Вопросы веры

— Ты единственная магесса в Киркволле, что может просто зайти к рыцари-командору, когда заблагорассудится, — с отвращением выплевывает храмовник, и на его лице отчетливо читается ненависть к тем, кто «запятнал» свою душу колдовством, — интересно, когда ты оступишься.       Хоук отвечает лишь усмешкой, какая бывает у людей, что уверены в своих силах. Она знает: она не просто единственная магесса, вхожая в зал храмовников не в качестве кандидатки на усмирение, она — единственная магесса, в чьем доме раз за разом бывает Мередит. Мариан со сладким удовольствием вспоминает все, что происходит за дверьми ее поместья, и одаривает мужчину таким взглядом, от которого тот со страхом сглатывает, потому что видит на дне ее глаз те самые отблески темного и страшного естества. Его рука сама ложится на рукоять холодного меча, потому что Хоук та, с кем призван их орден бороться. — Прошу, оставь нас одних, — голос Мередит вырывает его из лап безрассудного страха, и сама она возвышается у него за спиной металлической статуей. Она вежлива, но храмовник спешит скорее покинуть кабинет, чувствует, что перешел грань.       Рыцарь закрывает дверь. Она устала. В ее голове пульсирует неясная вибрация, отдаленно напоминающая музыку, но Хоук так вовремя садится напротив. Ее голос заглушает все остальное, ее лицо приковывает взгляд. За окном солнце медленно проваливается в черное сверкающее море, отчего его свет становится малиновым, тягучим. Он течет по коже Мариан, выделяя сетку шрамов на ее предплечьях. Мередит думает, что у них совсем разные глаза: у нее самой прозрачный пустой лед, в котором давно погасла искра справедливой борьбы, а у Хоук жгучая синева, адский пламень, сжирающий все на своем пути. Магесса тянет вперед свои израненные ритуалами ладони и кладет их на грубые пальцы Станнард, что вмиг забывает все молитвы, и в голове остается лишь одно: «Создатель, смилуйся надо мной». Впрочем, ни одни взывания к божьей милости не заглушают навязчивую песнь так, как это делают прикосновения наглой отступницы.       У Хоук на лице все чаще мелькает волнение, недовольство, раздражение. Мередит с каждым днем чувствует все больше противоречий. С одной стороны «праведная», но будто чужая радость от созерцания выжженных солнц на лбах магов, с другой — осуждающий взгляд Мариан. Ни Джустиния, ни Эльтина никогда не посмотрят на нее так. Иногда Станнард кажется, что сама Андрасте не сможет взглянуть на нее, как ферелденская магесса. — Скажи, ты ведь стала храмовницей, чтобы никогда не повторилось то, что случилось с твоей сестрой? — Хоук, что никогда не верила в Создателя, садится рядом с ней на колени в церкви, впервые не стараясь заглянуть в лицо. Она лишь берет одну из ярких алых свечей и мягко опускает на ее фитиль с кончиков пальцев огонек, отчего воздух наполняет запах воска и каких-то особых церковных благовоний. — Да, — Мередит поднимает голову и смотрит в пустые мраморные глаза возлюбленной создателя, ища помощи, ища чего-то, что докажет, что магесса не права. Не может же быть та, что по собственной воле заключила сделку с тварью из Тени, права? Не может, так ведь? Камень безмолвствует дальше. — Наверное, еще страшнее самой стать такой же, — Хоук грустно усмехается, продолжая держать свечу, чье пламя в кругу ее ладоней стоит ровно и почти не колышется, в отличие от шипящего огонька Мередит, — ты ведь не допустишь этого, да? Ты ведь не повторишь судьбу своей сестры, не поддашься им?       Мередит молчит, глядя, как ее собственная свеча почти тухнет, покрывая стоящие рядом свечи копотью. Мариан ставит свою к ногам Андрасте и накрывает руки Станнард своими. Свечное пламя, от которого оставался лишь слабый синеватый отблеск, разгорается с новой силой. Игра теней изображает на лице статуи подобие улыбки. Хоук все же смотрит на Мередит, и та наконец не видит в ее зрачках пляску демонов, что мерещилась ей последние месяцы. Песня в ее голове на мгновение затихает, давая желанный отдых, и будто пелена спадает с глаз. Рыцарь-командор думает, что стоит чаще ходить в церковь. Или к Хоук.       Мариан удивительно балансирует между демоническим весельем и неожиданной осознанностью. Она иногда ходит в церковь, кажется, даже молится. Как минимум, Станнард слышит знакомые молитвенные слова, когда та стоит близко к ней. И в тот же момент магесса всегда по-кошачьи открывает один глаз и косится на нее хитро-хитро. Иногда Мередит встречает ее в своем кабинете, сидящую на столе в одной рубашке и смотрящую так, как не смотрит ни одна работница «Цветущей Розы» (наверное, потому что в этом взгляде слишком много всего, помимо похоти). В эти моменты песни тоже не слышно. Желанный отдых от надоедливого жужжания дает очистить разум, потянуть время до полного забвения. И синее море глаз Хоук отвлекает от мыслей о бесконечном, красном, бьющемся почти в самом сердце…       Лириум отравляет разум, Мередит все так же бывает в церкви, но молитвы от нее не слышно. Она что-то бормочет, несвязное, странное. Жаркое дыхание вырывается со словами наружу, на лбу испарина, она шепчет в бреду о городе и о спасении, смотря на светлый мрамор как-то по-дикому. Хоук в последнее время она совсем не нравится. Та таскает к ней какие-то пузырьки с зельями, смотрит совсем уж взволнованно, чуть не притаскивает этого мага из Клоаки, за что получает раздраженный крик Станнард. Мередит больше не та сдержанная и хладнокровная рыцарь, в ней теперь кипит и клокочет страшная сила, проступающая венами на руках и шее. — Я люблю тебя, — Мариан никогда этого не говорила, а сейчас прижимается к широкой спине и исступленно повторяет слова, будто зная, что заглушает ими уже не песню, а уродливый крик, мешающий жить. Мередит смотрит на нее и не замечает привычной усмешки, хищной улыбки, видит только волнение, — скажи, что ты любишь меня, скажи, скажи, скажи.       Хоук сама на себя не похожа. Станнард привыкла видеть ее уверенной, даже наглой, но отнюдь не испуганной, сгорбившейся под гнетом разных мыслей женщиной. В ней все еще сила, но уже отягощенная личными чувствами. Мередит читает на ее лице страх. — Скажи, что ты доверишься мне, что бы ни случилось, — магесса целует ее губы и чувствует знакомый привкус, какой, бывает, остается на языке после лириумных зелий. Мередит молчит в паузах между отчаянными поцелуями, задыхаясь то ли от присутствия Хоук, то ли от алой грязи, сжимающей самое сердце.       Мариан сжимает ее в своих руках крепче любого доспеха. Станнард смотрит на ее порезы на ее руках, на грубые шрамы в центре живота, на огни глаз. Д-е-м-о-н. Малефикар. Промыла мозги всем вокруг и хочет добраться до разума самой рыцари-командора. Мередит отшатывается от нее и смотрит, словно зверь, хватается за свой меч, что старается перекричать эту отступницу. — Уйди! — кричит. В ее глазах это не уже не Хоук, а отродье тени, грязная, порочная демоница, — уйди или снесу тебе голову прямо здесь!       Магесса хватает свою мантию и посох быстро, а потом выскакивает за дверь. Меч кричит, воет, вибрирует, за этим наваждением Станнард не замечает истинного лица Мариан. Та уходит, меч замолкает, но удовлетворения нет. Что-то на задворках сознания шепчет, что та поступает неправильно. Мередит бежит в церковь, почти вваливается в двери и озирается в пустующем помещении, где порыв ветра задул все свечи. Ищет поддержки у безмолвных статуй, но те отвечают только каменным холодом. За спиной вновь дрожит оружие, затмевая взор, и на некоторое время храмовница успокаивается: она делает все, что нужно, она защищает этот город. — Мередит! — кричит Хоук, у которой лицо то являет собой уродливые куски мяса, как у одержимого, то вновь обретает такой знакомый любимый облик, — Мередит, остановись! — Она магесса крови! Не смейте слушать ее! — Станнард почти рычит, вынимает из ножен прекрасное алое лезвие, что так приятно лежит в руке, и старается убедить то ли остальных, на чьих лицах проступает сомнение, то ли саму себя. — Мередит, я прошу тебя, — Хоук неожиданно затихает, на ней ни следа от привычной саркастичной гримасы, — опомнись, не повторяй поступок своей сестры. Отдай мне меч, и все будет по-прежнему.       Станнард хватается за рукоять, будто за последнюю соломинку…или, наоборот, не может оторвать руки от вибрирующего материала. Оглядывается по сторонам, скользит взглядом по испуганным лицам своих подчиненных. Опять смотрит на свою Мариан. Верная помощница. Героиня. Защитница города. Она протягивает вперед руку, впервые без перчаток при людях. Солнце, как тогда, окатывает ее ярким светом, выделяет каждый порез, каждую царапину, каждый синяк. Ее растрепанные черные волосы от лучей будто светятся. Хоук смотрит на нее, тяжело дыша, даже не убирает слипшуюся от крови и пота челку, боится сдвинуться с места. Мередит чувствует, как мокнут ее щеки, как тело каменеет, будто эта девчушка, Мерриль, заковала ее в камень. Но под ногами только пыльная плитка и сухая трава, пробивающаяся в стыках. Мариан делает один шаг, другой, третий. Наконец обхватывает ее ладони своими, как то было в церкви. Станнард отдает меч, который, спустя секунду, с громким звоном летит в сторону. От этого звука Мередит вздрагивает, сбрасывает оцепенение и смотрит на свои пустые руки, в которые, впрочем, тут же ложатся ладони Хоук.