Большой раф на кокосовом молоке с дополнительными сливками, порцией шоколада и тростниковым сахаром, корицей и ложкой коньяка

      Утро обжигающе холодное, дышит морозом и набивает рисунки инея на окнах. Солнце только-только показывается из-за высоток, но это зима, пусть и такая бесснежная, что Соколов, тивиец по крови и духу, никак не может успокоиться, все травит байки о сугробах ему по грудь, будто они дети, для которых снег – главный праздник да причина прилива серотонина. Дауд – он готов признаться честно – слушает в пол уха, зябнет, своей южной кровью больше скучая по редкому Дануолльскому солнцу, хотя в такую наследственность не верит. Он вырос здесь, в Дануолле, даже детские воспоминания солнца и песка, в который зарываешься пальцами ног, подернулись дымкой, а необходимость в тепле на подсознательном уровне осталась. Смешно? Смешно.       — Мы тут серьезные вещи обсуждаем, а ты лыбишься. Убери это, выглядит жутко.       — Мы обсуждаем снег, Соколов, о чем ты.       У Антона выражение лица – беги и делай фотоснимок. Он весь как-то вытягивается, выпячивает нижнюю губу, хватает ртом воздух. Наконец совладав с собой, он сплевывает на мостовую, раздраженно смотрит на Дауда.       — Витаешь в облаках перед работой. Нехорошо. Нельзя, ты знаешь.       — Перед работой? У тебя есть что-то?       — У тебя губы посинели. Тут недалеко есть одно кафе, там подают охренительный кофе с коньяком. Пойдем, погреемся.       Кофе звучит хорошо. Дауд кивает. Работа тоже звучит неплохо, гонорар с прошлой уже подъедается, а работать в такие бесснежные зимы – если, конечно, не приходится лежать где-нибудь со снайперской винтовкой в течение нескольких часов – гораздо проще, чем жарким москитным летом или весенне-осенней слякотью, когда проще всего оставить следы. |См. также: лужи грязной воды и чистой крови. Грязные подвороты брюк. Посиневшие кутикулы. Потрескавшиеся губы|       В кафе пахнет маффинами, горячим шоколадом, кофе – вот неожиданность – и корицей. Дауд, от себя скрывающий, что он очень даже эстет, думает, что обсуждать убийство в кафе, где смеются дети, а обаятельный бариста дарит свои улыбки посетителям – верх цинизма. О безопасной стороне вопроса он даже не волнуется. Соколов не дурак, знает, как объяснить так чтобы это казалось совсем не тем, чем будет являться на деле. |См. также: Поездка к другу на дачу. Кожаный портфель в подарок. Соотношение цена-качество. Профессионализм|       В кафе полно народу, и они, как подростки, сторожат друг для друга места, ходят за кофе по очереди.       Дауд, уже отогревшийся, игнорирует залихватское Соколова: «там у одной официанточки такие сиськи!», встает в очередь, дремлет на ходу, разморенный теплом и запахами.       — Что будете заказывать?       Дауд моргает осоловело, смотрит на баристу за стойкой. Он очаровательно, но измученно улыбается, потому что за это платят чаевые, под глазами залегли тени – наверняка студент – и он совершенно точно не рассматривает Дауда так пристально, как ему кажется.       Дауд моргает еще раз. Он не привередлив в кофе, пьет растворимый из термоса – иногда уже холодный – поэтому, чтобы не мучить себя выбором, жмет плечами, говорит небрежно:       — На ваш вкус.       Бариста – бейджик подсказывает: его зовут Томас – подвисает на мгновение, смотрит на него растерянно, облизывает сухие, обветренные губы.       — А… а я вкачу вам что-то непомерно дорогое?       Дауд жмет плечами:       — Значит, вы уверены в том, что оно того стоит.       Томас ухмыляется.       — Тогда никаких жалоб, сэр. Как вас зовут?       — Дауд.       Он не боится своего настоящего имени. О нем, в конце концов, никто не знает.       — Тогда с вас тридцать четыре пятьдесят, ожидайте ваш заказ.       Так Дауд узнает, что студент Томас любит наживаться на клиентах. Или раз в год раскошеливается себе на большой раф на кокосовом молоке с дополнительными сливками, порцией шоколада и тростниковым сахаром, корицей и ложкой коньяка.       Кофе более мерзкого Дауд в своей жизни не пил. |См. также: Извращенность вкусов. Ложь. Чужой телефон на его стакане|.       На выполнение заказа ему дается неделя. Дауд жмет Соколову руку.       Они выходят также, вместе, как старые друзья, а не убийца и информатор, который только что показал ему место будущего убийства. Слегка извращенно на вкус Дауда – как и кофе, который недопить он не может, потому что уважает потраченные на него средства – убивать владельца большой сети кафе в самом его захудалом филиале, но любой каприз за деньги заказчика.       Теперь он каждое утро приходит в кафе. Ему нужно осмотреть все досконально, запомнить и зарисовать камеры, пожарные выходы, местонахождения кладовок и комнат персонала.       Теперь он заказывает у Томаса, неизменно стоящего за кассовым аппаратом и криво ему улыбающегося – ну, да он не позвонил ему. Да он и не собирался. Дауда не интересуют отношения – что-то менее экстравагантное. |См. также: кофе без молока и сахара. Карандаш. Скетчбук|       Томас заводит с ним разговоры. О бесснежной зиме, о вкусах арабики, о институте Натурофилософии, куда только собирается поступать уже третий год подряд, но увы.       И Дауд, утомленный его настойчивостью, сам не видит, как сдается потихоньку, начинает испытывать что-то, отдалённо напоминающее симпатию. |См. также: Светлые волосы. Улыбка. Ямочка на щеке|       Его не волнует это. Еще несколько дней, и он забудет дорогу сюда. В последнее утро Томас снова дает ему свой телефон. На этот раз цифры выведены на чеке, он бесстрашно смотрит Дауду в глаза, хмурит тонкие брови и кусает губы.       Дауд прячет чек во внутреннем кармане. И оставляет чаевых больше необходимого. Завтра утром Томасу придется убирать знатный бардак. |См. также: Пустые надежды. Безрассудие. Вы нравитесь мне, Дауд|       Все идет не по плану, когда свет в кофейне оказывается зажжен. Хозяин должен приехать, чтобы инкассировать выручку только через пол часа, но свет горит, и Дауду не остается ничего больше, как снять ствол с предохранителя и обойти здание так, чтобы не попасться под камеры, но подобраться к электрическому щитку. Дубликат ключа работает как должен, и Дауд сомневается мгновение, прежде чем обесточить все кафе.       Он слышит громкую ругань цели. И вскрик молодого голоса. Бездна. Дауд не испытывает жалости. Он убьет и Томаса, если он станет свидетелем. |См. также: Безжалостность. Твердая рука. Никогда не закрывай глаза, когда стреляешь|       Мягко ступая, он занимает свою позицию, выгодную для стрельбы, прижимается к окуляру, замедляет дыхание, заставляя сердце биться медленнее. И когда его цель вытаскивает Томаса на улицу за волосы, Дауд на выдохе спускает курок.       Томас не видел его. Он может уходить. Почему-то ему кажется, что он ловит взгляд Томаса, глаза-в-глаза. |См. также: Иллюзия. Желаемое. Действительное|       А через неделю, встречаясь с Соколовым, он знакомится с новичком, у которого был тот же заказ, что у него, но Дауд оказался быстрей. Дауд смотрит на криво ухмыляющегося Томаса, жмущего руку чересчур интимно, подается вперед, не сводя с него взгляда, наклоняется ближе, игнорируя Соколова, фоном возмущающегося, и говорит:       — Ты был никчемен. Я могу показать, как действовать правильно.       Томас облизывает губы, сглатывает.       — Я поддался тебе в тот раз. Но, возможно, опыт мне не повредит. |См. также: Работа в паре. Вкус кофе на губах. Надежда|