О волосах и щетках

Утро начинается не с кофе. Утро начинается с долгого и внимательного взгляда в зеркало, изучения своего лица в отражении, еще по-сонному румяного, и лохматого гнезда волос, золотистых и едва блестящих в недавно взошедшем солнце. Палладиум ласково проходится пальцами по шелку своих прядей, перебирает их и жмурится, почти мурчит от удовольствия. Шуршащий ветерок, заглянувший из окна, путается в пшеничных локонах, веет следом за щеткой, пока дивное дитя природы приводит себя в порядок после уютной, теплой ночи. За расчесыванием нежных волос Палладиум проводит не менее часа, и дело даже не в том, что его чудесный золотой шелк столь путается за несколько часов – Палладиум искренне и нежно любит свои волосы, тяжелые мягкие волны которых ниспадают на его плечи, спину, изящно скрывая мужественную фигуру. До начала учебного года осталось всего несколько дней. Преподавательский состав в не меньшем волнении, чем юные студентки, впервые переступающие прозрачные, точно стрекозиные крылышки, врата Алфеи. Палладиум, конечно, прихорашивается не для них – он нежно любит свой облик в зеркале, величавый, царственный, будто золотой. Сегодня еще выходной; не более чем три дня назад были получены последние письма абитуриенток с согласием на зачисление, а заезд в общежитие начнется только завтра. И преподаватели отмечали эти тихие безмятежные дни каждый по-своему: Уизгис выносил свои многочисленные цветочные горшки в оранжерею и знакомил «деток» с местным контингентом; Гризельда перечитывала тяжелые книги в алом переплете о приключениях маленьких человечков; милая Дю Фор уходила в Магикс за новой парой туфелек – каждый учебный год она символически покупала новые, а к ним и новое платье, и новую шляпку. А Палладиум расчесывал волосы. Примерно после полудня заскучавший Саладин прислал весточку – приглашал незанятых преподавателей волшебных школ на обед в Красный Фонтан. Палладиум уже проверил все документы в изящных мягких папках, программы на компьютерах в учебном кабинете и комнате симуляций, расчесал золотые пряди раз десять и успел даже послушать очень трогательное, эмоциональное чтение понравившихся глав от Гризельды – конечно он согласился. Обед в итоге стал полдником – все собрались ближе к вечеру, так еще и Сфоклия захотел посоревноваться мастерством с коллегой из Красного Фонтана, поэтому едва ли отдохнувшие за положенные студентам каникулы преподаватели наслаждались самой разнообразной пищей с небольшим опозданием. Пикник в одной из немногих зеленых частей нового, совсем недавно отстроенного здания школы казался совершенно нереальным. Казалось, будто совсем недавно они все были под бешеной угрозой, переживали каждый час в безумном страхе, что они не победят, проиграют. Хриплое дыхание монстров мерещилось в глубоких безмолвных коридорах, представлялось в кошмарах, чудилось по ночам, когда бессонница овладевала израненным страхом разумом. Казалось, Армия Тьмы до сих пор поджидает юных фей и ведьм в темных углах, казалось, они все еще таятся в руинах Красного Фонтана, и поэтому все так старались поскорее закончить с реставрацией – избавиться от постоянного напоминания ужаса. Уже сейчас, пребывая в безопасности и довольно потягивая сладкий цветочный чай, Палладиум с досадой думал, что в месяц войны он крайне редко расчесывал свои чудесные волосы. Саладин мягко выдернул его из темных размышлений: – Кажется, вы прекрасно отдохнули, дорогой Палладиум, от вас исходит благоприятная энергия. И что вас так умиротворяет? – старик с улыбкой качнул головой. Фарагонда невдалеке звонко, совсем по-девичьи рассмеялась. – Наш дорогой Палладиум очень успокаивается, ухаживая за собой, – заметила волшебница, подмигнув вмиг вспыхнувшему от смущения эльфу. Палладиум чуть нервно, неловко заправил прядь своих чарующих пшеничных волос за острое ушко. – Эх, мне бы найти столько любви к себе, да откуда бы взять силы, когда наваливается столько работы, – наигранно горестно посетовал Саладин. Его заместитель, один из тех крепких внушительных мужчин, казалось, укрощавших драконов одним взглядом, возмущенно фыркнул и сказал, что в его великовозрастном директоре найдется масса энергии на неугомонных студентов. В нем хоть отбавляй энтузиазма как для тренировки новичков на ринге, так и в испытании мужской силы. На этих словах Кодаторта так выразительно понизил голос, что не рассмеяться было невозможно, а если кто-то, вроде хмурой мисс Заратустры, и не впечатлился его репликой, достаточно было взглянуть на алеющее лицо Саладина, чтобы настроение скакнуло вверх. Вообще-то Саладин уже не менее двадцати лет угрожал всему Магиксу покинуть пост директора, уйти на пенсию, передать бразды правления в руки более молодых и горячих колдунов, да все оставался. В этот раз он говорил, что его мальчикам необходима поддержка, после пережитого совсем недавно он не может бросить их, это бесчеловечно! Кодаторта снова фыркнул. – В этом году возвращается Гелия, – выложил он. Саладин снова обиженно надулся; давний друг и надежный коллега уже второй раз за один только полдник успел пошатнуть его великолепную репутацию среди приглашенных преподавателей. – Так ваш племянник снова поступает? – заинтересовалась мисс Гриффин. Ее лиловые волосы сегодня были распущены и совсем по-девичьи присобраны серебряной заколкой на затылке. Эдилтруд, кажется, немного перебрав со сливовым вином, все норовила вплести еще цветущие ромашки в нежные пряди директрисы. Палладиум неотрывно наблюдал за женщинами и с улыбкой подмечал, как цветы украшают даже такую строгую леди, как Гриффин. Впрочем, его собственные волосы были его главным украшением, и многие цветы, должно быть, меркли в них. – Нет, он не отчислялся, а уходил в академический отпуск, – важным тоном заметил Саладин. – Сейчас он возвращается на второй курс. Он у меня очень способный мальчик. – Да, я хорошо помню, как он укротил своего первого дракона на ринге! – вновь вставил слово Кодаторта, и далее преподавательский состав с ленивым интересом слушал захватывающую историю о том, как еще совсем юный мальчик бился с настоящим драконом, значительно превосходившем его в силе и размере. Саладин иногда прерывал заместителя, вставлял невероятные комментарии, явно гордясь племянником. Палладиум тоже внимал вдохновляющим историям из первого года обучения юноши в Красном Фонтане, но не придавал этому значения. Волшебники засиделись на природе до самого вечера, с упрямостью настоящих воинов света цепляясь за редкую возможность насладиться тишиной студенческих корпусов и свежестью еще по-летнему сочной травы. В этом году из Красного Фонтана студенты практически не уезжали – помогали со строительством нового корпуса, но все же далеко не все специалисты остались на каникулы в школе. Более того – не все выжили в недавней войне. Легкий флер прохладной грусти все еще витал в воздухе вместе с нежным ароматом зеленых растенийи тонкого запаха клубники – ведьмы испекли на удивление вкусные и воздушные сладкие булочки с джемом. А еще сварили клубничный же ликер, который всем пришелся по вкусу. Отказывающийся пить больше двух бокалов, но все же немного захмелевший Палладиум расчесывал волосы, когда к изрядно повеселевшей компании присоединился незнакомый юноша. Рассеянный взгляд цеплялся за его темные длинные волосы, небрежно переброшенные через плечо, легкую одежду, красивое, точеное лицо. Юноша поймал его взгляд, задержался на нем в ответ, и Палладиум, чуть румяный от сладкого клубничного ликера, зарделся сильнее, отводя смущенный взгляд. Его волосы меж тем путались на ветру, щетка утопала в густом шелке, но мужчина отчаянно желал привести шевелюру в порядок. Он как раз захватил аккуратную косу шелковой лентой, когда Саладин обнял темноволосого юношу, восклицая: – Гелия! Мой дорогой племянник! Садись с нами, у нас душевная компания! Саладин никогда не умел пить, это помнили, наверное, все еще с вечеринки в Алфее года четыре назад, когда старик отплясывал сальсу прямо на столах с двумя миленькими феями, которые, между прочим, совершенно не возражали его задорной компании. Саладин, надо сказать, умел быть очаровательным в любом возрасте и в любом состоянии. Наверное, именно поэтому Фарагонда сейчас так сияла – она не так уж и тайно, но очень страстно любила наблюдать подобные выходки старых друзей. Она их припоминала в удобные случаи. Кажется, немного смущенный привлеченным вниманием Гелия все же увел дядю – старик, как бы мужался, уже ступил на порог глубокой старости и нуждался в поддержке лекарств. Палладиум туманно подумал, что теперь, когда в Красный Фонтан вернулся племянник, шебутной директор станет чаще вспоминать о своих зельях и пилюлях. Во всяком случае, отдохнули они хорошо. Уже через пару дней замок Алфеи гудел от обилия тоненьких голосков юных студенток, переговаривающихся друг с другом. Кто-то восторженно вздыхал, трепетно предвкушая первый учебный год в лучшей школе волшебства, кто-то, счастливо обнимая подруг, делился свежими и не очень новостями, кто-то тосковал по каникулам и сетовал на возобновляющиеся занятия – отовсюду доносился шелест голосов и движений. Справедливо было бы также заметить, что студенток прибыло не в пример меньше, чем в прошлых годах – сказалась война. Некоторые девушки погибли, а некоторых не отпустили их семьи. В конце концов, многие феи принадлежали к знатным, а то и королевским родам, и их семьи высоко ценили жизни наследниц и просто любимых дочерей. Гул усилился, когда местом проведения традиционного бала по случаю нового учебного года объявили Красный Фонтан. Феи не только восторгались возможностью увидеть новое здание, обустроенное по последним словам техники и магии, так еще и жаждали потанцевать в потрясающих модных платьях, показать себя во всей красе, особенно ценившейся в послевоенное время, и посмотреть на других. Бал ежегодно ожидался с особым трепетом. Палладиум с улыбкой наблюдал за суетящимися в подготовке феями и немного смущенно ловил восторженные взгляды на самом себе. Ему пришлось несколько раз отказать девушкам стать их сопровождающим на вечер, и выпить пару чашек умиротворяющего чаю в кабинете хихикающего Уизгиса. Веселый лепрекон сумел уговорить Гризельду в этом году посетить бал не с целью курирования поведения девушек, а «просто потанцевать». На этой фразе Уизгис энергично дрыгал конечностями и весело мотал головой, отчего сразу становилось ясно – где-то в потоке вальса грянет трепетно любимый лепреконом рок-н-ролл. В новом здании юношеской школы мальчики установили просто великое множество стеклянных панелей, и Палладиум, степенно шествуя в компании коллег, с удовольствием ловил искрящимся счастьем взглядом свое отражение – расшитый цветочным узором жилет подчеркивал изящную талию и широкие плечи, а в золотых переплетениях волос затерялись нежные бутоны скромных роз. Он не собирался соблазнять юных фей или молодых ведьм, он просто любил нравиться себе, и потому преисполнялся удовольствием, ловя в окне собственный довольный взгляд. Отличное настроение витало в облаках. И поэтому не было ничего удивительного в том, что его все еще пытались пригласить на танец. Иногда это были смелые феи, пробившиеся к столику преподавателей, в другой раз его ловили милые ведьмочки у шведского стола, а порой его смущенными визитерами оказывались отчаянно краснеющие специалисты. Палладиум поначалу всем отказывал, пока, наконец, одна особенно настойчивая ведьма не добилась согласия эльфа на один короткий танец. Ее темные волосы, прихваченные заколками в виде полевых цветов, открывали сияющие глаза, озаряли ее бледную кожу и нежную, трогательную улыбку. Танцуя с ней в несложной хореографии, Палладиум заново открывал для себя случайно позабытое яркое и легкое студенческое веселье. Эльф мягко вел девушку в изящном танце, и та, едва дыша от восторга, плыла за ним в такт отточенным движениям. Их пара привлекала ненужное внимание, и Палладиум мысленно горестно вздыхал – все же он по возрасту не подходил этой очаровательной леди, пусть та даже не скрывала своего удовольствия от танца. Они даже не успели выбраться из центра, как грянули оглушительные биты, из колонок раздался задорный крик, а из толпы – счастливый вопль Уизгиса. Палладиум, смеясь степенно и тихо, все же позволил себе остаться в молодой толпе на еще один музыкальный трек, довел танец под рок-музыку, получил быстрый поцелуйчик в щечку от юной девы, и только тогда вернулся к своему месту за праздничным столом. Все же долго находиться в компании студентов, какой бы замечательной и веселой она ни была, ему не позволял статус. Уже сидя за столом и краснея с улыбкой от безобидных подначиваний коллег, Палладиум немного запоздало заметил узкую простую шкатулку с легкой, ненавязчивой резьбой и прикрепленной запиской, на которой его имя значилось как адресат. Палладиум изумленно коснулся шкатулки подушечками пальцев, огладил аккуратно вырезанные края, повертел в руках записку. – Ой, что это у вас? Можно взглянуть? – заинтересованно спросила Дю Фор, заметив неловкие манипуляции Палладиума. Эльф изумленно распахнул глаза, обернулся к фее и протянул ей сей красивый предмет. – Мадам, вы не видели, кто принес сюда этот ящик? – спросил мужчина, но элегантная фея только пожала плечами. – Совсем нет, – она легко отвела пряди волос от лица. – Но зато я точно знаю, что макаруны маэстро очень хороши. Должна признать, если наши кулинары задумают провести битву между собой, мы никогда не определим победителя. – Это так, – мило улыбнулся ей эльф, между тем задумчиво поворачивая в руках таинственный предмет. Шкатулка открывалась легко – простым движением руки, – но Палладиум не был уверен, что она безопасна, хотя вообще-то темной магией от нее не веяло, как, впрочем, и светлой тоже. – Ее принес кто-то из студентов, – вставила слово мисс Барбатея, заметив настороженность в лице прекрасного эльфа. Палладиум поднял к ней полный надежды ясный взгляд, но библиотекарь, смутившись, поспешила добавить. – Но я не обратила внимания, кто это был. Мне показалось это не важным. Палладиум растерянно повторил ее последние слова. И тем не менее, ему было слишком неловко принимать эту шкатулку. Что бы в ней не находилось, а он предпочел бы хотя бы знать имя дарителя, хотя бы заметить его лицо. Очаровательные феи заинтересованно придвинулись к нему, терпеливо ожидающие, когда же эльф соберется с духом и откроет преподнесенный ему подарок. Внутри оказалась щетка. Обычная щетка для волос. Барбатея удивленно выдохнула, не понимая, почему такой обыденный предмет туалета, обыкновенно ценившийся именно дамами, был преподнесен в подарок мужчине, пусть и такому привлекательному, обладающему по истине царской гривой. Дю Фор сразу же попыталась определить бренд, припомнить магазинчики с модной и антикварной атрибутикой, где можно было бы приобрести такую вещь, и попутно объясняла заинтересовавшейся коллеге преимущества щетки перед расческой. А Палладиум заново учился дышать. В его руках в самом деле лежал обыкновенный предмет – не магический артефакт и даже не антикварная вещь: от щетки еще слабо пахло лаком, упругие волоски блестели в свете вечерних фонарей светлым чистым тоном, а подобный дизайн еще не вошел во вкус модных домов, – щетка была новой. Ее ручка и основа не имели изящной резьбы, как та же шкатулка, хотя судя по цвету и качеству, выполнены оба предмета из одной и той же древесины. Щетку украшал легкий цветочный узор и аккуратная позолота по краю. В самом низу ручки сверкающая линия смазалась, а краска на древесине сочностью напоминала акрил. Палладиуму стало неожиданно душно от захватившего его сердце и разум восторга. Ему преподнесли ручную работу. – Милая Дю Фор, – чуть дрожащим шепотом окликнул все еще перечислявшую историю дамского туалета фею, – вы в самом деле не заметили, кто преподнес мне этот подарок? – Но фея дождя лишь растерянно покачала головой. – Дорогая Барбатея, а вы?.. – но библиотекарь отрицательно замотала спрятанными в шелковые перчатки ладошками. Палладиум огладил щетину – достаточно жесткая, чтобы расчесывать волосы, и достаточно мягкая, чтобы массировать кожу. Идеально сбалансированная в практичности, щетка услаждала взор нежным переплетением золотого лака и розовых бутонов. Палладиум тяжело вздохнул. Подарок, преподнесенный ему так неожиданно и точно, был чудесен и меткостью подношения перекрывал путь кислороду, что захваченный смущающим счастьем мужчина едва не пролил слезы от восторга. И все же таинственный даритель не оставил о себе ни следа – ни на щетке, ни на шкатулке, ни на скромной, пахнущей свежей травой и ночной прохладой записке не осталось ни намека на его личность. Палладиум чувствовал, как укол грусти трогает его сердце из-за невозможности выразить свою благодарность лично. В Алфею они вернулись под утро – выпившие, натанцевавшиеся, отдохнувшие. Многие преподаватели, заметив вальсирующего с красивой ведьмочкой Палладиума, сбросили на вечер все сковывающие устои и ринулись танцевать прямо в гущу студентов: с ними, друг с другом, даже с бокалом вина, как это делала Гриффин. Она настойчиво отказывала столько же настойчиво приглашавшей ее Фарагонде и неторопливо качалась в такт музыке с бокалом винограда. Палладиум перед зеркалом сонно выпутывал чуть увядшие цветы из шелковых волос и аккуратно, трепетно расчесывал пахнущие медом и вином золотые пряди новой щеткой – с розами и позолотой. Богатая краска мягко играла в предрассветных лучах, мягко оттеняла румяную кожу мужской щеки, восхитительно не тронутую рябью щетины, и напоминала букет так любимых Палладиумом роз. Его таинственный благожелатель точно знал, что нравится Палладиуму – он переплел в рисунке редкий пышный сорт цветов и острые шипы, он добавил позолоту, которая бы играла с цветом пшеничного шелка мягких длинных волос, он подобрал идеальный для его руки размер, подходящий его вкусам материал, нашел нужный эльфу предмет. Палладиум засыпал и все думал о человеке, который так тщательно подбирал подарок для него, потратил время на подготовку и поиск интересов. Палладиум стыдливо прятал нежное лицо в подушку, думая о том, что его жесты, привычки, даже вздохи мог кто-то специально ловить. Это лишь чуть-чуть пугало, больше зарождая в груди неясную тоску и трепетное, вдохновленное волнение. Палладиум оставляет волосы ниспадать по плечам на спину водопадом шелка, подчеркивать нежность кожи, играть с утренним светом, и ученицы совершенно не слушают его мелодичные речи о принципе иллюзий, отвлекаясь на красоту его тела и лица. Палладиум знает это, укоризненно вздыхает и тихо улыбается, совсем немного довольный не слишком нужным вниманием к себе. Но самое большое и ценное внимание, оказанное ему, лежит в его комнате в нехитрой резной шкатулке – прекрасная щетка с цветочным узором и аккуратной линией позолоты. Палладиум знает о том, что стал первой любовью для некоторых студенток, но ни одной из них он не может ответить взаимностью – они, во-первых, еще его ученицы, а во-вторых, ни к одной из них он не чувствует душевного трепета, не испытывает ни доли того сердечного волнения, какое разливается в нем каждое утро, когда его отражение мягко ведет по волосам подаренным сокровищем. Никто из преподавателей не заметил студента близ преподавательского стола в вечер бала – все были заняты праздником и весельем. Уизгис предположил, что это Дю Фор или Барбатея подложили ему подарок, но первая больше ценила украшения – то, что можно показать, – а последняя не разбирается в щетках, да и ежегодно дарит коллегам на дни рождения либо нужные книги, либо аккуратные блокноты. Тем более, сами они не могли сделать щетку; могли сами заказать, но работа имела много изъянов, свойственных подмастерью – работа явно не фабричная. Гризельда, недовольно фыркая на занятого совершенно не учительскими думами эльфа, выдвинула теорию, что Палладиум в очередной раз сразил молодых фей своей красотой, вот те и носят ему подарки. Мужчина ухватился за эту мысль и желал всячески ее проверить. Он думает о том, что, должно быть, даритель и сам очень ценит волосы Палладиума, раз обратил внимание на то, как трепетно эльф к ним относится. Возможно, даритель ценит и всего Палладиума, раз так внимательно и чутко подобрал изделие, но об этой смущающей до кончиков остреньких ушек мысли мужчина старается не думать. Студентки восхищенно ловят его рассеянный взгляд с налетом скромного румянца, а Палладиум тщательно повествует о свойствах розового масла – не столько ведет лекцию, сколько старается отвлечься от смущения. На испытаниях в комнате симуляций эльф рискует совершить слишком интимную для него вещь – приносит щетку в аудиторию. Он неторопливо и бережно заплетает блестящие в мажущих солнечных лучах локоны в косу, объясняя материал, скользит взглядом по каждой студентке, надеясь ухватить необходимую реакцию. Но все не то: возмущение его поведением, восторг и неприязнь к прекрасному эльфу, внимательное, а порой и влюбленное наблюдение за его ловкими движениями и изящностью его прически. Ни капли узнавания, ни доли хитрой ясности. После двух недель поисков, экспериментов и аккуратных расспросов Палладиум почти отчаивается. – Да брось, тебе просто сделали подарок, наверняка безвозмездный, – ворчливо заметил Уизгис, помешивая варившееся в большом котле зелье, к которому лепрекон подбегал, взбираясь по небольшой лестнице. Палладиум, перетянув волосы шелковой лентой, меланхолично кивал и подавал по требованию ингредиенты. Лепрекон задержал на печальном эльфе возмущенный взгляд, а затем сказал как бы между прочим, почти нырнув носом в котел. – Может, это даже не фея. На балу кого только ни было, даже этот, огр, как его? – Кнут? – Да-да, он, – Уизгис отбросил шляпу, которая все норовила стать секретным ингредиентом варева. – Думаешь, ты только девочек привлекаешь? Да сколько специалистов к нам из-за тебя приходят. Подай мне лимон. – Палладиум в полной растерянности протянул коллеге фрукт. – Оно, конечно, хорошо, – продолжил лепрекон, натирая цедру прямо в клокотавший от жара суп, – где ворота надо починить, а где плоды с дерева повыше собрать, они почти никогда не отказывают. Особенно если ты где-то рядом… А где моя ложка? – Эта? – Палладиум ткнул в выпачканную чем-то зеленым часть серебряного сервиза. Уизгис довольно воскликнул, схватил ложку и принялся ею ловить что-то в своем котле. – И ведьмы тоже. Конечно, у кого-то тут есть подруги, у кого-то даже любовь, но ты все еще остаешься любимцем всех юных сердец. Так что, не удивительно, что тебе таскают красивые подарки, – Уизгис попробовал собственное варево и сплюнул. – Ну и гадость. И все-таки проигнорировать добрый жест неизвестного Палладиум не мог. Ему необходимо требовалось выказать восторг этой вещью лично, и хотя недочеты новичка в столярном мастерстве были заметны невооруженным глазом, щетка оставалась невероятно изящной и удобной, а также сочетавшей в себе все, что так любил Палладиум. Иногда, ведя щетиной по волосам, эльф уплывал в своей задумчивости в туманные фантазии. Может, подарок в самом деле от тайного поклонника, а может, как Палладиум сперва и думал, всего лишь нежный подарок от друга – теория о воздыхателе казалась ему самому очень странной, но больше из-за того, что она смущала Палладиума. Он неловко представлял, как неизвестный любовно оглаживает ручку щетки перед тем, как оставить ее в заветной шкатулке, и еще более неловко, пылая лицом, легко касается мягкими губами позолоченного ободка. Палладиум снова засыпает с мыслями о тайном дарителе, невольно рисуя его скрытный образ в своем сознании. Ему необходимо лично выразить свою благодарность, произнести эти простые, но важные слова, заметить, как прекрасен выбор незнакомца и как польщен этим подарком сам Палладиум. Природная вежливость не давала успокоиться и забыть, но еще никогда ему не приходилось так долго искать доброжелателя и еще никогда эльф не чувствовал себя так по-юношески смущенно. В единственный на неделе выходной Фарагонда вызывает Палладиума к себе в кабинет и со свойственной ей радостью в каждой черточке ее живого лица сообщает, что следующую неделю эльфу придется преподавать целенаправленные заклинания в Красном Фонтане – во всем виноват курс обмена преподавателями. В Алфею прибудут ведьма и колдун, в ответ Палладиуму надлежит обучать специалистов. К ведьмам самостоятельно вызвался отправиться Уизгис – сказал, что давно не навещал этих мрачных девочек, но вообще-то весь преподавательский состав прекрасно понял, что леприкон просто хочет вызнать рецепт того замечательного клубничного ликера. Новость не то чтобы расстроила Палладиума, просто значительно удивила его. Уже сидя в кабинете другого директора, Палладиум задумчиво перебирал свои волосы и слушал, как Саладин рассказывает ему и очень красивой молодой ведьме, имя которой эльф, к несчастью, забыл, основные правила безопасности. В конце концов, школа теперь буквально парит в воздухе, необходимо соблюдать минимальную безопасность, чтобы не свалиться в заполненную водой холодную пропасть или не быть проглоченным неожиданно высунувшим в коридор любопытную морду драконом. Ведьма согласно кивает и, очевидно, уже прекрасно знает всю технику безопасности. Саладин понимающе цокает и вызывает Кодаторту; тот вскоре появляется и уводит ведьму, смущенный слишком очевидно, чтобы это не заметили коллеги и чтобы ведьма не пошутила над этим. В затворяющуюся щель директор и преподаватель видят, как ведьма ловко привстает на носочки и невесомо целует сурового покрасневшего воина в щеку. Этот совершенно детский жест заставляет счастливо улыбаться даже такого великовозрастного эльфа, как Палладиум. – Ах, молодость, – не менее счастливо тянет директор. Палладиум бросает на него загадочный взгляд. Все три школы видели, как в этом году за стариком опять не уследили и он опять зажигал танцпол под клокочущие звуки рок-н-ролла. Саладин, разумеется, как всегда, ни о чем не жалел. – Недавно Кодаторта даже цветы для нее заказал, так носился с ними, всех на уши поставил, пока букет перевязывали. А ведь хотел все сделать тайно, – колдун мягко рассмеялся. – А где же букет? – спросил Палладиум и, бросив взгляд на затворившуюся дверь, понимающе улыбнулся. – Не перевязали? – Почему? Перевязали. Племянник мой в два счета справился с лентами, – важно сказал Саладин. Палладиум снова улыбнулся. Порой старческие беседы его утомляли, но сколько гордости и отеческого восторга без утайки искрилось в словах старого волшебника, когда он говорил о племяннике. У самого Саладина вся молодость утонула в войне – выдающийся колдун, отважный воин, член Команды Света, он почти отдал жизнь за волшебные миры, спасая их от зла, сил и времени на собственную семью банально не хватило. А потому старик так трепетно дорожил юношей, точно собственным ребенком, точно родным сыном. – Гелия очень любит природу – все эти цветы, дерево. Он очень красиво рисует. Мы думали, он станет художником, но решил все же посвятить себя военному делу. – Он может совмещать приятное с полезным. Однообразные тренировки утомляют, разуму и телу нужны и другие занятия, – легко, даже без тени нотации замечает Палладиум, и Саладин согласно кивает. Они сидят в тишине какое-то время, размышляя каждый о своем; эльф ждет, когда собеседник снова упомянет племянника либо отпустит его отдыхать последний положенный выходной. – Недавно он делал расческу, – сказал вдруг Саладин. Сказал спокойно, ровно, с все той же тенью восторга и отцовской любви к ребенку, но что-то сжалось в Палладиуме от этих слов, как будто сердце оторвалось от аорты и ухнуло в желудок. – Нет, не расческу, щетку. Да, щетку, на ней была щетина. О, он так мучился, пока пришивал эти волоски к дереву, такой упертый, весь в меня. А потом еще рисовал цветы. Ты знаешь, так замечательно получилось, розы как настоящие, – Саладин продолжает вдохновенно рассказывать, он дышит любовью к юноше, гордостью за него, пониманием и принятием его увлечений, а Палладиум едва слышит болтающего директора, трогательная речь доносится до пораженного сознания как сквозь вату. Сердце бьется где-то в животе, а дыхание сперло, точно кислород закончился, и дышать банально нечем. – Только розы? – уточнил мужчина. – Наверное. Я не разбираюсь в цветах, к сожалению, – Саладин отмахивается от вопроса. – Но он даже достал позолоту для этой щетки. Он еще до начала года закончил, но не знаю, куда ее дел. Молодец, мальчик, такой искусный. Я рассказывал, какие картины он пишет? О, он каждый вечер выбирается в сад, рисует, пока тепло. А вчера вот… – Дорогой Саладин, а был ли твой племянник на балу? – голос у Палладиума дрожит, и он сам не понимает, почему так взволнован. Колдун удивлен подобным вопросом; он подмечает смешанные чувства на лице мужчины, собирает их по кусочкам: взволнованность, смущение, неверие, испуг. Саладин отвечает согласием аккуратно, а Палладиум невольно касается самыми подушечками пальцев румяных горящих щек, прикрывает глаза, как будто новость его не то пугает, не то радует. Гелия стучится и следом входит – он пришел напомнить дядюшке о лекарствах. Саладин ворчливо отзывается на этот счет, и юноша, совершенно не удивленный забывчивостью родственника, оставляет шуршащий блокнот на краю стола. Палладиум не может сдержать любопытства, скользит взглядом по рисунку. Гелия следит за тем, чтобы дядюшка выпил свою вечернюю дозу лекарства; ему ежедневно приходится следить за состоянием любимого старика, потому что тот продолжает глупо храбриться и утверждать, что совершенно здоров. Гелия каждое утро и каждый вечер заходит к нему, иногда приносит свежие розы с цветущих слишком пышно кустов – если их периодически не стричь, у растения не хватит сил на пышность бутонов. Юноша рисует в их тени, выводя на бумаге самые цепляющие его черты, оставляет на холстах нежный шелк волос и тонкий запах трепетных цветов. Окруженным розовым садом, одиночный в своем единении с изящной природой, он мягко уплывает в своих рисунках и фантазиях, ежедневно тонет в сладком аромате воспоминаний о мимолетных взглядах, касаниях, улыбках. Гелия подносит стакан воды престарелому дяде, но его руки едва заметно подрагивают от охватившего душу трепета, от необыкновенной телесной тяжести, точно вмиг он обернулся деревянным манекеном, а не живым человеком. Он безотрывно, со смешавшимся на дне глаз пониманием и ужасом следит за Палладиумом, который невесомо касается собственных распущенных волос, прекрасных в шелковом переливе золота, отводит их от лица, открывая румяную нежную кожу щек и скул, не тронутых ни грубой щетиной, ни уродливыми шрамами. Эльф цепляет ласковые пряди за ушко и переводит ясный взгляд на испуганное лицо юноши с испещренной линиями угля бумаги. С рисунка, где в раже бальной суеты изображен прекрасный эльф в жилете с цветочным узором и розами, затерявшихся в изящных переплетениях прекрасных волос.