С самого начала этого шоу всё пошло не так. Сначала машина, сломавшаяся по дороге на концертную площадку, потом нерадивый ведущий, перепутавший время их выхода, наконец, освещение – в середине концерта неожиданно погас один из прожекторов, скрыв в темноте половину лиц музыкантов, а Фредди и вовсе, превратив в какого-то полуликого призрака. Перфекционист Меркьюри, проведший на площадке битых два часа, рвал и метал молнии в черных глазах, с великим неудовольствием наблюдая, как нервничает Брайан, а за ним и верная красавица-Леди, звучащая как будто тише и мягче, чем положено; про Роджера, бьющего «руками, выросшими из жопы негра», и говорить не стоило; лишь Дикки был угрожающе спокоен, с первой минуты угадав настроение заносчивой и требующей выкладываться «от и до» Королевы, требующей внимания Зала.
Статичная команда зрителей в лице Пола и Фиби превратилась в изваяния, лишь изредка подававшие признаки жизни – один раз, когда понадобилась водка и тоник; второй – почему-то массивный пластиковый стул, надобности в котором до этого не наблюдалось.
Притихшие, они материализовались в тесной гримерной, пахнущей лаком, потом и сваленными в кофры костюмами, услужливо, в четыре руки, подали ребятам стул, и предпочли исчезнуть до того, как гнев Мистера Фаренгейта обрушится на них самих.
Представление началось.
— И ты еще смеешь мне говорить, что учил нотную грамоту?! Брай, да я на горшке лучше, блядь, играл, чем ты драл свою гитару сегодня! – с каждым словом он распалялся сильнее, уже почти не выбирая выражений, — Гитарист-онанист хуев!
— Да ладно, может, сам посолируешь, блеснешь мастерством?! – рявкнул в ответ Мэй, обиженный не на шутку, — Пошел ты, Фредди!
— И на хрена тогда ты будешь нужен?!
Перепалка, грозившая перерасти в драку, не на шутку испугала остальных: когда схлестывались Брайан и Фредди, под угрозой оказывалось всё.
— Э-э-эй, дамы, брейк! Допиздитесь, а нам потом группу новую искать! Фредди, ты его сейчас взглядом придушишь! – Роджер мягко втиснулся между двумя упертыми баранами, сделав страдальческое лицо, но не помогло и это – рассерженный вокалист отпихнул Брайана, и принялся отчитывать его самого.
— Да я сам скорее её найду с такими рукожопыми ударниками! Лиззи, скажи, тебе что, сегодня не дали?! Иначе я не понимаю, как можно проебать ритм и не состыковаться с Дикки, этому даже шлюх в квартале Сохо с первого дня учат!
— А может, не надо было своей чертовой задницей вилять?! Я вообще-то, сука, не железный!
— Ну так подрочи перед выходом, а потом играй!
Этого Роджер, всегда заводящийся от его жесткого и непродуманного обращения, стерпеть не смог. Он шагнул вперед, взял в руки предусмотрительно заказанный Джоном стул, и со всей дури запустил его в висевшее на стене зеркало, мигом разлетевшееся на тысячи мельчайших осколков. Пока хрустальный звон стекла оседал в головах уставших до предела истеричек, на подмостки импровизированного театра взошел его последний, и, как всегда, самый спокойный, участник.
— Всё сказали? Молодцы. Родж, прости, ты действительно сегодня налажал… – и, предугадывая возмущённый взгляд, ласково потрепал его по пшеничной взлохмаченной шевелюре: — Но Фредди всё равно засосёт тебя перед сном, за это можешь не беспокоиться.
И, не дав сказать барабанщику ни слова, обратился к Фредди:
— Думаю, пора объявить антракт.
Но Меркьюри, капризно вздернувший верхнюю губу, и не думал подчиняться.
— Никуда я с тобой не пойду, Арлекин недоделанный!
Абсолютно спокойные, зеленые глаза с хитрецой и уверенным прищуром снова обстреляли ведущую Актрису, так некстати вжившуюся в роль. Его Фредди и с годами не менялся; привыкший добиваться только лучшего, и отдавать самого себя шоу, не оставляя за кулисами ничего, он болезненно воспринимал кажущиеся огрехи ребят, переживая их, как свои собственные.
И даже в необдуманных, ранящих словах Джон умел находить спрятавшееся зерно истины: его Звезда всегда хотела для группы самого лучшего. И, конечно, умела этого добиваться.
Но кто сказал, что не умел этого и Дикки?
Джон ещё немного постоял, дав остальным поржать над внезапно обронённой возлюбленным «кличкой», и спокойно, не обращая внимания на недоуменные взгляды, взял вокалиста за руку, одним движением сбросив с его оголенных плеч остатки серебристого дыма, которым еще полчаса назад окутали сцену, когда с неё сходил «актерский состав».
— Пойдешь, – ласково, почти елейно произнес Дикон, и чуть сильнее сжал блестящие от загара и лака карамельные плечи: — Сейчас же.
Джон и сам не знал, что именно в его голосе и взгляде раз за разом заставляло Королеву подчиняться, но Фредди действительно, вдруг, замолчал, и не упустив возможности плюнуть на пол, и швырнуть в оставшихся в стороне друзей расческу и лак со стола, горделиво удалился вслед за ним, приговаривая нечто, похожее на «да ебал я в рот твои приказы, Дикки».
Смущённые, но понявшие ситуацию без слов, Брайан и Роджер громко расхохотались.
***
Небольшой салон роскошного «Мерседеса», предусмотрительно отогнанного на крытую приватную парковку, встретил ведущего свою Актрису за руку Джона приветливым всполохом фар. Фредди, глаза которого
каким-то чудесным образом были завязаны, что-то возмущённо вскрикивал, и пару раз даже споткнулся, угрожая порвать королевские брюки в самом неловком месте, но Дикки всё равно вел его, молча, непочтительно и изумительно бестактно – ещё бы, оставить Актрису без аплодисментов зала!
Но главные аплодисменты ждали её впереди.
Открыв перед возлюбленным дверь, Дикки галантно пропустил его вперед, и мягко надавил ладонью на похолодевшую от пота спину. Фредди, проматерившись, сжался, и, вдруг, выставил руки вперед, инстинктивно вжавшись в сиденье, и так и не прогнувшись до конца.
— Что ты… делаешь? – спросил он заполошно, и, в какой-то степени, даже отчаянно: — Дикки, где мы?
Джон прильнул к его шее, и тихо обнял сзади, покрывая поцелуями вздрагивающую от нетерпения и страха кожу.
— Тихо, Фредди. Просто доверься мне…
— Ты же знаешь… что я не люблю так… я не люблю, когда я что-то не контролирую!
— Я знаю, – тихо ответил Дикон, — Но я не сделаю тебе плохо. Садись.
Момент отчаяния Фредди был хорошо ему понятен. Как бы его Королева не рвала, и не метала, это была лишь маска, за которой скрывался уязвимый и трогательный артист, почти Пьеро, желающий понимания, любви, и, конечно, защиты… Джон, отчасти Арлекин, отчасти благодарный и любящий Зритель, разглядел в нём это ещё тогда, когда черноволосый кудрявый студент подарил ему синюю розу, потратив на неё все свои карманные деньги.
И, с тех пор, Джон превратился в преданного поклонника
Её таланта.
Кулисы закрылись, и настало время передохнуть.
— Джон… – жалобно проворковал Фредди, — Я ничего не вижу.
— Сейчас.
Когда он, наконец, улегся на обитое белой кожей сиденье, впрочем, уже ощупав его как следует и бормоча про себя привычное ворчание, Джон, благоговейно встав перед любимой Актрисой на колени, трепетно снял с него бутсы, пропахшие кожей и потом, а затем — брючный ремень, джинсы, и, лишь в последнюю очередь — повязку из голубой шелковой ленты.
Обретя возможность видеть, Фредди почувствовал, как перехватывает дыхание от одного лишь вида
его благодарного зрителя, стоящего ногами на земле, и осыпающего его ногу поцелуями.
— Кажется, я конченый засранец, да, Дикки? – пробормотал он тихо, и без ответа уверяясь в этом всё больше и больше.
— Ты просто устал, – невозмутимо ответил Джон, продолжая нехитрые ласки, — Мы все сегодня просто устали…
С каждым движением его Дикки, с каждым его поцелуем или же обычным, легким касанием, Фредди всё больше отдалялся от невзгод сегодняшнего дня, так сильно испортивших и без того ужасно взвинченное адреналином настроение. Он словно растворялся в ощущениях, всё больше прислушиваясь к себе; потребность
играть исчезала, уступая место истинным чувствам, и он раскрывался, всё больше и сильнее, плавясь под заботливыми руками с неизменными мозолями на подушечках пальцев, робко пробегающими по груди, по накаченному от сценических трюков торсу, по завитушкам на волосяной дорожке, ведущей вниз, и гораздо, глубоко дальше…
И опустился Занавес, оставив Актрису и Зрителя наедине.
***
Волшебных полчаса спустя, остановившись, отдышавшись и спустив пар, Фредди задумчиво гладил его по голове, приникшей к успокоившейся груди. Тишина и покой, царившие в салоне, где они могли укрыться от всего мира, завершили дело, и Меркьюри успокоился окончательно.
— Дикки, - улыбнулся он в охуевшие от блаженства усы, — Я начинаю тебя бояться.
— И почему же, позволь спросить? – лениво отозвался Джон.
— Мне кажется, в следующий раз, когда мы вернемся с концерта, ты просто въебешь мне шприц и увезешь в какую-нибудь Красную комнату, где будешь трахать до отключки… Ну нельзя же, в самом деле, быть настолько предусмотрительным!
Дикки улыбнулся в ответ:
представления умел давать и он.
— Может, я просто хорошо тебя знаю? А вообще, я подумывал о групповой порке, – повертел он в руках отрезок голубой ткани, и притянул к себе податливые губы, испачканные в жемчужных каплях: — Но твоя идея мне нравится больше.
В конце концов, он всегда сможет вызвать любимую Актрису на бис.
