. Про кафедру и про путешествия во времени. — Этого достаточно. Я к вам зайду вечером. Он развернулся и быстро пошёл по дорожке прочь. Да что с ним такое? Я недоумённо смотрела ему вслед. Потом вспомнила, что сандалии всё ещё держу в руках. Медленно вернулась к скамейке, чтобы обуться, но тут подошла чёрно-белая кошка и стала тереться о мои ноги. Я запустила руку в её шёрстку и погладила за ушами и по спине. Кошка подозрительно взглянула на меня, но позволила погладить. Я предавалась этому душесогревающему занятию, когда вдруг услышала голос: — Рядом с вами свободно? Не отрываясь от кошки, я из самой неудобной на свете позы посмотрела снизу вверх на вопрошающего. Очень, очень странный мужчина, в светлом, но замызганном, с большой головой и женскими маленькими руками. — Ну да, как видите. Интересно, что было бы, если бы я сказала, что занято. Мужчина представился как Энди и сообщил, что он музыкант из рок-группы, а в честь сегодняшнего большого церковного праздника он хочет сделать мне подарок. Я тут же напряглась, готовая сбежать с низкого старта при первой возможности. Энди милостиво хочет разрешить мне его сфотографировать, а потом, если фотография выйдет удачной, купить её у меня. Кроме того, его интересовали мои познания в астрологии. Но тут он отвлёкся на собаку, пробегавшую мимо, и я тайком всё-таки улизнула. Я вспомнила, что эту скамейку называют скамейкой для странных людей. Интересно, я странный человек? 3. — Я не Шахимат. Я его старший брат-близнец. Меня зовут Фаруд. — Брат-близнец, но старший? — Я сегодня мастер задавать важные и своевременные вопросы. — На шесть минут старше. И есть ещё Саруман, он на четыре дня младше Шахимата. — На четыре дня? — Тут я уже удивилась по-настоящему. — Он двоюродный брат, но похож так, словно родной. У меня пересохло горло. Я сглотнула, поперхнулась слюной и закашлялась. Фаруд внимательно смотрел, как я дрожащими руками хватаю чашку с водой, пью, а потом вытираю слёзы. Когда кашляю, всегда слёзы на глазах. …Я сидела на полу и слушала корейскую музыку. Рядом — синяя пиала с чаем. Не в руках, а на полу. Я протянула руку, взяла пиалу, но поставила её на место. Песня звучала вновь и вновь: я записала её на кассету восемь раз подряд. Я так и не могла расстаться со старым кассетным магнитофоном, который мне подарили на шестнадцатилетие. Я уже несколько раз разбирала и чинила его своими руками, не всегда удачно. Но по ночам я слушала на нём сербское и итальянское радио, а днём иногда ставила кассеты. И ещё россыпь конфет в разноцветных фантиках — тоже прямо на полу, у ног. Светало, и Фаруд ушёл всего полчаса назад. Мидии, кстати, он так и не приготовил. 4. После ночных разговоров частенько хочется что-нибудь сжечь. Переписку, мосты и всё остальное. — Вот я и удивился, почему она смотрела на меня глазами, совершенно меня не узнающими,— сказал он. Фаруд? Шахимат? Я не знаю. Во мне слишком много прохладного грузинского вина, а ладони и ступни слишком холодные, чтобы голова хорошо соображала. — В коротком светло-зелёном сарафане. И босоножках. Как я. Нацуко. Почему Нацуко? Эта девушка назвалась ему Нацуко. Я помню героиню японского мультфильма, которую так звали, и ещё у любимого художника есть такая модель. С нежным лицом, любит спать и, как я, ходить босиком, даже в длинных юбках. С ней самые любимые картины. Шахимат брал чашку с чаем странно, тремя пальцами, осторожно дул на неё, и его губы в этот момент выглядели задумчиво, словно он собирался что-то сказать, но в последний момент передумывал. Он ушёл под утро, оставив меня наедине со мной. И с пустыми мыслями. Шахимат встретил мою двойницу. Это было так странно, что я не могла ему поверить. И я не верила ему, что у него есть братья. Мне всё это казалось какой-то нелепой игрой. 5. Пять лет назад небо было голубее, пирожки с картошкой вкуснее, а деревья выше. Последнее я выяснила опытным путём, ударившись макушкой о ветку дерева в парке. Кажется, раньше я забиралась на это дерево с трудом. Я ни разу не замечала тут старого особнячка и факультета шпионажа. Ручка на двери была прохладной, и я долго в нерешительности держалась за неё, пока она не согрелась. — Заходите, Кристина Робертовна. Я вздрогнула и обернулась. За спиной стоял симпатичный студент с юношескими наивными усами, в руке портфель, на носу очки, а причёска — как после крепкого и сладкого сна. — А вы откуда… меня знаете? — Это же факультет шпионажа,— улыбнулся он и раскрыл передо мной дверь. Я поблагодарила и вошла. Внутри было просторно и уютно одновременно, как всегда в университетах. Сдобная старушка-вахтёрша, лучисто морщинистая, вязала что-то полосатое. Кивнула мне и пододвинула для автографа тетрадочку, где уже было вписано моё имя. Меня стали одолевать смутные сомнения, но любопытство было всё равно сильнее. И если на первом этаже мрачноватые кабинеты, пронумерованные в случайном порядке, слабо заинтересовали меня, то на втором этаже в «Аудиторию им. Э. П. Фандорина» я даже осторожно просунула голову. Пусто, чисто, в стиле японских школ, и солнце гуляет по партам. Рядом была кафедра методов Дойля. Не решилась заглянуть: пахло математикой. Дверь деканата была распахнута, и внутри развевались на свежем ветру прозрачные занавески, а за столиком с компьютером сидела молодая рыжеволосая девушка — в весеннем коротком бежевом платьице, загорелая уже с головы до ног, в босоножках с такими тонкими ремешками, что мне сначала показалось, что она вовсе босиком. Она тут же улыбнулась мне, вскочила и подвинула стул, чтобы я села. Я пыталась понять, что я хочу у неё спросить. Как поступить на факультет? Есть ли у Шахимата братья? Где продаются такие миленькие бежевые платьица и босоножки? Ничего не приходило в голову. Внезапно меня осенило: — Вы ведь отправляете студентов на практику? Мне нужен такой студент. Дело решилось в считанные минуты, как ни странно. Мне дали небольшую анкету, рыжеволосая девушка сбегала куда-то и принесла заверенную пачку документов на вымышленное имя, согласно которым в моё полное владение на месяц поступал некий Вениаминов Иван Витальевич. Главное, не перепутать, подумала я, где там Веня, Ваня и Виталий. Рыжеволосая, светящаяся в лучах солнца по коридору насквозь, стремительно увлекла меня за собой в приёмную, мягко шагая в невидимых босоножках; я старалась не влюбиться в её фигурку и смеющиеся глаза; в приёмной сидел давешний студент с усами и в очках. Вихрастый и очень серьёзный. Почему-то мне захотелось засмеяться, но я сдержалась. — О. Так это вы. Я Вениаминов, Иван Витальевич,— представился он, протянул было ладонь для рукопожатия, но тут же смутился и засунул её в карман.— Можно просто Ваня. Имя все всегда путают, так что я не обижаюсь. — Ну что вы, Ваня,— сказала я мягко.— Как вас можно перепутать. — Тогда приступим.— Он поддёрнул брюки и сел, указав мне на место на скамейке рядом. Мы сидели в пустой аудитории, нас овевал ветер в распахнутые окна, и я думала: какой такой Шахимат, когда можно просто пойти загорать и есть манговое мороженое? Но отступать было поздно. Как говорят французы: достал вино — изволь пить. Я рассказала всё. Про двойницу, про братьев, про дверь напротив и временную длинноногую блондинку, двойное сердце, калуа, уроки немецкого и музыки, про босоногих тайландских танцовщиц и старопортугальский язык, баска и поезд времени. Иван старательно и быстро записывал. — Вы что-нибудь знаете про кафедру графического волнения? Я ответила, что слышала про неё однажды в летнем парке. Иван растолковал мне, что это самая важная кафедра в институте, и Шахимат («как вы его называете», добавил он) работает там уже лет десять, не меньше. Надежда забрезжила во мне, как обычно, где-то в районе пола. Когда я волнуюсь перед чем-то важным, у меня начинает покалывать в районе щиколоток, и мне безотчётно хочется совершать танцевальные движения. — Но мне давно этот Шахимат кажется подозрительным,— доверительно проговорил Иван вполголоса. И пообещал через неделю предоставить первые результаты. 6. Лето катилось к закату, если верить календарю, а если верить погоде, то где-то рядом располагалась Африка, повернувшись ко мне экватором; поэтому днём мы с Дашенькой спасались у реки и соревновались в легковесности одеяний, благо, что от жары все плавились и не очень остро реагировали на нашу красоту; вечерами верная Марина караулила меня у подъезда и вела в «Ночное кафе», окружённое прохладной водой; благословенные пруды и немного реки позволяли глубоко за полночь вести неторопливые и умные разговоры и вдохновляться напитками и тёплым жареным рисом с овощами. Спать получалось с рассветом, часа по четыре, но и этого казалось много. В промежутках между этими безусловно важными делами я ухитрялась работать: переводила книгу про любовные отношения в жизни пчёл и опасности для пасечников в брачные периоды их подопечных. Книга была такой смешной, что я работала с удовольствием, а поэтому вдвое быстрее обычного. Чаще всего я болтала с подружками, когда звонил Иван. Это могло быть днём или ночью. Я срочно придумывала причину и мчалась к нему в секретное кафе, о котором никто из моих не знал. Скромное название «Парадайз Кисс» располагало к доверительному общению, но Иван старался казаться строгим и официальным. Он каждый раз приносил мне письма, распечатки разговоров, копии авиабилетов, и если честно, меня это запутывало всё больше. Получалось, что Шахиматов уже семь или восемь, по самым скромным подсчётам. Такими темпами от них скоро нельзя будет протолкнуться, и в каждой официантке я буду подозревать переодетого Шахимата. Однажды, перебирая копии телеграмм и заказных писем, я увидела розовый листок с нарисованным полупрофилем — моим. Сентиментальный Иван оказался очень хорошим художником. На портрете на мне было не очень много одежды; я списала это на авторское видение. 7. — Нацуко, кажется, не существует в реальности,— задумчиво молвил Иван.— По крайней мере, в нашем городе. Никаких следов. Он зачем-то пытается сбить вас с толку. — Замести следы,— понимающе кивнула я. — Пустить по ложному следу. — Запутать и перехитрить. — Прикидывается невинным. — Овечка пушистая. Лингвистические упражнения в такую жару приятнее, чем гимнастические. Не представляю, как Иван ходит в брюках и всегда белоснежной рубашке с галстуком. Это талант. Мне кажется, даже в одном галстуке было бы жарко, и не поймите меня неправильно. — Погода сегодня хорошая,— смущённо проговорил Иван,— и если бы вы согласились со мной выпить чашечку кофе, то есть две, но вы вряд ли согласитесь, извините, давайте снова к делу, в общем, вот что я выяснил. Я рассмеялась и сказала, что вообще-то не против чашечки кофе, даже если это выходит за рамки официального общения и не будет сопровождаться очередной пачкой документов. — Так что вы выяснили, к слову? Сияющий Иван ответил: — Шахимат один. И он не совсем Шахимат. Но при этом Шахимат. В нём есть немножко других людей, которые на самом деле жили в прошлом. Или будут жить потом. Это сложно, но вы соберитесь с духом. Шахимат — очень самоотверженный человек. Я бы, наверное, так не смог. Студент замолчал и побарабанил пальцами по столу. — Я пока не уверен. Это мои предварительные результаты. Но он подарил свой мозг институту. Не в прямом смысле, конечно. Но они там занимаются такими штуками… Как бы это сказать. В него заселяют других людей. Я не знаю, как — какие-то их методы, вероятно, медицинский гипноз; но заселяют. Их мысли, образ жизни. Привычки, языки, воспоминания. Поэтому он живёт разными жизнями одновременно. Это не очень похоже на раздвоение личности, потому что он всё равно Клавдий Иванович, но он живёт столькими людьми, что иногда путается. Недавно у него появилось два брата — это уже современники того Шахимата, который на самом деле жил более семисот лет назад. Оба товарищи с характером. Он их терпит и даже расхлёбывает, что они успевают натворить. Его на всех хватает, представляете. Ноги мои все в мурашках так, что юбка шевелится. Мне срочно нужно чем-то согреться. — Пойдёмте пить кофе, Ваня. На сегодня хватит. Иван с готовностью вскакивает, и я беру его под руку. По дороге я обещаю написать про него книгу, где он будет великим сыщиком.